Вдовье счастье - Даниэль Брэйн Страница 16

В городе я, конечно, путалась, все дома были для меня одинаковыми, люди, ехавшие навстречу, пугали, но печальный прогноз Леонида не сбылся, купцу Парамонову было не до того, чтобы вытряхивать меня из повозки уже по дороге с поклона. Пропал из виду экипаж молодого человека, потом свернула в проулок коляска Леонида, повозку тетки я упустила давно, и думала я не о том, чтобы собрать родственников, посидеть и помянуть покойного мужа, да и вряд ли здесь была такая традиция, судя по тому, как резво все разбежались. Беспокоило, чем я буду кормить детей, волновало, как скоро у меня появится молоко и есть ли дрова в доме на ночь.

— Ефим? — крикнула я чуть ли не с отчаянием. — Есть чем дом топить?

— Так есть, барыня. — Я выдохнула. — На пару дней-то дров хватит.

Из этого дома надо съезжать. Я преисполнилась решимости разобраться с вещами и новой квартирой как можно скорее.

Мой дом, особнячок, который я не сразу узнала — с одной стороны он выглядел одноэтажным, с другой над окнами первого этажа шел еще ряд окон, кажется, это называлось антресолями — возник неожиданно. Я ощутила голод и уже знакомую тяжесть в груди, превосходно, сейчас я покормлю ребенка, немного позанимаюсь с детьми, и за дело. Никто кроме меня не сделает то, что предстоит. Лукея и Палашка будут в ужасе, но мне от них нужно лишь беспрекословное подчинение моим распоряжениям.

Коляска тетки стояла перед подъездом, капюшон был поднят, и пока Ефимка втискивался на свободное место в сугроб, дядя, или кто он мне, Петр Аркадьевич, вышел из экипажа, подошел, встал неподалеку и ждал, озабоченно поигрывая бровями. Пенсне его подскакивало, того и гляди выпадет прямо в лужу. Тетка пряталась в коляске, что утешило — значит, приехали не поминать.

Может быть, он даст денег, подумала я. Надежда слабая, но почему нельзя помечтать, и лучше бы это была полтина серебром, чем прощение тех клятых трех тысяч. Я вышла, зацепив платьем какой-то выступ, но повезло, не упала, а вообще нужно привыкать к тому, что за мной волочится тяжелая неудобная ткань…

К стольким вещам, бессмысленным, ритуальным, отжирающим час за часом новую жизнь, необходимо привыкнуть.

— Вера Андреевна, голубушка, — Петр Аркадьевич так дружески развел руками, что на мгновение мне показалось — он сейчас предложит мне план спасения. Например, скажет, что у него есть покупатель на дом. — Понимаю, не к месту и не ко времени, но с долгами Григория, так и быть, я повременю. Все же племянник, первенец моего родного брата.

Начало мне не понравилось, но я ждала, с непроницаемым лицом кутаясь в шубу. Интересно, смогу ли я обойтись без нее и сколько за нее можно выручить?

— Но из дома, милая, я вас попрошу съехать, — все с той же участливой улыбкой продолжал Петр Аркадьевич. — Сроку вам даю на все пару дней, я вчера с Артамоновым говорил, он готов дом для дочери выкупить, и пока он иного не нашел, не тяните. И в детской, Вера Андреевна. Кроватки старших дарю вам, а колыбельку оставьте, дочь Артамонова, сами знаете, вот-вот разрешится от бремени…

Я слушала его и теряла под ногами опору. Это не просто крушение всех моих планов — это настоящая катастрофа.

Лучше бы мне умереть еще раз.

Глава восьмая

У меня ничего нет. Я не только в долгах, я нищая, и хорошо, если хоть что-то в доме принадлежит мне.

Петр Аркадьевич поклонился и направился к коляске, я же не понимала, как дальше быть. Мне нужно что-то сделать — что? Закричать, завыть, начать рвать на себе волосы, но чем это поможет, чему, как? Неужели никто из слуг не предполагал такого исхода, или наоборот, все все знали, и вчерашние слова Лукеи не от лукавого? Неужели это я чересчур оптимистична?

Я брела через чужие роскошные комнаты, подметая полами платья и шубы паркет и ковры. Я шла как королева на эшафот, отмечая — пианино, стол, стулья, ваза, еще одна ваза, кушетка, люстра, канделябры… Если я попытаюсь все это продать? Вот о чем говорил Ефимка — с десяток серебра… Моего добра на десяток серебра. Значит, мне придется украсть, но надо заручиться поддержкой слуг. Для дяди я свалю все на мужа, покойник стерпит.

Я остановилась на пороге детской и слушала, как Лукея бормочет что-то, покачивая кроватку Гриши. Вера назвала младшего сына как мужа. Когда она рожала детей, она сознавала, что обрекает их на нищету? Чем думала эта безмозглая красивая дура, что сразу после рождения малыша занимала на платье три тысячи?

Я нарочно громко вздохнула, Лукея обернулась, покачала головой, скрипучим шепотом с сильным сомнением спросила:

— Приняла Всевидящая?

Нетрудно догадаться, что вопрос не праздный, а из того, что я видела на поклоне, я могла заключить, что — с трудом.

— Приняла, — тихо, чтобы не разбудить детей, отозвалась я, сбросила на пол шубу и подошла к кроваткам. Все спали, и что меня особенно удивило, Лизонька и Миша, близнецы, снова устроились вместе. Лукея, заметив мои нахмуренные брови, поджала губы и принялась оправдываться:

— Плакала барышня-то, просилась к барчонку. Зато гляди, как спит сладко. А то все плачет и плачет… А день сегодня такой, что я…

— Помолчи, — оборвала ее я. — Как дети проснутся… Нас из дома гонят, Лукея. Дали два дня сроку. Как дети проснутся, пройдешь по дому с Палашкой, соберете все, что мое и барина покойного, сложите… да хоть в моей спальне на полу. Платья, драгоценности, посуда, все что найдете. Отберу самое важное, без чего мне не обойтись, прочее Ефимка продаст.

Слова давались с трудом, не выходило сосредоточиться. Была бы я одна, не колебалась — взяла все, что посчитала необходимым, отпустила прислугу и ушла. В холод, в голод, какая разница, однажды я так уже покинула родное гнездо.

Что я могу, что я умею? Шить, но мое умение не стоит ломаного гроша, портные, особенно хорошие, люди не просто зажиточные — богатые, и я могу, конечно, напроситься в обучение, но будут ли платить подмастерью так, что я смогу прокормить детей? Самостоятельно работать не получится ни в коем разе, не тот уровень,