Князь Голицын - Дмитрий Лифановский Страница 16

Глава 4

До храма добирались не спеша, потому и заняло путешествие наше аж два часа. Подъехали к пристроям, а не к центральному входу. Отец Константин подтвердил, что нас уже ждут для решения всех вопросов. Ну что же раз ждут, то не будем задерживаться. Зашли в помещение, где кроме отца Константина находились еще двое мужчин. Первый, в богатой рясе и белом клобуке с крестом, изучающе зыркнувший на меня из-под густых бровей, думаю Митрополит Иоанникий, а вот кто есть второй в генеральском звании с рыбьими на выкате глазами, высокомерно поглядывающими на окружающих даже предположений не имею. Он-то первым и завел диалог:

— Здравствуйте, Елизавета Петровна, — начал он приторно сладким баритом опытного светского ловеласа, от чего меня передернуло, — Вы неизменно прекрасны, как и на прошлом балу. Куда вы пропали на столь долгий срок из светской жизни?

Матушка, слегка покраснев, ответила:

— Ох, Евгений Осипович, столько времени прошло, а вы все также предпочитаете кавалерийским наскоком ухаживать за дамами. Я смотрю вы подросли в чинах, не поделитесь?

— Позвольте представиться, — с некоторой гордостью выпятив грудь, представился генерал, — Обер-полицмейстер генерал-майор Янковский Евгений Осипович, — явно красуясь он щелкнул каблуками и, мотнув головой, залихватски подкрутил ус, — По Москве ответственность несу.

— Что же привело Вас в наше имение? — спросила матушка.

— А нас с Его Высокопреосвященством митрополитом Иоанникием привела к вам ересь и крамола, — засмеявшись, заявил Янковский, — Надобно нам разобраться, Елизавета Петровна, что на самом деле произошло на станции Ферзиково.

— Да, ладно! Вы это серьезно?! — Пришлось вмешаться мне. Нет, ну каков наглец! Они что, совсем с дуба рухнули?! Обвинять нашу семью во всех смертных грехах из-за удара молнии.

— Петр! Прекрати! — воскликнула разволновавшаяся матушка, а дядька Николай хищно подобрался. Николаевна, буквально подскочив ко мне, ухватилась за руку и, гладя меня по плечу, успокаивающе заворковала:

— Ты Петенька успокойся. Ну не подумавши они это сказали, не со зла. С каждым ведь такое бывает.

В это время отец Константин бочком, бочком подбирался к выходу из кельи. Янковский удивленно смотрел на сложившуюся картину.

— Что все это значит?! — требовательно спросил Митрополит Иоанникий, сурово оглядев присутствующих.

— А, это вы Ваше Высокопреосвященство услышали страх и ужас нашей округи, — без пиетета перед высоким саном хмыкнул дядька Николай, — Если Петр Алексеевич сказали свою коронную фразу, то обязательно что-то будет. Вон даже отец Константин об этом знает, — казак с усмешкой кивнул на местного батюшку, пытавшегося слиться с темной дверью кельи.

— Да, ладно! — я никак не мог успокоиться. Но меня опять прервала матушка, в голосе ее послышалась сталь:

— Петр, прекрати!

Я нервно дернул плечом, подошел к столу и сел на стоящий рядом стул:

— Я всего лишь хочу сказать что мне и двенадцати еще нет! Нашли тут Емельяна Пугачева! Какая ересь?! Какая крамола, я вас спрашиваю?! Да и вообще, это оскорблением пахнет! — я зло посмотрел на обер-полицмейстера, — Я и вся моя семья дворяне! Князья! Я ведь и на дуэль вызвать могу! И не посмотрю на должности и звания! И не имеет значения, что мне двенадцать! Вы что же хотите сами себе врагов выращивать?! И дар мой пусть и разрушительный, но это Дар. Он свыше мне дан. Дядька! — скомандовал я Николаю, — вон самовар на столе, вылей кружку воды на тот табурет у стены. Дядька, поколебавшись, все-таки выполнил мой приказ. Я, не вставая, повернулся к табурету и вытянул руку в его направлении. Ну и дал команду на удар молнией. Табурет разлетелся на составные части, хорошо хоть не загорелся. — Мой дар совсем не мирный. Я меч и разрушение, — я тяжело посмотрел сначала на Янковского, потом на митрополита, — И могу только посочувствовать тем, кто с дури подумает что я щит и защита! Не дано мне этого. Благословение в моем исполнении хрустящей корочкой кончится для окружающих может. Да и что бы одного благословением вылечить, половину площади спалить могу. Не собираюсь я его без необходимости использовать. Но если вынудите! — на мои губы наползла жесткая и злая усмешка, — Я все сделаю для безопасности своей семьи. Так что не рассчитывайте что возьмете моих в заложники и будете из меня веревки вить. Всех найду! — и немного помолчав, чтоб прониклись моими словами, продолжил, — Приехали мы сюда, чтобы подтвердить, что дар мой Богом мне дан. И в обязательном порядке надо мне исключить одержимость, документально это подтвердив. Мне бесы не нужны, сам их поджарю. И еще, господин обер-полицмейстер, — требую проверить и подтвердить, что это не происки врагов Российских. Заранее предупреждаю, для меня существует только православие и Российская Империя. Все для Империи! И за попытку извратить мои слова, руки и ноги с языками извращу. Так извращу, что через поколения вспоминая креститься будут! — немигающим, бешеным взглядом я обвел всех присутствующих. Вывели! Ересь и крамолу они ищут! Не там ищут!

Отец Константин побледнел и стал быстро креститься приговаривая:

— Господи, спаси и сохрани. Убереги от пришествия времен новых, не бывалых и неизведанных.

Ой знает что-то отец Константин. Не может не знающий так реагировать на все. Вот и еще один кусочек мозаики вспомнился, и на свое место уложился. Видно кто-то сообщил ему тайну нашей семьи. Святые отцы из воспоминаний Петра и моих знаний не больно-то церемонились с дворянскими детьми. Могли и розгами отходить. А меня почему-то даже за ухо по малолетству с опаской таскали. Возможно сама матушка и рассказала. Хотя нет. Навряд ли. Вяземские? А им зачем? Надо будет потихонечку окружающий народ на откровенные разговоры между собой подбить. Думаю много чего интересного узнаю.

— Да уж. Не ожидал я такого, Петр Алексеевич, — устало сказал Митрополит, — Отец Константин, отойди от двери. И накрой на стол что ли, чаю попьем. Успокоимся и мирно решим все вопросы.

Янковский молча подошел к столу и сел рядом с митрополитом. Вот чувствуется военная жилка. Рядом не пойми что молниями разбрасывающееся сидит, да об одержимости речи спокойно ведет, а он даже усом не ведет, на матушку заглядывается, наверняка сейчас шутками гусарскими кидаться будет. Пришлось посмотреть на матушку, и выразительно посмотрев ему в глаза поднять руку, пуская молнии между пальцами.

— Петр, прекрати, — попросила матушка.

— Ну если не будет задета ваша честь, то я, как бы, ничего и не делаю, — сказал я, ласково улыбаясь Янковскому, — Не мне решать, как жить окружающим. Я только подлечить могу. В добровольно-принудительном порядке!

— Знаете, Петр Алексеевич, давайте без воспитательных и