Туманная река 2 (СИ) - Порошин Владислав Викторович Страница 2

— Эй! Пионеры юные! Головы чугунные! — крикнул в темном помещении первого этажа.

Где-то кто-то мяукнул. В принципе бродячие коты могут завестись на стройке, но что-то подсказало, что это не они. Я осторожно пошел на звук, так не хотелось в темноте сломать себе ногу или руку.

— Спасите! — услышал я тонюсенький голос.

Через минуту я смотрел вниз, в какой-то бункер, а на меня с надеждой смотрело пять чумазых мордочек.

— Мы зашли в подвал, а потом дверь кто-то запер, теперь выйти не можем, — заревела одна мордочка.

— Чё ты стонешь, как девка! — завозмущалась другая.

— Сейчас лестницу принесу! — крикнул я пионерам, — стойте здесь!

Наверняка с первого на второй этаж должна быть какая-нибудь стремянка, подумал я, двигаясь вперед. И оказался прав, стремянка была в наличие.

— Давай по одному! — я медленно опустил лестницу вниз, — первый пошел!

— Красавцы, — прокомментировал я, рассматривая, одного за другим, юных диггеров, — что пили? Что курили? Все немедленно сдать, иначе отправлю обратно в бункер.

— Нас нельзя в бункер, у нас пароход сейчас уедет, — заныл знакомым голосом один из пионеров.

— Пароход не ездит, он ходит, — важно заметил другой уже знакомый голос.

— Я вам, что тут воспитатель в детском саду? — я резко крикнул, и каждому залепил по затрещине, — быстро алкоголь и табак сдать!

— А мама говорила детей бить нельзя, — заревел еще один пионер, но между тем пару пачек «Казбека» отдал мне.

— Как фамилия? — спросил я юного любителя папирос.

— Сидоров, — пробубнил тот.

— Если будешь курить, Сидоров, — я погладил паренька по голове, — приеду к тебе в пионерский лагерь и уши откручу.

— Че сразу уши, — чуть не заплакал пионер.

— Потому что другие органы тела в будущем могут и пригодиться, — «Казбек» я сунул себе в карман.

А тот, который держался смелее всех, скорее всего, заводила, протянул мне солдатскую из толстого стекла фляжку. Интересно, как такой раритет дожил до конца войны, подумал я, принюхавшись к содержимому.

— Брага, — сознался честный пионер.

— Фляга отцовская? — спросил я, выливая содержимое в бункер.

Пионер угрюмо кивнул головой.

— За мной шагом марш! — скомандовал я, вернув раритет пионеру, который в другом времени можно было бы продать реконструкторам за хорошие деньги.

Так и вел я строем пятерку перемазанных землей пионеров. На подходе к пристани, я громко скомандовал.

— Отряд речевку начинай! Раз, два!

— Кто шагает дружно в ряд? — печально ответил мне заводила этой компании.

— Пионерский наш отряд, — так же кисло вторили ему друзья.

— Кто шагает дружно в ногу? — пробубнил снова тот же пионер.

— Уступайте нам дорогу, — вторили еле слышно ему остальные.

Зато со смеху покатывались почти все вожатые, а также и другие пионеры постарше.

— Отряд, стой, раз, два! — остановил я печальную процессию.

— Мая Ивановна! — крикнула полненькая вожатая куда-то в толпу, — Сидоров с компанией нашелся!

— Пойдем, проведу тебя на проход, — просто взяв меня за руку, сказала самая симпатичная из троицы вожаток, девушка, — если Мая прикопается, кто такой, скажешь, что студент второго курса нашего Московского Педа. Мы подтвердим.

— Аха, еду проведать любимую бабушку в Волково, — подыграл я девчонке, — кстати, кто моя благодетельница?

— Света, — представилась она.

— Очень приятно, Богдан.

Она завела меня в просторный закуток, который располагался ближе к носу корабля, и сказала, что это место всех вожатых, и чтобы я отсюда не высовывался. Я скромно сел в самый дальний конец помещения, еле-еле протиснувшись между наваленных рюкзаков.

Наверное, минут сорок меня никто не беспокоил, так как вожатые больше проводили времени на палубе, откуда доносился смех и песни под гитару. Я даже не заметил, как уснул. Пока вдруг кто-то не огрел меня сумкой по голове.

— Ой! Извини, — засмеялась курносая пигалица.

— Ну и дождина! — взвизгнула какая-то девчонка, забегая в каюту, прижимая к себе гитару.

— Девчонки, может бражки? — предложил длинный и прыщавый парень в красной пилотке.

Я посмотрел в иллюминатор, ничего себе дождичек, как из ведра, зато быстро закончится, подумал я.

— Самогонку, разбавленную будешь? — толкнула в плечо меня Света, стреляя озорными глазками.

— Я спортсмен, язвенник и трезвенник, — отшутился я, снова посмотрев в иллюминатор, а она так ничего, пухленькие губки, большие глазки, маленький аккуратный носик с веснушками.

— Ну и зря, — хохотнула она.

— Отстань от мальчика, — ревниво прогундосил прыщавый, — давай быстрее пока Мая не засекла!

— Еще час ползти, — пожаловалась на скуку полненькая вожатка, пока бутылка шла по кругу, — давайте еще что-нибудь споем. Не кочегары мы, не плотники! — заголосила она.

— Пели уже, — оборвал ее кто-то из парней.

— А давайте я спою, — решил я ответить добром на добро ребятам, ведь никто из них меня не сдал, еду на пароходике и в ус не дую.

Я с трудом перелез через завалы из рюкзаков и взял гитару. На меня смотрело десять пар глаз девчонок и парней. Семь к трем, прикинул я в уме, соотношение слабого пола к сильному, и немного позавидовал последним, так как их было меньше.

— Сейчас, — сказал я, настраивая старый потертый инструмент, и как они на нем умудрялись играть?

— Ты играть то вообще умеешь? — прыщавому прямо не терпелось меня поддеть и получить смачной плюхи.

Серьезно приревновал бедняга, решил я, и, проигнорировав его, заиграл на простых блатных аккордах.

— Изгиб гитары жёлтой ты обнимешь нежно, Струна осколком эха пронзит тугую высь, Качнётся купол неба большой и звёздно-снежный, Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.

Это, в каком же году напишет хит всех бардов во Вселенной Олег Митяев, думал я, рассматривая вытянутые лица будущих педагогов. Примерно в году восьмидесятом, плюс минус пять лет. И сейчас решится, пойдет песня в народ, и станет народной, либо ее спустя пятнадцать, двадцать лет сочинит сам автор. Ох, как меня глазами поедает Света. А что, я сейчас мужчина холостой, подруга от меня сбежала. Глупости, отмахнулся я от этой мысли.

— И всё же с болью в горле мы тех сегодня вспомним, Чьи имена как раны на сердце запеклись. Мечтами их и песнями мы каждый вдох наполним. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.

Парни и девчонки, быстро сообразив, что две строки припева постоянно повторятся, с большим азартом стали их подпевать. И тут в каюту вошла сухонькая женщина с волевым лицом, Мая Ивановна, догадался я. Она очень осторожно, чтобы не вспугнуть хорошую песню присела рядом со Светой.

— Качнётся купол неба большой и звёздно-снежный, Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

Захлопали все не жалея ладоней, дружно допев последние слова песни.

— Запиши слова! — первой кинулась на меня, как на танк, толстушка.

— Отличная песня, — высказалась Мая, — кто автор?

Все посмотрели на меня, я же посмотрел на всех.

— Это мы сочинили, когда со своим детским домом ходили в поход, — соврал я, — народная можно сказать песня.

— Всем ребятам раздать слова, — распорядилась женщина, — когда зажжем пионерский костер, будем ее петь.

Вдруг Мая Ивановна принюхалась, — кто пил самогон? Быстро признавайтесь!

Весь народ в каюте напряженно притих.

— Это я, — сказал я, подняв руку, как в школе, — спиртом струны обработал, чтобы они заразу не переносили. Не хватало еще какой-нибудь коклюш завезти в пионерский лагерь.

На слове коклюш, лицо начальницы лагеря нервно дернулось.

— Кстати, а ты кто такой? — опомнилась Мая, — что-то я тебя не припомню.

— Это наш сокурсник, — затараторила Света, — он едет к бабушке в деревню Волково.

Ребята все разом закивали, всем видом давая понять, что это наш парень, с первого класса с ним учимся, знаем его, как облупленного.

— Через десять минут твоя остановка, — сказала женщина и вышла из каюты.