Para bellum (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич Страница 2

И вот — результат.

Пробурили нормальную скважину. Проложили от нее короткий трубопровод. Построили небольшое предприятие по очистке природного газа от серы и паров воды. Тепловую электростанцию с паровыми турбинами. Предприятие по синтезу аммиака с помощью процесса Габера-Боша. И предприятие, получающее аммиачную селитру, ради которой все и затевалось. И все работало за счет энергии сжигания этого самого крайне дешевого и доступного топлива.

Понятно — размах пока не великий. Порядка двухсот тонн селитры в день. Дешевой селитры. Очень дешевой. Достаточно дешевой, чтобы сделать экономически оправданным ее применение в качестве массового сельскохозяйственного удобрения. И при увеличении масштаба производства этот эффект только усилиться.

Параллельно уже функционировал небольшой заводик, который перерабатывал часть получаемого аммиака в азотную кислоту. И еще одно предприятие, преобразующее серу, взятую из газа в серную кислоту. Что тоже нужно, важно и полезно, хоть и выступало побочным процессом.

При этом совокупно, на всем этом комплексе предприятий работало не очень много сотрудников. Порядка полутора тысяч. Из которых добрая половина — немцы, выехавшие в Союз на заработки. Их предоставила BASF специально для того, чтобы не морочить голову с поиском и обучением подходящих рабочих.

На достигнутом никто не собирался останавливаться. Например, к 1930 году выпуск аммиачной селитры планировали были довести до полутора тысяч тонн в день на данном предприятии. Еще большее расширение ожидало ТЭС. Под что в городе создавались перспективные производства.

На самом деле с газом возились не только в Саратове. Просто тут запустили первый в Союзе специализированный завод аммиачной селитры, производимой по новой технологии. Впрочем, таковым он должен был оставаться недолго. Михаил Васильевич старался воспользоваться моментом и максимально прокачать эту, создаваемую едва ли не с нуля отрасль, за счет немцев и их кризиса. Из-за чего активы компании BASF в Союзе к 1930 году должны были существенно превысить таковые в самой Германии…

— Зачем столько аммиачной селитры? — на совещании, прошедшем неделю назад, задал вопрос Молотов. Он вообще часто спрашивал то, что многим было интересно, но спрашивать не хотели по какой-либо причине.

— Это хорошее сельскохозяйственное удобрение.

— Да. Но ведь крестьяне его не покупают. У них нет на него денег. Кроме того, они и не понимают, что с ним делать и зачем.

— А причем тут крестьяне? Оно в первую очередь для военсельхозов.

— Но им столько не нужно!

— Не нужно. Пока. Мы же их расширяем.

— Но планы производства аммиачной селитры в несколько раз опережают ее ожидаемое потребление! Я специально проконсультировался. Планов и возможности поддержать это производство вводом достаточного количества новых военсельхозов у нас нет. И в ближайшие годы не будет. И куда избытки девать?

— Все верно. — кивнул Фрунзе. — Куда девать — не секрет. Излишки охотно купят на мировом рынке. В Европе, особенно в районе Бенилюкса и Англии все плохо с сельскохозяйственными угодьями. Из-за чего там активно используют удобрения. Если наши окажутся дешевым и доступными, то купят наши. А они будут именно что дешевыми и доступными.

— А если не купят?

— То мы используем аммиачную селитру для изготовления взрывчатых веществ и применим для ускорения проходки участков. Как при прокладке железных дорог, так и каналов. Направленные взрывы творят чудеса.

— Так может быть сразу туда и направить?

— Обеспечение продовольственной безопасности для нас задача номер один. А вот все, что сверху… Вы ведь сами мне говорили, что стране нужно больше валюты.

— Все так… — покивал Молотов, и перешли к обсуждению сельского хозяйства.

Военсельхозы военными были лишь по форме ведомственного подчинения. И только из-за того, что иначе не получалось нормально их протащить иначе, а потом еще и контролировать. Во всяком случае изначально. В некоторой перспективе же их, конечно, передадут профильному ведомстве, ибо армия из-за них и военстроев превращался в своеобразную химеру, крайне перегруженную функционально. Государство в государстве с дублированием в том числе и хозяйственных функций. А это никуда не годилось, если, конечно, нет сильного противодействия и саботажа в правительстве…

Что в 1928 году в оригинальной истории начал разворачивать Сталин? Колхозы. То есть, крохотные артели с очень небольшой площадью обрабатываемой земли и преимущественно ручным трудом. К 1940 году это привело к созданию 236,9 тысяч колхозов, между которыми делилось 150,4 миллиона гектаров пахотных земель. Эти примерно по 634 гектара на хозяйство.

Много это или мало?

Этой площади соответствует квадрат со стороной в 2,5 километра. Или округа небольшого села жителей в триста-четыреста. Ближайшая. Причем обрабатывалась она преимущественно вручную. Так как тракторов на всех не хватало[1]. И на нужды каждого такого колхоза хорошо если имелся один трактор в произвольном техническом состоянии. Обычно один на несколько окрестных колхозов. С автомобилями также все было также кисло. Даже несмотря на организацию МТС — автоколонн с грузовиками и тракторами, которые действовали в интересах сразу группы колхозов. Но их катастрофически не хватало.

Да и с конной механизацией беда. Первая мировая война и, особенно, Гражданская нанесли непоправимый ущерб поголовью лошадей. Выбив их до крайности. А «черный передел» 1917–1918 года максимально затруднили разведение этих животных в необходимых для села объеме. Что усугублялось армейскими потребностями. Ведь даже обычная стрелковая дивизия в 1939 году требовала по штату 6200 лошадей…

Масла в огонь подливало еще и то, что руководили всем этим прекрасным хозяйством «сталинских колхозов» люди далекие от сельского труда и, как правило, ничего в нем не понимающие. Но зато с так сказать, революционной сознательностью. Со всеми вытекающими и дурно пахнущими последствиями.

Иными словами — с хозяйственной, экономической точки зрения коллективизация 1928 года стала настоящей катастрофой для Союза. О чем много раз говорил и Рыков, и другие. Да, в какой-то мере она позволила решить вопрос с обеспечением товарным продовольствием и сельскохозяйственным сырьем. Но не за счет повышения эффективности труда, а из-за введенной параллельно новой фискальной модели. Один налог на оборот которой чего стоил[2]. Из-за которого крестьяне к 1940 году были в основе своей загнаны в положение времен продразверстки[3]. Только упорядоченной. Из-за чего мотивация «персонала» в таких хозяйствах отличалась особенно «выдающимися» показателями.

Зачем это было сделано?

Не секрет.

Это стало грандиозным социальным экспериментом по трансформации мелких собственников — крестьян в пролетариат, то есть, беднейших, неквалифицированных рабочих. Которому, как известно, нечего терять кроме своих цепей. И который, оставляет после себя только потомство. В лучшем случае. Не самый благополучный контингент, но он являлся традиционным сторонником левых взглядов, что позволяло бы очень сильно укрепить позиции ВКП(б) в стране, которая все еще было по своей сути правой[4].

Фрунзе на такие опыты был не готов.

Да и знал, что ничем хорошим это все не закончилось.

Он пошел другим путем…

В 1927 году в Советском Союзе числилось 25 миллионов крестьянских хозяйств, между которыми было разделено 112,4 миллионов гектаров[5]. Или по 4,5 гектара на хозяйство.

Да, мелкие хозяйства — это беда. Они, как правило, отличались низкой эффективностью из-за большого количества издержек и рисков. Однако эти 4,5 гектара крестьянская семья могла вполне адекватно обрабатываться своими силами. Держа одну лошадь в складчину на несколько хозяйств. То есть — эта система могла работать сама по себе, будучи в целом устойчивой, хоть и не очень эффективной. И от правительства требовалось только сделать небольшой level-up для повышения ее эффективности. Например, в форме лизинга[6] внедрить мотокультиваторы, чтобы заменить и компенсировать недостаток тракторов и лошадей.