Алексей Федорочев - Видящий. Лестница в небо Страница 16

Сопровождая Задунайских, еще несколько раз видел измененных животных. Дважды это были собаки и трижды – кошки. По непонятной причине эти твари, в отличие от обычных собратьев, сразу же проникались ко мне любовью и следовали буквально по пятам. Доходило до того, что приходилось возвращаться в особняк перед следующим визитом, чтоб сменить костюм: настолько угваздывался в шерсти. Про памятного Шера вообще молчу – этот, едва завидев меня, все так же рвался навстречу, из-за чего в конце концов был сослан во двор на привязь.

Но, боже мой, какое счастье было припереться в номер к Земеле, плюхнуться в кресло и закинуть ноги на стол, впервые за долгое время ни о чем не думая. Олег только сочувственно посмотрел, а у меня не было даже сил промычать что-то членораздельное. Если я так вымотался, то представляю, каково это выносить той же принцессе, чей досуг жестко регламентирован. И даже не хочу знать, как выносит это императорская чета, с утра до ночи мотавшаяся по Питеру с одного мероприятия на другое.

– Есть будешь? Заказать в номер? – посчитав, что я достаточно отдохнул, спрашивает Олег.

– Угум. Попроще чего-нибудь только, чтоб с сотней вилок не возиться.

– Что, достало так?

– Ты даже не представляешь насколько. У меня этот «хруст французской булки» поперек горла стоит, – характерным жестом показываю, как именно.

– При чем тут булка? – не въезжает Земеля.

– А-а… Не бери в голову! Присказка для одного меня, – вовремя вспоминаю, что ни «Белый орел», ни их хит про упоительные вечера тут неизвестны.

Сделав заказ, Земеля садится обратно на диван и опять начинает меня разглядывать.

– Такое ощущение, что ты не с праздника, а с марш-броска вернулся, причем в полной выкладке и под блокираторами, – слегка недоумевая, озвучивает он свой вердикт.

– Хуже; под блокираторами вполне можно жить. С жизнью, по крайней мере. А тут… Зря вообще на это подписался.

– Мм? – Олег выразительно приподнимает бровь.

Пересилив себя, отрываю зад от кресла и принимаюсь переодеваться в привычный простой костюм, хранившийся до этого у Земели. Будь я в Москве – вообще бы в любимую джинсу влез, но штаны и рубашки из грубой хэбэ еще не стали универсальной одеждой всех слоев населения, так что подходили только для домашней носки. А я еще не настолько осмелел, чтобы ломать вековые устои, расхаживая по столице в бедняцком прикиде.

– Не мой уровень изначально, – немного поясняю мысль.

– Ты ж из их братии, у тебя это все в крови должно быть?

– Олег, вот ты вроде взрослый человек, а иной раз такое ляпнешь! Какое «в крови»? Чтоб там своим быть, надо и воспитание соответствующее, и крутиться в этом с детства. Хорошо бы еще представлять из себя хоть что-то или хотя бы поддержкой клана пользоваться. А у меня из всего перечисленного только семья Яминых-Задунайских за спиной была.

– Подожди, ты ж внук Васильева-Морозова, а он вроде как графом был? И всю жизнь при дворе?

– Он граф, а я графин! – резко отвечаю на дурацкий вопрос. – Графский титул Митьке перейдет при совершеннолетии. А богатств особых у Елизара Андреевича не было, вопреки всеобщему мнению. Плюс не забывай – я родился, когда он уже в ссылке был, да и с родством нашим не все там гладко.

– Это как?

– Тебе какую версию: общеизвестную, официальную или мою?

– А их даже несколько? Любопытно все послушать.

– Имеющий уши да услышит. Итак, общеизвестная. Кто такой и чем знаменит Елизар Андреевич, рассказывать надо?

Земеля отрицательно мотает головой.

– Женился Елизар Андреевич поздно, когда ему уже пятый десяток шел, и то под давлением родни и императора. Семью ему при его работе заводить было некогда, а может, и сам не хотел, при его-то количестве врагов. Женился на клановой, которую ему подобрали; любовью, понятно, там никакой не пахло. Через положенное время родился сын Николай. Жена через год отравилась до смерти и, что характерно, грибами, которые отродясь не ела. Но это так, к слову.

Мимикой Олег демонстрирует неподдельный интерес к рассказу. Такие подробности личной жизни знаменитого царедворца вряд ли были доступны широкой общественности.

– Николай рос при мамках-няньках, видя отца только изредка, зато пользуясь всеми привилегиями своего положения. Не забываем, он еще и клановым был, так что мальчик – дважды золотой. Особых талантов не проявил, но в гвардейские части попал. Так бы и служил он ни шатко ни валко, но грянул теракт, и Елизар Андреевич со всех постов слетел. И внезапно стало некому продвигать карьеру его сыночка, а многие еще и отыграться на Николае захотели. Тут даже Морозовы особой защиты дать не могли. Так что когда началась очередная заварушка на Кавказе, напросился туда оказывать, так сказать, интернациональную помощь братским народам. – Земеля уже привык к моим оборотам, так что не переспрашивает, а я продолжаю: – Оттуда привез себе жену – прекрасную Диндилю, что очень не понравилось Морозовым, так как его тут уже давно ждала невеста. Все еще интересно?

– А как же! Прям как в детстве сказку слушаю.

– Дальше сказка получилась не очень. Данила Морозов, чью дочку прокатили, сильно осерчал, на кого надо надавил, и Николая из клана исключили. Из армии он еще раньше уволился. И внезапно никому оказался не нужен. Промотав остатки приданого матери, Николай практически на последние деньги отправился в имение к отцу. Может, ждал, что тот как-то поможет, может, просто в тишине пожить хотел – сейчас уже не узнать. Митьке в тот момент два месяца было. Но рейсовый автобус, который вез молодую семью, попал в аварию. Николай погиб, выжили мать и Митька. А я родился восемь с половиной месяцев спустя. Как мы росли и учились – неинтересно, опустим. Учителя у нас были обычные, из Рязани. Разве что в отличие от детства Николая времени у Елизара Андреевича было навалом, поэтому воспитывал он нас сам.

– А почему ты отца все время по имени зовешь? – прицепился к словам Олег.

– До этого еще доберемся. Когда мне было почти одиннадцать лет, дед умер. Ему к тому времени хорошо за девяносто было, так что умер просто в постели после болезни. И так мать ему почти три года жизни подарила, больше не смогла – сердце сильно износилось. А дальше начался цирк. Усадьба наша стояла на клановой земле и принадлежала не лично деду, а клану. Остальное имущество наше вдруг тоже клановым оказалось. Еще и со счетами какие-то заморочки стряслись, мол, деньги снять только наследник сможет, когда в полные лета войдет.

– Морозовы?

– Они, но не совсем. Бывшая невеста Николая постаралась. Это я потом уже узнал окольными путями, когда попытался в этой истории разобраться. Бросься мать в ноги к главе клана, тот бы, может, и помог, хотя бы в память о деде, но она не стала. На это, видимо, расчет и был. Так и оказались мы с братом в училище, а потом наши пути разошлись. Дальше ты примерно знаешь. Как тебе сглаженная версия?

– То есть ты что-то недоговариваешь?

– В рамках общеизвестного варианта – не очень. Но есть некоторые подробности, которые я опустил. Например, что Николай – тот еще негодяй был. И только папина тень его и прикрывала, пока он свои художества выделывал, слишком многим по любимым мозолям потоптался. И если б не смылся на Кавказ – жить бы ему считаные дни оставалось; удивительно, что там не достали. И из армии он не сам ушел, а чуть ли не с позором выгнали. А еще, что к деду он ехал, вполне вероятно, разводиться, если не похуже. И невесту свою бывшую морозовскую он еще до Кавказа оскорбить успел, так что разрыв помолвки был только формальным поводом для изгнания из клана. Вот и прикинь, стоит ли такое родство афишировать, если его выходки до сих пор многие помнят.

– Сглаженная версия мне нравилась больше, – комментирует мои откровения Олег.

– Мне тоже.

Заказанный ужин подоспел как раз к окончанию рассказа, так что перерыв весьма кстати. На сытый желудок историю продолжать не хочется, но Земеля требует:

– Ты сказал, есть еще версии.

– Есть еще официальная. Кстати, первая – тоже вполне официальная: если надо, я ее всеми бумагами подтвердить могу.

– И в чем подвох?

– В том, что бьют не по паспорту, а по морде.

Пилоты уже как-то слышали от меня этот бородатый в прежнем мире анекдот, так что объяснять не требуется.

– И что не так с твоей мордой? Лицом то есть?

– Посмотри сам. – Из папки с документами, хранившимися во избежание ненужного любопытства Задунайских в Олеговых вещах, извлекаю две фотографии. На одной – Николай Васильев, на другой – Павел Потемкин.

– Это твой отец, тут и гадать нечего, а это кто? – вертит в руках Земеля снимок Николая.

– А это Николай Васильев. – Полюбовавшись на недоуменное выражение лица Земели, подтверждаю: – Да-да, тот самый, сын Елизара Андреевича.

– Не понял… а это тогда?.. – кивок на фото моей взрослой копии.

– Как ты сам сказал – мой отец.