Позывной "Курсант" 3 (СИ) - Барчук Павел Страница 17

— Товарищ Бекетов виноват в аресте твоих родителей.

Где-то пару секунд я просто тупо пялился на Клячина, хлопая глазами, как идиот. Сначала даже не понял, что он сказал. Вернее понял, но не знал, как мне на все это реагировать.

Нет, я конечно, предполагал, что Бекетов неспроста трётся рядом. И даже догадывался, что насчёт невозможности помочь друзьям детства он привирал. Просто товарищу старшему майору госбезопасности было это невыгодно. Но вот так вот конкретно…

— В смысле, виноват? Имеете в виду, Игорь Иванович мог всё-таки вмешаться? — Спросил я осторожно после слегка затянувшейся паузы.

— Имею в виду, Игорь Иванович мог не писать донос на твоего отца. — Все тем же спокойным тоном ответил Клячин. — Мог не писать донос, мог не испытывать к твоей матери пагубной страсти. Пагубной для нее, как ты понимаешь. По большому счету, это и стало основной причиной всего случившегося.

— Страсти? Подождите… Вы имеете в виду…

Я не договорил фразу, потому что вдруг понял только сейчас. Клячин говорит со мной о конкретных людях. Не скрываясь, открыто. То есть, он знает, о ком идёт речь. Он знает наверняка, что я — Витцке. А вот мне, соответственно той версии, которой я придерживался с первой нашей встречи, данный факт неизвестен. Я же типа головой не вполне здоров.

Вот черт… Едва не спалился на ровном месте.

— Ничего не понимаю… — Сказал я с растерянным видом.

Ну, в принципе, так и есть. Что, блин, еще за пагубная страсть? Что за донос? То есть Бекетов настолько гнида?

— Товарищ старший майор дружил с твоими родителями с детства. Потом между ним и твоим отцом произошла серьезная ссора. Причиной стала Елена Леонидовна. Скажем так, она предпочла выбрать не Игоря Ивановича. Потом, спустя определенное количество лет, товарищ Бекетов воспользовался обстоятельствами. На твоего отца поступил донос относительно его связей за границей. В принципе, учитывая, в каких операциях он принимал участие, эти связи были вполне объяснимы. Однако, немаловажную роль сыграло происхождение матери. На это и был сделан акцент. Тем более, вроде кто-то из ее родных эмигрировал за границу после революции. Тут не могу точно сказать, кто именно. То ли брат, то ли дядя. В общем, к этому и привязались. Мол, Елена Леонидовна смогла повлиять на крепкий дух твоего отца и сделать его некрепким. Витцке забрали под арест сразу после возвращения из Берлина. Твою мать тоже должны были… Но… Так вышло, случайно, она погибла. Оказала сопротивление.

Я продолжал усиленно хлопать глазами, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень офигевания. Хотя, в принципе, офигивание имелось конечно, но не настолько уж огромное. Судя по первому сну, увиденному мной, Клячин говорит правду. Именно так все и было. Я слышал… Вернее, дед слышал, как его мать упала. Или это была случайность. В общем-то, детали не важны. Главное — суть.

Единственно, что мне кажется достаточно странным, это — причина. Я, конечно, уже понял, товарищ Бекетов очень любвеобильный гражданин. Достаточно вспомнить историю, рассказанную Клячиным до этого. Про комдива и его жену. Но… Ладно, безответная любовь. Хорошо. И, возможно, Игорь Иванович реально что-то там испытывал к моей прабабке. Но прям только ради этого мутить все? Не думаю.

— Знаешь что… — Клячин, наконец, повернулся, оторвавшись от дороги, и посмотрел на меня. — Наверное, нам надо поговорить откровенно, Алексей Сергеевич Витцке.

Глава 9

Я снова вижу сны, но мне они сильно не нравятся

— Алеша, будь добр, поиграй в другой комнате. А лучше, возьми книгу и почитай пока. Вслух. Нам нужно поговорить. Это взрослая беседа. Ты знаешь, дети не должны присутствовать при взрослых разговорах. — Отец смотрит на меня с улыбкой.

Он каждый раз непременно объясняет свои действия. Не просто велит мне уйти, словно ребенку. Нет. Папа всегда говорит, почему нужно поступить именно так. Он считает меня почти мужчиной. Говорит маме все время:

— Марина, прекрати с ним нянчиться. Он без пяти минут мужчина.

Мама в ответ смеётся. Это потому что она не мужчина. Она — мама. Ей не понять наших с отцом отношений. Почему же сейчас папа отправляет меня в другую комнату?

Он вроде бы рад нашему гостю. Мне так кажется… Потому что, когда этот гость появился на пороге, отец даже обнял его. Крепко обнял, как хорошего друга. И пригласил за стол. Пока они пили чай, я спокойно собирал на полу свою новую железную дорогу. Думал, сейчас мы все вместе поиграем. Настроение у отца было приподнятое.

А теперь я чувствую напряжение. Напряжение, которое в первую очередь исходит от папы. Он словно разрывается между радостью от встречи с человеком, приехавшим из Советского Союза сюда, в Берлин, и тем, что гость появился с какими-то новостями.

Он именно так и сказал, когда допил свой чай:

— Сергей, я с новостями от нашего товарища Степинского.

— Степинского? — Переспрашивает папа, будто эту фамилию он не был готов услышать. — Я думал, мы больше не пользуемся старыми партийными кличками.

— Наверное, здесь можно говорить открыто, но, знаешь, лучше не будем рисковать. — Отвечает папе гость. — Это очень важные новости, Сергей.

Именно после этих слов папа почему-то вдруг решил меня отправить в другую комнату. Может дело в том, откуда прибыл наш гость? Может, он привёз какие-то слишком нехорошие новости?

Советский Союз… Так называется наша Родина. Моя Родина. Мама всегда морщится, когда отец говорит о доме, который сейчас далеко. Она делает это еле заметно, но я уже несколько раз видел выражение недовольства на ее лице. А вот папа наоборот. Он часто говорит, как сильно ему хочется вернуться в Москву.

В моих воспоминаниях Советский Союз — это что-то смутное и размытое. Как чернильное пятно. Хотя… Нет. Как сказочная страна, в которой я давно не бывал.

Я помню снег. Много снега. Помню, как во дворе мы с мамой лепили снежную бабу. И еще была Глаша. Я не знаю, кто она. Точно не часть семьи, потому что на маму Глаша всегда смотрела с каким-то странным выражением во взгляде. Будто мама — самая главная для Глаши. Она называла ее Марина Леонидовна.

От этих мыслей мне становится тепло в груди. Я помню, как Глаша кормила меня пирожками и купала в большом корыте. Помню ее большие, шершавые руки.

— Папа, мы ведь только собрали железную дорогу. Ты говорил…– Пытаюсь я возражать.

Мне интересно быть здесь, с отцом и его гостем. Мне интересно не только из-за железной дороги. Хочу послушать, о чем они говорят. Я ведь тоже мужчина.

— Алеша.– В интонациях отцовского голоса появляется сухость. Даже недовольство. А такое поведение совсем, совсем на него непохоже.

Я поднимаю голову и смотрю на высокого, худого мужчину с усиками. Это все из-за него. Это он виноват со своими новостями.

Я бы мог разозлиться на гостя, но мужчина выглядит приятно. Он напоминает моего учителя немецкого языка. А еще почему-то это гость кажется мне похожим на Блока. Я не знаю, кто такой Блок. Это мама назвала так человека, фотографию которого я увидел на первой странице книги. Вот на него папин гость тоже похож. Если бы волосы не были острижены, они бы кудрявились и точно так же стояли бы дыбом. Гость улыбается мне, потом подходит совсем близко, наклоняется и протягивает руку.

— Здравствуй, Алексей. Мы незнакомы. Меня зовут Лев Сергеевич. Ты извини, что я отрываю вас с отцом от столь необходимого дела, как железная дорога, но мне очень нужно поговорить с твоим папой. Это важно. У нас серьезный мужской разговор. А ты же знаешь, мужские разговоры лучше всего получается в тишине.

— Да уж…– Смеется папа. Напряжение по-тихоньку уходит из его голоса. — Запомни, Алеша, этот день. С тобой сейчас за руку здоровается создатель уникального инструмента. Чтоб ты понимал, сам Владимир Ильич пытался сыграть на этом инструменте. Представляешь, как здорово? Однажды весь мир будет произносить имя Льва Сергеевича с восторгом и почитанием.

Я поднимаюсь с пола, с сожалением смотрю на железную дорогу и выхожу из комнаты.