Сын природы - Тимофей Иванов Страница 2

Воздух резанул по лёгким, как наждачная бумага пополам с битым стеклом, глаза слезились и ничего толком не видели, руки и ноги отказывались повиноваться. Стоп! Глаза⁈ Руки и ноги⁈ У меня, чёрт побери, снова есть тело! Я живой. Живой! Ни резь в глазах, ни боль в лёгких не могли перевесить чувства чистого и незамутнённого счастья, от которого я засмеялся тонким голоском не смотря на все неприятные ощущения.

Глава 1

Ну что же, тонкий голосок мне не померещился. Я действительно не был больше здоровым мужиком, а стал младенцем. Возможно кто-то скажет, что получить новое детство и новое тело — это со всех сторон замечательно, но я пожалуй не соглашусь. Быть младенцем чудовищно скучно! О чём говорить, если у меня поначалу даже зрение нормально не работало, я видел лишь какие-то размытые пятна и силуэты. А следом выяснилось, что своё тело я вообще мало контролирую. Даже первый переворот на живот был сродни одному из подвигов Геркулеса. Или даже двум. С людьми же коммуницировать не получалось вовсе. Я мог только хихикать от радости или плакать да реветь, сигнализируя, что мне что-то не нравится. Мир же вокруг меня на какое-то время вовсе сузился до одной единственной комнаты. Мрак и ужас для человека двадцать первого века, привыкшего к обилию информации со всех сторон. Пожалуй не сойти с ума было даже достижением.

Впрочем злиться на мироздание я тоже смысла не видел. Что бы не произошло в реке света, это произошло по моей воле и из-за моих действий. В целом результат меня даже радует. По всем признакам со мной приключилось перерождение, но я сохранил при этом свою личность, не утратил себя. Можно долго рассуждать о том, что если душа бессмертна, то и ты бессмертен, но я вынужден констатировать, что жизнь после смерти — это бред. Даже если оставить за скобками тот логичный факт, что вообще-то смерть это то, что бывает после жизни. Просто если в новом перерождении тебе не суждено помнить прошлую жизнь, то твоя личность умерла вместе с физическим телом. На базе твоей души начал работу новый разум, новая личность. Уже не ты, но кто-то другой. Тебя же больше нет. И пожалуй это единственное, что меня примиряет с неизбежностью новой кончины. Пока ты жив, ещё нет смерти, когда приходит смерть, перестаёшь быть ты. А следовательно тебя больше не тронут ни боль, ни печаль от данного факта и ты даже не будешь желать снова стать живым, потому что вообще ничего не будешь желать. Практически нирвана, мать её так, Будда бы одобрил. Если бы конечно был жив и мог бы что-то одобрять… Хотя чёрт его разберёт, я же как-то сохранил своё «я», а уж ему сам бог велел.

Бог… В силу отсутствия других взрослых развлечений между сном и кормёжкой я часто размышлял о нём. Его ли внимание я почувствовал в том потоке света, который меня нёс? Других вариантов особо вроде бы не было. И от того, что он ничего не сказал мне, а я не смог сказать ему ни слова было даже как-то обидно. Хотя вряд ли в тот момент я бы ляпнул что-то хорошее, скорее уж наоборот. Так что наверно лучше не жалеть о том, что ничего не сделал и радоваться тому, что не совершил какой-нибудь вопиющей глупости. А ещё лучше вообще ни о чём не жалеть. В конце концов глупо тащить переживания из-за кромки бытия в новую жизнь.

Тем более что и в ней есть о чём переживать и над чем ломать голову. Обитал я в чём-то напоминающем деревянный терем, сложенный из огромных брёвен. Причём последнее не было ошибкой разума, обитающего в маленьком теле, одно бревно доходило до середины бедра взрослого человека, что наводило на мысль о изрядной крепости строения. Если дом строят тёплым, то это означает наличие зимних холодов, если его строят столь крепким — это вероятно к тому, что его могут попытаться раздолбать, мысленно заключил на это я. Тем более что быт здесь был откровенно средневековым.

Электрических лампочек не наблюдалось, как и не было керосинок, только вонючие свечи, которые встречались редко, да лучины, которых было как раз побольше. Мужики и некоторые женщины щеголяли холодным оружием на поясах, кое-какие уникумы предпочитали посохи, окованные по краям металлом. Странное решение с моей точки зрения, впрочем доспехов я пока ни на ком не видел, а кости таким девайсом наверно можно переломать только в путь. Одевался же народ в не особенно яркие одёжки, чем-то напоминающие кимоно. По крайней мере я как-то не видел рубах, в основном всё запахивалось на груди с перехлёстом и подвязывалось поясом, за который пихалось холодное оружие в ножнах. Это было странно, «европейский» стиль мне казался более логичным. Но раз местные поступают так, как поступают, вероятно у них есть на это некие важные причины.

Сами же люди на азиатов походили мало, скорее уж на помесь американских индейцев, какими они мне запомнились по старым фильмам из времён моды на вестерны, а так же европейцев и арабов, одновременно не являясь ни кем из них. То есть вроде и краснокожие, а вот черты лица скорее свойственны европеоидной расе, нежели монголоидной. Хотя не возьмусь утверждать об этом наверняка, настоящих американских индейцев я особо не видел, а на экране показывать можно всякое.

В любом случае моя мать была весьма симпатичной скво, высокой, с хорошей фигурой и весьма развитой физически. Наверно это не совсем та характеристика, которую стоит давать женщине, которая породила меня на этот свет, но менталитет взрослого мужика давал о себе знать. Звали же её Алдэ Махрим, насколько я понял местный язык, который всеми силами пытался выучить. Что касается отца, то он был весьма здоровым, жилистым мужиком с правильными чертами лица и тяжёлым подбородком. Не цвета бы кожи, глаз и волос, наверно можно было бы подозревать в Яринэ Махриме настоящего арийца. Но голубоглазой бестией он не был и мог похвастаться едва ли не более шикарной гривой чёрных волос, чем мать. Местные вообще почему-то предпочитали длинные волосы и похоже старательно за ними ухаживали. Видимо национальная традиция или что-то вроде того. Хотя климат здесь был довольно жарким. Впрочем и Индии вроде бы тоже длинноволосость в почёте и холодами там даже не пахнет.

Одно время я попытался по депрессировать на тему средневековья или чего-то близкого к нему. Всё таки там, насколько я помнил, была лютая детская смертность, антисанитария, постоянные войны и прочие радости, но как-то быстро бросил. Может было виновато детское тело, которое в силу гормонов не склонно к депрессиям, а может любовь родителей. Всё таки это штука весьма важная для всех и всегда. А у меня в конце концов была достойная крыша над головой, хорошая семья, похоже принадлежащая к воинскому сословию, а значит элите общества. Всё могло быть гораздо хуже. Было бы гораздо неприятнее родиться у каких-нибудь бомжей и умереть с голода раньше, чем научишься ходить. По крайней мере я старался мыслить в этом плане позитивно, насколько это вообще возможно для моего слегка мрачного склада ума.

А потом всякие глупые порывы из меня вовсе выбило напрочь. Трудно остаться безучастным, когда маманя вечером зажигает на пальцах небольшое пламя и уже от него поджигает свечу. Магия! Магия, люби её мать! Я так офигел от зрелища, что даже бросил попытки ползать по детской кровати, перебарывая неспособность тела нормально работать. Настоящее волшебство же ж. Правда маман после этого слегка скривилась, как от боли и менее чем через минуту получила от папана нагоняй. Язык я ещё знал что называется на букву Х, не подумайте что хорошо, но более менее уяснил, что делать подобные штуки после родов нельзя ещё довольно продолжительное время. Особенно если ещё детей хочется. Отмазка что за горящей лучиной идти далеко, а магии было совсем чуть-чуть не прокатила. Зато удалось отвлечь родителей своим ором и требованием показать ещё огня.

— Фуэ! Фуэ! — голосил я, пытаясь подражать слову взрослых, чем вызвал у них сложные чувства. Кажется