Чердынец - taramans Страница 18

class="p1">И язва при этом — та еще! И учились мы с ней в одной школе! Это же все мои «косяки» — немедленно становились известны дома! Да и сама она вполне могла на меня «нашипеть», а то и подзатыльников или «чирков» надавать, это класса до седьмого у нее получалось. Потом — шалишь! Юрик уже подтянулся и силенкой окреп! Нет, драться я с ней не дрался, конечно, но уж вырваться из цепких ручек, да отбежать — уже мог!

И с самого детства я для нее был балбес, придурок, валенок сибирский!

Хотя… Нельзя сказать, что она была не так уж и неправа! Еще будучи маленьким, я всегда куда-то «встревал». Нет, не в одиночку, конечно! С пацанами! Но если Сашка Любицкий мог как-то выкрутиться, убежать, спрятаться, то на меня все валилось регулярно! С детства меня то кипятком ошпаривали, то я на велике с горы слетал, то с дерева падал, то на территории организации нас с пацанами ловили, но поймали только меня! В общем — тютя изрядный был!

Учился я в начальных классах очень прилично — не отличник, но очень неплохо, да! А потом… Учился только по тем предметам, которые мне нравились! То есть по истории, географии, той же литературе — у меня были стабильно пятерки! По физике и геометрии, которые мне тоже нравились — что-то между пятеркой и четверкой! По физкультуре, примерно с класса шестого — стабильно — пять! А вот остальные предметы… так себе. На тройку вылазил — и ладно!

Ну и вот как тут быть, если рядом — «комсомолка, спортсменка, отличница, и просто красавица»? И еще — сестра?! И в школе тоже учителя тюкали — «Катя учится! Катя занимается! Катя — пример для тебя!».

Ничего, кроме раздражения и злости во мне это не вызывало!

«Зануда, злюка, заучка!».

Потом-то я понял, что для того, чтобы так учиться, все успевать, Катька сидела за уроками часами, занималась танцами, бежала домой, чтобы помочь маме и бабушке. Днями и неделями все это! Очень высокая самодисциплина! Это же только уважение должно вызывать! Но нет — маленькие балбесы этого не понимают!

И меня потом, позже, очень удивляло, что пацаны постарше у меня как-то невнятно, издалека — но расспрашивают про сестру! «Это про кого — про вот эту?! Да чё в ней хорошего-то?!».

Ан нет — если разобраться без эмоций, Катька всегда была, по крайней мере — очень симпатичной девчонкой, если не просто — красивой! Высокая, с правильными чертами лица, темноволосая с длиннющей косой, со стройной, сформированной танцами фигурой! И — умная, интересная! Только вот как снежная королева — неприступная, без эмоций, отстраненная!

Потом, когда я вроде бы подрос, но ума не прибавил, наши отношения стали еще более натянутыми. К хреновой учебе, добавились и периодические драки, потом гульки с друзьями и девицами — все это не добавляло Кате любви ко мне. Частенько она шипела: «Придурок! О себе не думаешь, о родителях подумай — стыдоба же им, сын — придурок, драчун, еще и потаскун!».

Сама она ожидаемо закончила школу с золотой медалью, поступила в мед. Училась и там тоже хорошо. Приезжала на каникулы, но мы с ней практически не общались. Мне были не интересны ее занятия, ей было брезгливо мое поведение! И даже увещевания баушки и мамы о том, что мы ведем себя как кошка с собакой, как «сведёныши», ничего поделать не могли.

И даже гораздо позже, когда я, вроде бы встал на ноги, взялся за ум, и для большинства окружающих стал вполне пристойным молодым мужчиной, даже руководителем, а потом — владельцем предприятия, наши отношения не наладились! Она меня продолжала осуждать, что я столько лет «трепал нервы» родным. Даже приезжая к маме в гости, толком со мной не разговаривала.

Еще позже, когда у меня появились деньги, я, что-то поняв в жизни, решив наладить отношения, предложил ей и ее мужу Валерке, помощь в улучшении жилья. Они тогда жили вчетвером с двумя сыновьями в «двушке», полученной Валеркой в конце Союза на заводе. Катька даже слушать не стала, отказалась! Вот как же тогда это меня обидело!!!

Потом мы придумали комбинацию, что вроде бы Валерка возьмет кредит на обмен своей квартиры на хороший особняк, но деньги, вместо кредита ему дам я. Тот тоже чистюля, долго отнекивался, ломался. Я тогда не понял — он Катьки боялся или и вправду был такой щепетильный? Моя жена Дашка тоже вступила с нами в сговор. В итоге все получилось, но отношения остались прежними — хреновыми. По крайней мере, со стороны Катьки.

Лет до шестнадцати я и не знал, что Катька у родителей — приемный ребенок! Да и как-то все равно мне было — сестра и сестра! А какая она — я даже не задумывался!

Много лет спустя, тетя Надя рассказала, что после рождения первой дочери, Натальи, моя мама очень болела, все не могла восстановиться:

— Ну ведь как?! Она ведь, как многие в войну, работала на износ! Хоть и девчонкой еще была малой. Они же в сорок третьем весной, чтобы скот не издох, еще по снегу, по воде лазили по болотам — кочки срезали! Потом кочки сушили, перемалывали, да коровам давали! Хоть так, да и дотянули тех до травы новой!

«А что попростужались все, что девкам еще рожать впереди — так кто же тогда об этом задумывался: сейчас бы выжить, а что потом будет — там и поглядим! Вот почками да прочим, потом и девки, и мальчишки и маялись!»

Вот мама и не могла забеременеть после первых родов очень долго. Уже рукой махнули, да и взяли Катьку из Дома малютки. А потом вдруг я — когда уже и не ждали! Вот как-то так…

«Вот така у нас семейка!»

Хотя нет… Есть же еще и самая старшая — Наталья! Она была старше меня на одиннадцать лет, и я ее, к своему стыду, практически не знал, как человека. Уехала она учиться Тюмень, когда мне было пять лет. Там познакомилась со своим будущим мужем. Потом они долго жили то в Видяево, то в Североморске. Потом, в конце восьмидесятых, переехали в Севастополь. Приезжала она один раз в три-четыре года, то с мужем, потом — с сыновьями, то одна. Отношения у нас ней были ровными, приветливыми, но не более. Не теплее…

Вечерами, когда мама приходила к деду с бабушкой попроведовать меня, я присматривался к ней.