Боярин. Князь Рязанский. Книга 1 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич Страница 17

— Здрав будь, Князь. С прибытием! Как доехали?

— Здрав будь, Феофан Игнатич. Спаси Бог, хорошо. Скоро.

— Чой то морозы ударили вдруг. Проходи в терем, там тебя встренут.

— Так и ты проходи.

— Ты с дороги рассупонься, я следом. Сыны тебя проводят. Твоих воев пристрою внизу, да обскажу им, где да что. Кто у тебя старшой?

— Григорий, расставляй посты, обустраивайтесь. Казарма для воев готова? — Спросил я приказчика.

— Всё готово, и казарма, и банька, и столовая для воев. Там в низине. Щас провожу.

Одобрительно хлопнув его по плечу, я вошел по красному крыльцу в дом. Два сына Феофана помогли снять заиндевелую одёжу, сапоги и кольчугу, и я прошел в следующую дверь. Сразу у входа в большой зал, меня встретили две молодые девки, и подали умывальню. Ополоснув руки и перекрестившись на образа, я вопросительно глянул на старшую. Та молча показала на правый лестничный спуск, по которому я попал в зал с накрытым столом. У открытой двери справа стояла ещё одна девка, и молча предлагала войти. Из неё шёл ни с чем не сравнимый банный дух.

Эта баня, построенная по моим «хотелкам», уже была больше похожа на бани, знакомые мне из моей прошлой жизни: с камином, несколькими душами, бассейном и, главное — ватерклозетами.

Привезённые ранее мои кирпичные блоки пойдут на фундамент и нижние этажи комплекса моего дворца. Я хотел многоэтажные хоромы, но не хотел возвышаться над остальными. Хозяйство с домашними животными пусть пахнет внизу, и водопровод с канализацией так сделать было проще. Завёз воду на «верхний» этаж и всё. До казарм и хозяйственных построек она сама дойдёт. Слив стоков врезали в уже существующую в кремле трубу, выходящую в Москву-реку.

Пришел Феофан. Я сидел в удобном кресле у камина, пока не раздеваясь, и грел ноги. Оттаивал. Слегка знобило.

— Прихворнул?

— Да есть малость.

— Аглая! Подь сюды!

Зашла девка.

— Внучка моя, — сказал он, представляя её мне. — Приготовь взвар от лихоманки. Скоро.

Девка вышла. Мне было тепло и приятно, от оттаивающих ног. Я пошевелил пальцами, и почувствовал, как тысячи иголочек впились в ступни и лодыжки. Но это тоже был «кайф». Меня клонило в сон.

— Ты, того, не рассыпайся. Разсупониваяся дале, и ступай в баню. Я щас тебя отхожу вениками — то.

Я разделся, и полусонный дошел до парилки, упал спиной на полати и заснул. Очнулся я от лёгкого прикосновения вениками к моей коже, которые поглаживали меня от подошв до лица.

— Ставь спину. До грудины потом дойдём.

Я перевернулся, дед накрыл мою голову льняным покрывалом и я опять отключился. Я только чувствовал, что меня через какое-то время снова перевернули на спину. Жар и боль входили в меня, а немощь и недуг уходили. Дед несколько раз окатывал меня чуть тёплой водой, и продолжал «окучивать». Он не только работал веником, но и мял моё тело, пощипывал, находя только ему понятные места приложения его силы.

— «Вот тебе и „шиацу“ с „дуином“», — подумал я.

Очень скоро я был бодр и голоден.

Перекусив с Феофаном чем Бог послал, мы уселись в кресла в предбаннике и пили травяно-ягодный взвар.

— Расскажи, про кирпичный завод, Феофан, — попросил я.

— А чо? Работат. Как от тебя весточку получили, сделали тёплый барак. И сейчас кирпич жгут. Ужо двести тыщь кирпича нажгли. И стокма же черепицы.

— Так, что там за печь?

— Печи в круг озера глиняного стоят. Печей восемь штук. В твоей печи рязанской, как я понял, жог не прерывается, а в тех иначе.

— И как кирпич?

Он развернул лежащую на скамье тряпицу, и передал мне кирпич. Тонкий, сантиметра четыре толщиной. Но плотный. Я попытался разбить его кулаком, но не вышло.

— Кувалда возьмёт, рука — нет. Мой младшой тожа стучал, потом руку парил два дни.

— Хороший кирпич. Черепица така же?

— Така. Хороша черепица… И твой кирпич хорош. Огромнай такой. Как його таскать то?

— А чо його таскать? На гору завёз, и пускай его по жёлобу. На любой этаж. Не побейте его, токма. Иван — царевич не присылал?

— Сёдня приходил гонец, спрашивал.

— Ну до завтра дотерпит?

— Не. Просили сразу…

— Штош ты, собака?

— Та ты на себя бы глянул, князь. Лица не было. Нос морожен, глаза заиндевели…

— Вот я тебя… Вели подать одёжу! Скоро.

— В ларях она в стенных, на верху в колидоре у двери.

Я вскочил и вбежал на верх.

Достав из встроенного шкафа шубу и надев сапоги, я выбежал на крыльцо, и увидел, что в свете факелов к моей усадьбе приближается группа конных.

— Караул! — Крикнул я, — Приготовиться к торжественной встрече!

Раздался звонкий перезвон молотка по металлу, и из караулки выбежала охрана.

— Стройся! К приему Князя Ивана с приветствием! Отворяй ворота!

В открытые ворота вошел Иван Васильевич. Караул крикнул: «здравжлам…», чуть не напугав входящих.

— Ну тебя, Михась, с твоими немецкими шутками. Душа зашлася! Ты чо, ко мне не зашел сразу?

— Заиндевел, Иван Васильевич, в дороге. Еле Феофан отходил. Да и не сказал сразу, собака, что ты звал. Я его на конюшню завтра…

— Годи на конюшню. Зачем ты мне заиндевелый? Правильно сделал Феофан. Я не наказывал, штоб срочно шёл. Ну, зови в терем. Не был я у тебя тут. Хотел глянул, как строишься, да хлопот много…

— Заходь. А твоих куда? Провожатаев? В казарму мою? Там робяыты мои сейчас греют душу в бане да квасом. Или после сам тебя провожу?

— Не. Пусть возвертаются. А то сманишь ещё своими калачами. Знамо, как ты служивых своих холишь. Ступайте! — крикнул он сопровождающим, и прошёл в хоромы.

— Знатно у тебя, — сказал он, наблюдая как смывается в керамическом унитазе его плевок, и слушая звук набирающейся воды, в стоящий наверху, бачок.

— И тебе так сделам. Это я на себе проверил идеи одного турка. Касим познакомил. Приезжал к нему посол от турецкого султана, под свою руку зовёт, пся крев.

— Ты совсем на чужой язык переходить стал. Тебя понять уже сложно быват.

— Это что? Я ещё и буквицы новые выдумал и письмо. Зело сложно писать на церковном. Мудрёные там буквицы. Мои проще. Ближе к говору. И меньше их. Заучивать легше.

— Ну-ну. Церковники наши покажут тебе, мать Кузьмы, ежели ты их книги переписывать и перевирать начнёшь. Они помеж собой дерутся, но тебя сообща порвут с радостью.

— Не нужны мне книги их. Старое письмо есть? На котором промеж себя людишки списываются. Далёко оно от церковного книжного. Вот я тебе щас напишу…

— Потом, Михась… Итак голова от дел кругом. Пошли квасу выпьем.

— И то… Прости, Князь. У меня голова от мыслей пухнет. Столько всего уже переделано, а сколько ещё хочу…

— Наслышан, наслышан.

Мы сели за стол на добротные удобные стулья с гнутыми спинками. Я налил в кружки квас, мы выпили.

— Может пива?

— Батюшка не велит, сказал он.

— И правильно. От пива сиськи, как у бабы растут.

— Или? — Удивился Иван.

— Ей Богу! — Я перекрестился. — И живот.

— Свят-свят, — перекрестился Иван.

— Лутче вино на яблоках ставить. Тут яблок много.

— Как это? Научишь?

— Я тебе сейчас налью. Капельку.

Я крикнул Аглаю, и попросил принести вино. Вино приготовил Феофан по моему рецепту. И даже перегнал часть на яблочный и грушевый самогон. Куб я ему прислал из Рязани. Как перегонять он и сам знал. Отчего-то.

— Пробуй, — сказал я налив вина в кружку.

— Сладкий. Вкусно… — Он прислушался к ощущению. — Налей ещё.

— Вино пьянит сильнее пива. Смотри, унесёт на «кудыкину гору». Чуток посиди. Прочуй.

Мы посидели. Я рассказал ему про дела свои рязанские. Он, слушая, всё время покачивал головой.

— Пищали, говоришь? — Спросил он. — Покажи.

— Распаковал специально для тебя, и велел принести оружие в хоромы, чтоб отаяли и просохли. Пошли покажу. Они в кабинете у меня.

— Кабинет — это что?

— Светёлка для работы княжей. Пошли.

Мы прошли из столовой в комнату на против бани. Верхний этаж был приемным, а нижние жилыми.