Боярин. Князь Рязанский. Книга 1 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич Страница 20

— Бог с тобой, Князь, какие обиды на тебя, благодете… — он запнулся.

Я засмеялся:

— Тебя звать то как, по имени и отчеству?

— Семён Ильич.

Я спешился.

— Ну вот, Семён Ильич, благодарю тебя за работу добрую. Держи тебе мой подарок.

Я свистнул Гриньку, взял у него завернутый в дорогой бабий платок самовар, и передал деду.

Тот развернул платок, увидел блеснувший солнцем пузатый самовар, обомлел, захлебнулся воздухом и… из глаз его потекли слёзы. И он снова упал на колени.

«Эк их…» — сглотнул слезу и я.

— Ты, что, Ильич? — Поднял я старика, и обнял. — Я тебе за такую работу три таких самовара должен. И жонке твоей плат возьми.

Дед стоял, чуть отвернувшись, и утирал рукавицей глаза.

— Вот барина Бог дал… До слёз довёл, — сказал он, и улыбнулся.

Улыбнулся и я.

— Ни чо, дедко, слёзы без горя — радость. Бывай. — И я поехал дальше.

Глава шестая

Проехав ещё в сторону Рязани, я свернул свой отряд на окольную дорогу, а потом развернул назад, в сторону Твери и Великого Новгорода. Знать, что я поехал туда, а не в Рязань, никому не следовало.

Я стоял в общей толпе работных и крестьян перед собором и истово молился, бия земные поклоны. В храме шла праздничная служба, и он был заполнен знатью. Простому люду места в храме не хватило. Зазвонили колокола. Служба закончилась. Из храма повалил народ. Увидя нужную мне личность, я пробрался сквозь толпу.

— Прёшь куда, голодранец, — махнул на меня рукой он, но встретившись со мной взглядом, вздрогнул и опустил руку.

— Ты ли, князь? — Спросил он шёпотом.

— Я ли.

— Чого здеся?

— Дело не конченое есть.

— Так, вроде… Нет князя и дела нет… Или…?

— Вот пришёл спросить об том тебя. Ты ближний ему был, и при договоре нашем с ним присутствовал. А то, вроде, я деньги взял, а дело не сделал. Не по нраву это мне.

Глаза Шемякинского воеводы алчно блеснули.

— Дело говоришь. Мне то дело… сейчас не нать. Казна у меня, пока. Значит задаток тот вернуть в казну ты должон.

— И мне те деньги мошну жгут. Но, что-то и мне взять надоть. За страх, — сказал я громко.

— Тихо, — зашипел он. — Давай в корчме погутарим. Иди за мной. Токма не сразу.

— Ты, гляди, не балуй… Задаток не со мной, ежели чо.

— Ступай ужо…

Я шёл за ним по городу, которого я не знал. Каменные здания очень отличали Новгород, и от Москвы, и от Твери, и от Рязани. Новгород был — Европа. Я крутил головой, и старался не упустить в толпе воеводу из вида.

Увидев богатую вывеску «У Юстаса», я усмехнулся: «Анекдот: „Встречаются два нелегала у Юстаса…“» Не. Круче было бы, если бы пивная называлась — «Элефант». Так думал я, пока воевода не нырнул в дверь. Я следом. Постояв, и привыкнув к полутьме, я прошёл весь зал, и присел рядом с ним.

— Сколько ты хочешь? — Он явно думал об этом всю дорогу, и его трясло от возможности заполучить мои деньги. Деньги не малые.

Я скинул рукавицы, и крикнул корчмарю.

— Пива. — Я посмотрел на взалкавшего чужих богатств воеводу. Он сглотнул и качнул головой.

— Два пива, und schnell. — Добавил я на немецком.

Корчмарь вздрогнул, и рванулся за стойку. Воевода тоже вздрогнул, и видимо, тоже хотел удрать, но жадность победила.

— Странный ты, князь. Наш, не наш. Не понять тебя. Может ты немец переодетый?

Глаза его шарили по мне испуганно, он весь дергался.

— А тебе разница есть?

— Нет вроде… Так, сколько ты хочешь?

— Я за работу беру… не законченную… десятую часть. И не спорь. А то уйду, и плакала твоя казна. Ежели согласен, приезжай завтра на то место, где наш лагерь стоял, помнишь? Там и сейчас мои вои стоят табором, в купчишек одетые. И тут есть, мои, так что, не балуй.

— Много, Князь…

— Мне уйти?

Корчмарь принёс пиво и сухари. Воевода снял рукавицы, и одним махом всосал в себя литровый жбан с пивом. Я тоже отпил.

— По рукам? — Спросил я.

— По рукам, — сказал он, и протянул мне руку.

Я её пожал. Воевода обтёр свою ладонь о кожушок, и оглянулся в сторону корчмаря, решившись заказать ещё один жбан.

— Погодь, воевода, — тон голоса у меня изменился, и он посмотрел на меня удивлённо.

Я вытащил стеклянный флакон. Открыл пробку и выпил всю жидкость, демонстративно перевернув его вверх донышком, а горлышком постучал по столу. Из флакона на стол капнула жёлтая капля. Я её растёр пальцем.

— Это — противоядие. А это, я раскрыл правую ладонь, и показал перстень с распылителем, — яд. Через сколько дней умер Шемяка после моего с ним рукопожатия?

Воевода покраснел так, что я подумал, его хватит удар…

— Тихо… не шуми, — сказал я. — Противоядие есть.

— На второй день, — сказал он.

— Вот… Соображаешь. Вези всю казну шемякинскую, и получишь противоядие.

Подбежал корчмарь.

— Bier an den Herrn, — сказал я громко.

— Но… так нельзя. Я не один… — Попытался он юлить.

— Извини, я в тебе ошибся. Всё-таки твоя жадность сильней желания жить, — я поднялся.

— Стой, а я…

— Ты умрёшь тихой смертью чрез два дня.

Я пошёл к двери. Почти у самого выхода я услышал, как он крикнул:

— Я согласен! — На него все оглянулись.

— Das ist gut. Das ist ein Schnäppchen, — сказал я улыбаясь во все тридцать два зуба и, подмигивая питухам за соседним столом, уселся рядом с воеводой. — Допиваем пиво и выходим.

— Не хочу пиво. Пошли.

— Заплати, — сказал я, — у меня мелких нет.

Воевода с тоской посмотрел на меня, и выложил монету.

— Не пытайся напасть на наш лагерь. Зелье закопано. Не найдёшь. И меня живым не возьмёшь. Жду завтра с утра. Не будет, — я ухожу.

На улице мы расстались.

А рано утром он приехал на повозке, груженой серебром. Я лично проверил казну: вскрыл княжеские печати, помазал рубли серной мазью. Потом дал ему бутылёк.

Он вскрыл его, торопливо выпил, и умер. Я свистнул бойцов.

— Гриня, этого «чёрта» в карету. И снимаемся. На Рязань. Арьергард в пределах видимости, — тихо и буднично приказал я.

— Ты, князь? — Спросил Василий Васильевич удивлённо. — Не ждал. Что вернуло тебя? Что-то случилось?

— Казну твою тебе привёз.

— Как-к-кую казну? — Он привстал с трона.

— Которую Шемяка украл.

— Врёшь!

— Да, что ты всё, Князь: «врешь да врёшь»? — Я засмеялся. — Когда я тебе врал. Вон во дворе повозка стоит, а в ней серебро в мешках с твоими печатями, токмо, прости, взял грех на душу, сломал некоторые. Проверял, серебро ли. Проверил. Настоящее серебро.

— Пошли.

Мы вышли во двор и постельничные подвели Василия к телеге. Откинув полог, он стал шарить по мешкам.

— Посмотри, Настас.

— Они, Батюшка.

— Сколько тут, Михаил?

— Я не считал, Великий Князь. Не до того было. Скоро шли. Но привезли всё, что воевода отдал. Всех дружинников обыскивал три раза. Они сами друг друга обыскивали. И меня тоже, князь, обыскивали. Три раза.

Василий Васильевич слушал меня, чуть склонив голову и направив в мою сторону правое ухо. Потом хмыкнул и покачал головой.

— Откуда ты такой появился? А, Князь? Всё у тебя, как по писанному. Всё ладно… Не бывает так.

— Я же тебе говорил, Василь Василич…

— Снится-мниться?

— Нет… Я много думаю. Только и думаю, как лутче сделать. Хворь у меня такая. Сам маюсь уже. Сон не йдёт. Думка на думку лезут.

— У меня тако же, Михаил. Понимаю я тебя.

— Спаси тебя Бог, государь. Хочу, чтоб на Руси мир был.

— Иди сюда, Михась. Обниму тебя. Были бы глаза — заплакал. Спаси Бог тебя. Великое дело сделал ты.

— Что могу…

Он обнял меня, и мы долго так стояли. Василий был высок и широк в кости.

— Десятая часть этой казны — твоя. Забирай.

— Пусть у тебя лежит. Всё одно… Всё моё — твоё, Государь.

Князь снова покачал головой.

— Святой ты, что ли, Михаил.