Юрьев день - Михаил Француз Страница 2

У меня — нет. У меня такой режим соблюдать не получается. Я гораздо больше дитя города, а не природы. Я не по солнцу ориентируюсь, а по бездушным часам. У меня «отбой» в девять, подъём в пять. Круглый год, вне зависимости от движения небесных светил и световых суточных фаз…

Телефон Мамонта не отзывался долго. Восемь длинных гудков я успел насчитать прежде, чем из динамика раздался чуть хрипловатый знакомый голос.

— Слушаю.

— Это Юра. Борис Аркадьевич, Маверик в городе. Я видел его на улице.

— Понял, — прозвучал короткий ответ. — Ничего не предпринимай. Я обо всём позабочусь.

И вызов оборвался, последовали короткие гудки.

«Ничего не предпринимай»! Ха! Как будто мне самому что-то предпринимать хотелось! На фиг мне все эти их разборки — я же не Дворянин, не Одарённый. Меня эти все их Княжеские разборки не касаются… точнее, я бы очень хотел, чтобы не касались. Так как, ничего, кроме боли и неприятностей они простым людям, вроде меня, не сулят.

Но, то, что он обо всём позаботится, радовало. Стало быть, можно пока заняться своими делами, постараться, чтобы этот «выпавший» из жизни день не сильно навредил моим планам. А как это лучше всего сделать? Просто, повторить его!

Ну, не совсем, конечно. Я ж не робот, чтобы мочь в точности повторить одни и те же действия второй раз. Да и задачи такой в принципе нет. Достаточно лишь не упустить основные события.

* * *

Вот, как-то очень уж быстро и легко я сумел смириться, сжиться и принять тот факт, что день — повторяется. Хотя, это «быстро» и «легко» было внутри квартиры. До того, как я вышел на улицу и начал натыкаться на тех же самых людей, которых уже видел вчера. Те же самые машины. В точности те же звуки и их сочетания. Даже порывы ветра — те же и там же.

Это… заставляло голову идти кругом. Легко о таком говорить и рассуждать, но, когда это происходит в реальности, против воли начинаешь чувствовать, что сходишь с ума…

С другой стороны, это же какой прекрасный шанс сделать всё лучше, чем в первый раз! Качественнее, быстрее, без тех ошибок, о которых ты уже знаешь…

Но, как же скучно было сидеть на уроках! Даже физкультура не радовала. Да, я смог получить высокие оценки на всех теоретических дисциплинах, так как уже совершенно точно знал вопросы и ответы. Да, я смог занять, в этот раз, на кроссе не пятое место, а третье, так как точно знал, где можно поднажать и где оставался ещё небольшой запас сил, которые вполне можно было потратить. Да, смог не пятнадцать выходов силой сделать, а шестнадцать, так как чуть-чуть сэкономил силы на последнем подходе «лесенки» и на пару минут дольше отдыхал, чем вчера. Но слушать один и тот же не очень умный трёп по второму раз… одни и те же скабрезности, одни и те же подколки…

Утром, я не выходил на свою пробежку. Во-первых, так как со всеми своими переживаниями, криками, плясками и звонками серьёзно выбился из распорядка-графика, а значит, не смог бы уже уложить в оставшееся время полную запланированную дистанцию. А уменьшать — не то удовольствие. Во-вторых: стрёмно мне было сразу после пробуждения и звонка безопасникам выходить из дома и буквально напрашиваться на пулю или засаду! Я ж тоже человек, я же тоже нервничаю и переживаю. А с Мамонта бы сталось меня и как приманку использовать…

Зато, потратил больше времени на записывание нот и стихов для Милютиной. С необходимыми правками и пояснениями. Ведь теперь-то я уже знал, в каких местах и моментах возникнут неувязки и сложности. А также, знал, как их максимально быстро исправить. А ведь, на некоторые из этих нюансов, прошлый раз, по полчаса, а то и по часу приходилось тратить уже непосредственно на студии, где в них вникали профессионалы.

Теперь, у меня даже осталось время, чтобы самому немного поупражняться в вокале, там же, на студии. Очень уж мне петь понравилось. Прямо подсел на это дело. Как будто, все свои жизни только и мечтал об этом, но стеснялся. Упёрся в блок, что, мол, нет у меня ни слуха, ни голоса, расстроился и смирился. И больше не пробовал. Порывался, конечно, то скрипку себе купить, то губную гармошку, да только не срослось как-то ни с тем, ни с другим. А здесь: четырнадцатое место в двадцатке! И не предел возможностей голоса! Не только «шептать», как Шклярский, но и именно петь!..

После студии… блин, так мне не хотелось домой возвращаться, что я бы готов был даже заночевать в этом здании. Спать прямо на полу в комнате с мягкими стенами… кхм. В общем, ссыкотно мне было домой возвращаться. Никаких дурацких мыслей о «пешей прогулки для проветривания головы» даже и не приходило.

Но, в студии я остаться не мог. Возможности такой не было. Компромиссным вариантом стало моё согласие на то, чтобы Алина подвезла меня прямо к дому на своей машине. Тем более, что я не сам напрашивался, а лишь согласился на её предложение.

Осенний московский вечер. Фонари, фары, тени, вывески, реклама, многоэтажки. Мы ехали с Алиной на заднем сидении её машины, вроде бы рядом, но и не совсем. Между нами было больше двух ладоней расстояние. Но некое напряжение, недосказанность, умолчание начинало сгущать и наэлектризовывать воздух.

Само собой вспоминалось, когда-то давно… эм, а не так уж и давно, если подумать: после первого сентября ещё и месяца не прошло. Когда-то сказанные ей слова о «своём Долгоруком в правлении её банка». И, как-то они, эти слова, тогда, в тот день, просто словами воспринимались. Пустыми и безопасными, ничего в себе не несущими. А вот теперь, как-то повисли они в сгустившемся воздухе. Не были они повторно произнесены, но я буквально видел, как появились они между нами. Почему-то, на сто процентов я был уверен, что девочка сейчас их тоже вспоминает. Может быть, по чуть порозовевшим щекам и ушам её, может быть по слегка опустившейся вперёд, обычно всегда ровной голове, может быть, по опустившемуся взгляду, может быть по невольно прикушенной нижней губе…

Ей шестнадцать. Мне — почти шестнадцать, скоро уже, буквально через пару месяцев должно исполниться. Она — девочка. Я —