Позывной «Курсант» - Евгений Прядеев Страница 2

— Не надо ничего держать! Уберите руки! — мама уже не просто нервничает, она выкрикивает слова, будто вот-вот заплачет.

Мне становится по-настоящему страшно. Никогда не слышал, чтоб мама так разговаривала. Вообще никогда. Ни разу. Меня охватывает оцепенение! Наверное, я и правда в сказке. Поэтому не могу пошевелить даже пальцами!

Я слышу звук какой-то возни, потом что-то падает на пол. Но негромко. Я бы мог подумать, будто уронили ворох вещей. Стука или грохота нет. Есть только шелест ткани.

— Это… часы Сережи. Откуда они у Вас? У Вас, вот — на руке!

— Дык… ну… Не надо, гражданочка! Не надо хватать власть при исполнении за руки. И часы… Что часы? Похожие просто… — хриплый голос неуверенно оправдывается.

— Нет похожих… — мамины шаги теперь двигаются к выходу из комнаты. Медленно. Я понимаю это по тому, как они отдаляются от шкафа. — Нет похожих часов. Он приобрел их в Берлине… Потому и приобрёл. Единственный экземпляр.

— Разинков, держи! — кричит вдруг первый голос.

Я пытаюсь понять, кого? Кого надо держать?! Не видно ничего через щелочку. Только все тот же, накрытый в честь дня рождения, стол. Снова раздается грохот, на этот раз гораздо сильнее. Будто упал стул или сразу два стула.

— Вот сука! — ругается хриплый голос. Он злой, но немного удивленный. — Укусила! Укусила, тварь! Вот тебе — интеллигенты хреновы. Ах, ты…

Мне становится совсем страшно. Потому что я слышу шлепок. Громкий. Словно кого-то ударили по лицу. И мама больше не говорит, она мычит. Такое чувство, будто ей заклеили рот.

— Да что ж ты… дрянь! — продолжает ругаться Хриплый.

Еще один звук удара. Глухой. И одновременно с ним — короткий мамин крик.

— Ты… етишкин корень! Разинков! Ты зачем ее об угол… — первый голос злится. На маму, на вторые сапоги. На всех. — Твою ж дивизию… Смотри, дышит? Дышит, спрашиваю?!

— Товарищ Ляпин, ну, ты видел же? Она побёгла к выходу. На улицу хотела, точно говорю. И гляди, дрянь, укусила…

— Ты на кой ляд часы его напялил, Разинков? Не терпится?

— Дык ему-то они уже не понадобятся… Зачем часы на том свете?

— Не понадобятся… — первый голос повторяет за Хриплым с ехидной интонацией. Передразнивает. — Тебе тоже не понадобятся теперь. Отправишься за их бывшим владельцем, если узнают о причине сорвавшейся операции. Баба нам нужна была живой. Кретин… Поднимай её! Надеюсь, не сдохла контра…

Замерев, слушаю, как говорят между собой эти двое. Мне настолько страшно, что я не чувствую рук и ног. Все тело сковало, будто от сильного мороза. И еще начинают стучать зубы. Сжимаю их изо всех сил. Я хочу выскочить, а потом схватить кочергу и броситься на злых людей. Бить их так больно, чтоб они больше никогда не приходили. Но не могу. Просто не могу. Я даже вздохнуть боюсь. Боюсь, что они услышать мое дыхание. А еще, ключ… Он лежит в кармане маминого платья.

— За ноги бери! За ноги! Разинков… Не под юбкой, за щиколотки. Во-о-от… Я за руки ухвачу. Давай… — первый голос дает команды Хриплому.

Их шаги становятся тяжёлыми. Они медленно удаляются, а потом и вовсе уходят из комнаты. Я все равно не двигаюсь. Даже когда слышу звук захлопнувшейся двери, сижу, сжав зубы и вцепившись пальцами в ткань брюк.

Комод кажется теперь самым настоящим чудовищем. Он вдруг начинает уменьшаться. Его стенки будто наезжают друг на друга, сдавливают меня. Открываю рот, но не могу набрать воздуха… Задыхаюсь и…

— Сука! — Глухо крикнул я в подушку, которой кто-то невидимый давил на мое лицо.

Впрочем, «крикнул» — это слишком громко сказано. Прохрипел, простонал, промычал. Вот так будет точнее.

Грязная ткань сразу же оказалось у меня во рту, ибо не хрен открывать его в самые неподходящие для этого моменты. Воздуха не хватало катастрофически. Я реально понял, сейчас очень велик шанс лишиться даже той странной жизни, которая теперь имеется. А ведь только смирился с ней. Не привык, не в восторге и до сих пор, честно говоря, пребываю в тихом офигевании. Но смирился. Просто осознал как раз за эти долбанные семь дней, все вокруг мне не снится, я не шизофреник.

И тут — ни хрена б себе, такое бодрящее пробуждение! А все этот чертов сон. Каждый раз, когда его вижу, словно в бездонную яму проваливаюсь. Ни на что не реагирую. Причем, он повторяется почти каждую ночь. Снится комод, пацан, мать пацана и какие-то люди. Но самое интересное, точно знаю, пацан — это я. Вернее не так… Черт… Как же странно даже думать о подобном. Даже предполагать…

Ясное дело, быть пацаном из сна не могу чисто физически. Не родился еще в то время. Вся обстановка в комнате слишком древняя. Но при этом, сон — четкое, явное воспоминание. Воспоминание того человека, чьё место я занял неделю назад, оказавшись в довоенном детском доме. Господи… Как же дебильно звучит…

И это, между прочим, лишний раз подтверждает, психика у меня — железобетонная. В любом другом случае, любой другой человек реально чокнулся бы или… не знаю… вздернулся. Да и спокойно спать кто-то другой вряд ли смог бы в такой ситуации.

Я тоже не сплю, если честно. Как все произошло, так и не сплю. Вздрагиваю от малейшего шороха.

Но стоит присниться этой ерунде про пацана, который прячется в комоде, и все. Мандец. Убивать будут, не замечу. Вот, собственно говоря, тот самый момент сейчас и происходит. Меня душат, а я все интересное пропустил. Хорошо, хоть под самый конец очухался. А то так бы и загнулся в этом проклятом, адском месте.

Резко брыкнулся ногами. Руками шевелить не мог, их, похоже, держали прижатыми к кровати. Значит, точно не один старается. Как минимум — трое.

Эти уроды между собой не разговаривали, делали все молча. Крысеныши сраные… Я со всей силы, еще раз ударил ногой. Под пяткой оказалось что-то мягкое. Судя по ощущениям, живот.

— Млять! — громким шепотом матернулся один из нападавших.

Отлично! Попал! Надо повторить. В голове нарастал шум. Если