Бесенок (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич Страница 16

— Да, но плохо. Мы попробовали туда дуть через тростинку во время взбивания. Получается прямо замечательно. И теперь мы придумываем как сделать так, чтобы самому не дуть. Чтобы от колеса этого туда и воздух задувало.

— Достойное дело, — чуть помедлив произнесла Наталья Алексеевна, представив, что сможет угощать уникальным напитком своих гостей. Возможно даже настолько редким, что нигде такого нет.

Задумалась.

Чуть помедлила.

Повернулась.

Внимательно посмотрела на булерьян. Хмыкнула.

Потом обратно на импровизированный ручной капучинатор. Покачала головой и с выражением добавила:

— Однако!

— Учеба скучна и пуста, если в ней нет всяких опытов. — улыбнулся царевич. — На этих штуках я закрепляю знания по физике и арифметики. Надо ведь не просто цифирь считать да заучивать, а понять, как что устроено. Для чего все это пощупать и надо. Вот мы всякое с учителями и выдумываем. Ты не думай тетя — это не я сам. Мы вместе.

— Верю. — благосклонно улыбнувшись, произнесла она. — Ну что, поехали на Кукуй?

— Поехали.

— Тогда ступай к себе. Тебе там тоже немецкое платье приготовили.

— И мне?

— А ты думал? Только нам ряженными ходить?

Алексей пожал плечами и быстро удалился. А женщины еще некоторое время пробыли в мастерской.

— Каково… — покачала головой Евдокий Федоровна.

— Я же говорю — светлая голова. Сама видишь. Ха! Прялка для взбивания молока в пену. Это надо же было удумать!

— Да… да… — покивала головой царица. — Дивно.

А потом, когда мастеровой вышел, повинуюсь ее жесту, Наталья Алексеевна к Евдокии придвинулась и тихим шепотом спросила:

— Твои что-то задумали?

— Не ведаю. Сама знаешь — ругалась я с ними сильно. Они мне в вину ставили, что это де я разболтала про отчитку ради изгнания бесов.

— Да о том вся Москва знает и потешается над ними. О том, кто все разболтал по пьяни всем и так известно. Он ведь больше всех и бесновался на потеху слухам. — смешливо фыркнула Наталья. — Но скажи — это ведь они тебе дозволили так вырядится?

— Они промолчали. — несколько скованно ответила царица.

— Так уж и промолчали? Впрочем, не важно. — ответила сестра царя и вышла из мастерской, показывая, что приватный разговор закончен. Не удалось у нее вытащить Евдокию на доверительную откровенность.

Ну и ладно.

Не беда…

Уже через полчаса они втроем катились в сторону Кукуя. В сопровождении небольшого эскорта, разумеется. И пока они ехали по обычной Москва царица испытывала явный дискомфорт, ловя на себе разные взгляды. В том числе и недобрые. Хотя было видно — их не так чтобы и узнают.

Евдокия слишком редко куда-то выходила, чтобы простые жители столицы знали ее в лицо. Только аристократы, да и то не все.

Наталью знало больше людей. Но обычно по Москве она в немецком платье не каталась. Так что ее тоже не узнавали. И в глазах большинства прохожих казалось, что они видят двух «баб кукуйских», которых сестра царя привечает, ведь ехали они в узнаваемом «тарантасе», да и лошади с характерным убранством тоже за глаз цеплялись.

На мальчика же в немецком платье вообще никто внимания не обращал. Ну мальчик и мальчик. Уж кого, а Алексея Петровича москвичи в лицо вообще не знали. С этим дела обстояли даже хуже, чем с его мамой.

Так и ехали.

Евдокия Федоровна с трудом сдерживалась от желания поежиться, насколько некомфортно ей было. И стыдно что ли. Слишком сильно бросалось отличие в одежде. А она в те годы выступала важным психологическим маркером — свой-чужой.

Все поменялось, когда они въехали в Немецкую слободу.

Здесь люди эти двух дам с ребенком встречали куда приятнее. Обозначали поклон, здороваясь. Кто-то даже шляпу снимал, узнав сестру царя. Она ведь сюда наведывалась и не раз. Да и вообще поглядывали благожелательно и любопытно. Дорогие лошади и небедная «повозка» рекомендовали их отлично.

Подъехали к дому Лефорта.

Того дома не имелось. Он вместе с царем был в походе. А вот его супруга — Елизавета — хорошая знакомая сестры Петра Алексеевича, вполне. К ней Наталья и направлялась.

И надо же такому случиться, что буквально в дверях они столкнулись с Анной Монс. Как позже выяснилось Елизавета заметила подъезд Натальи в окошко и догадалась кто с ней прибыл. Оттого и постаралась поскорее распрощаться с Анной. Чтобы чего дурного не произошло. Но не успела.

Та помедлила.

А когда стала уходить…

— Наталья? — удивленно вскинув брови спросила Анна, встретив сестру царя в дверях. — Давно тебя не видела. Очень рада. Все ли ладно? Не хворала ли?

— Все хорошо, милая. — вежливо ответила Наталья своей шапочной подруге. Завязывать долгую беседую она не хотела. Да и вообще с трудом сдержала бледность и испуг. Встреча жены и любовницы вряд ли могла закончится чем-то хорошим. Спасало ситуацию только то, что ни Анна Евдокию не знала в лицо, ни наоборот. — Я к Елизавете по важному делу.

— О! Конечно-конечно, — ответила любовница и отступила, пропуская гостей. На Евдокию она глянула вскользь. Незнакомое лицо. И ей в общем-то знакомиться не хотелось. А вот мальчика заметила. — О-ля-ля! Это же Алексей?

— Да, — вымученно улыбнулась Наталья, понимая, что сейчас что-то случиться.

— И как эта мегера его сюда отпустила? — произнесла она по-немецкий, благоразумно полагая, что мальчику лучше не говорить такие дурные слова о матери.

— Мегера? Ты имеешь в виду мою маму? — спросил Алексей, но уже по-русски. Такие простые фразы на немецком он уже вполне уверенно разумел. А потом указав пальцем на Евдокию и уточнил. — Вот ее?

Анна Монс побледнела.

Евдокия же прямо позеленела. Губы ее сжали в узкую линию. Глаза прищурились. И вообще все говорило о стремительно надвигающейся буре.

— О! — воскликнула Елизавета Лефорт, поспешив в этот закипающий клубок змей. — Прошу. Проходите. Что вы стоите в дверях?

— Мам, мы тут инкогнито. Это порождает некоторые неловкости. Я хотел бы, конечно, посмотреть драку дворовых кошек, таскающих друг друга за косы. Это, как минимум, весело. Но, надеюсь, ты сохранишь чувство собственного достоинства.

— Ты прав, сынок, — дрожащим от злости голосом ответила царица.

После чего молча развернулась и вышла.

Села в экипаж сестры царя, который так и стоял еще у крыльца, и уехала.

— Это было неосмотрительно. — холодно заметил Алексей Анне. — Глупо так подставлять Франца оскорбляя в его доме в присутствии незнакомых лиц жену царя.

Анна промолчала, стоя бледная как полотно.

— Отец это, скорее всего простит. Если, конечно, никто из присутствующих болтать не станет. И слуг, что это подслушали, урезонит. Но если бы были гости, он был бы вынужден реагировать. В конце концов это публичное оскорбление царского величия.

— Я… я ничего подобного не хотела.

— Не хотела бы не сказала, — пожав плечами заметил Алексей, а потом обратившись к тете добавил. — Нам, пожалуй, пора. Оставаясь тут в текущей ситуации, мы негласно поддерживаем слова этой женщины. Что ни есть хорошо. Потому как слуги ей-ей проболтаются. Одна беда — экипажа у нас больше нет.

— Я немедленно велю заложить свой. — вмешалась Елизавета Лефорт, также довольно бледная и явно раздосадованная ситуацией.

Завертелось.

Анна Монс тихонько выскочила на улицу, буквально испарившись. А жена Франца все то время, что ее конюхи запрягали лошадей, кудахтала рядом с гостями, убеждая, что это все случайность.

— Ты смотри за тем, чтобы Федор Юрьевич не прознал… — напоследок буркнул Алексей. Уже из экипажа, так как Елизавета вышла их провожать.

Но он прознал.

И уже вечером был в гостях у Натальи Алексеевны.

— Что там произошло? — спросил он у царевича, отведя его в сторонку.

— Нелепая случайность. Но обидная.

— Мне говорили, что царица и Анна Монс поругались прилюдно.

— Анна назвала маму мегерой, не зная, что та перед ней стоит. И, я полагаю, только чудо спасло Анну от выцарапанных глаз и вырванных волос. Окружающим хватило ума не выдать маме, кто перед ней. Иначе бы не сдержалась.