Постовой (СИ) - Путилов Роман Феликсович Страница 20

— Дима, "скорую" вызывай под переходной — заорал я уже на бегу: — на рельсы человека сбросили.

К месту падения тела мы прибыли одновременно: я, с хрипом хватающий воздух и держащий в одной руке рацию, а в другой спадающую на бегу фуражку и бессильно визжащая пневматикой тормозов электричка. Увидев дорожку тёмных пятен, уходящую вслед за, все ещё двигающегося по инерции, головного вагона состава, и маленькую коричневую женскую туфельку, валяющуюся среди щебня насыпи, я остановился, а потом побежал на переходный мост. На последнем издыхании я перебежал на пустынную в это время улицу Заводскую, но никого и ничего я не увидел. Когда я вернулся, среди железнодорожных путей уже стояли машины «скорой» и линейного отдела. Подойдя к капитану в форме, пишущему протокол осмотра, я доложил, что когда тело падало на пути, на мосту ещё кто-то находился. Дознаватель внимательно посмотрел на меня, затем сказал, что укажет это в рапорт. По его глазам я понял, что никто ничего указывать не будет, что информация о неизвестном на мосту не нужна никому, когда есть типичная картина самоубийства на фоне расстроенный чувств или неразделённой любви. Димы на месте естественно, уже не было, наверное, поехал в отдел оформлять задержанного маньяка. Мне оставалось нести службу ещё больше часа. Тучи с Запада заполонили все небо, деревья скрипели под порывами усилившегося ветра, электрические провода раскачивались, бросая на землю зловещие тени. Мне, отчего то, стало очень неуютно на улице в одиночку. Казалось, что бесплотное черное пятно, замеченное мной на мосту, сейчас затаилось где-то в темноте, наблюдая за мной холодными рыбьими глазами, решая, не рациональней ли отправить меня куда-нибудь, откуда нет возврата. Погруженный в мрачные мысли я шагнул за угол….

— Слушай, пожалуйста, никому обо мне не рассказывай — отчаянный шёпот в темноте заставил меня с матом отпрыгнуть в сторону. Прижавшись к двери подвала, стояла высокая стройная девушка, кутающаяся в какой-то пиджак, или, как у женщин это называется, жакет, наверное. Из-под подола широкой длинной юбки выглядывали ступни, обутые в синие босоножки.

— Что?

— Не говори никому обо мне, я в первый раз так сделала, я не такая — рыжеволосая девушка стала всхлипывать: — я с девчонками поспорила, сдуру…

— Тебя как зовут?

— Настя, Настя Шевцова.

— Настя, блин, я не собирался никому о тебе говорить, только больше не спорь на такое. А теперь иди домой, ты же вся дрожишь

Настя, обрадовано, кивнула и побежала к входу в общежития. Взявшись за дверную ручку, она обернулась ко мне и еле слышно сказала:

— Должна буду.

Когда следующим вечером мы с напарником ввалились в фойе общежития, чтобы посидеть минут пятнадцать у телевизора, прежде чем двинуться на новый круг привычного маршрута, первое, что бросилось мне в глаза, был портрет молоденькой девушки, наивно смотревшей с большой фотографии, с чёрным шелковым уголком снизу. Волкова Ангелина Сергеевна, покинула этот злой мир в неполные семнадцать лет. Очевидно, что эта фотография была взята из личного дела, больно испуганно смотрела фотографируемая. Кто-то неслышно встал рядом. Я боковым зрением разглядел рыжую чёлку.

— Ты её знала?

— Да, из нашей группы девочка. Сирота, только бабушка была у неё.

— Что у нее на шее под горлом?

— Это фигурка ангела, она её всегда носила. Говорила, что это её тёзка и, ангел хранитель…

— ??????

— Ну, Ангелина же, это ангел!

— Ну да, понятно.

— Всем рассказывала, что фигурка старинная, от предков — дворян, осталась, но мне по секрету как-то призналась, что этой ей бабушка на 10 лет заказала у ювелира и подарила. Вот ложка, которую переплавили, была старинная, дед с войны принёс.

— Что с ней случилось?

— Так девчонки говорят, что она от несчастной любви вчера напротив общежития с переходного моста под электричку сбросила. Как раз, когда я тебя за подвалом ждала.

— Настя, а куда она могла пойти через переходной мост.

— Слушай, я же тебе только что сказала, от несчастной….

— Слушай, я тебе вопрос задал, ответь, к кому она могла пойти на Заводскую?

— Никуда она пойти не могла, бабушка у нее у главного рынка живёт. А больше у не знакомых и не было. Она вчера с консультации отпросилась, покрутилась, а потом куда-то убежала.

— А несчастная любовь?

— Да не был у неё никого. Встречалась месяц с ровесником со двора, где она вместе с бабушкой жила, потом сказала, что он дурак, только слюнявит губами своими и в трусы лезет, больше ничего.

— Чего она хотела?

— Ну а сам как думаешь? Хочется в кино сходить и в кафе, пирожное поесть. И подарок, какой получить, или хотя бы цветы. А тут только в трусы дай залезть, и через девять месяцев получишь подарок.

— То есть только корысть, подарки, мороженное…

— Знаешь, вот ты вроде взрослый, а несёшь….

— Что несу?

— Проехали!

— Нет, ты объясни.

— Хорошо. Вот смотри — её бабушка содержала на свою пенсию, плюс какие-то копейки пенсии за потерю кормильцев. Ей бабушка только самое необходимое покупала, а ведь иногда хочется…

— Ты откуда знаешь?

— Мы с ней в группе две нищебродки были, теперь я только осталась.

— Ты что, тоже сирота?

— У меня родители в Сметанино. Знаешь, райцентр такой?

— Бывал там.

— Так вот, мои родители бухают по-черному, у меня ещё два брата и сестра. Я как восьмой класс закончила, в город рванул, сюда поступила. Здесь у меня проживание, стипендия повышенная, шестьдесят рублей, как отличнице, и питание во время практики.

— Отличница говоришь?

Она взглянула мне в глаза, склонилась к моему уху и зло зашипела:

— Хочешь спросить, почему отличница постороннему мужику манду показывает? Так я тебе скажу. Жрать хотела. В этом месяце сестре подарок купила, вот без денег оказалась. Два дня чаем питалась. А тут поспорила на пятёрку, вот так и получилось…

Настя ссутулилась и отошла в сторону, а я глядел в глаза ангелу, которого не спас его хранитель.

Глава 17

Глава семнадцатая. О вреде курения.

— К начальнику розыска зайди, только сейчас, он тебя ждёт.

— Зачем не знаете, Алексей Александрович?

— Нет, не знаю…

— Тук-тук-тук, разрешите?

— Кабинет начальника уголовного розыска огромный. Под портретом пятнистого генсека стоят буквой Т два больших стола, для начальника и заместителя. Вдоль стенки и окон выстроились ряды потертых стульев, общим числом в два десятка, куда утром и вечером падают круглосуточно уставшие оперские задницы. Начальник «угла» что-то быстро писал сразу в двух ежедневниках, кое-как примостив их среди завалов папок дел оперативного учета.

— Разрешите, товарищ майор!

Смертельно усталый мужчина с чёрными усами с трудом поднял на меня глаза:

— А, это ты. Привет, присаживайся. Вопрос к тебе будет. Друг твой Сапожников — где может прятаться?

— Александр Александрович, я так сразу и не скажу. Я его последний раз видел, когда меня по его заявлению за превышение хотели закрыть. Я итак, еле-еле, отскочил. Так что, к этому делу я стараюсь больше не прикасаться. А что случилось? Он же прокуратуре был лучшим другом. Может быть через них?

— Да его все ищут. Наш следователь всех его подельников допросил, очные ставки провел, только с ним никаких бумаг нет. Дома он не живет, комнату его подруги проверяли, два раза выезжали утром, ни его, ни следов, ни вещей. Следак наш отдельное поручение выписал, так еще из прокуратуры пришло, что его надо доставить на допрос. Короче, мы уперлись в тупик. Может, ты подскажешь, пост там все-таки твой и вообще…

— Товарищ майор, а если я его задержу, что я буду с этого иметь?

— Вот что ты за человек такой, Громов, как с тобой можно нормально разговаривать? Все какую-то выгоду ищешь, без прибыли шага не сделаешь! И что ты хочешь?

— Да вы меня неправильно поняли, Александр Александрович. Я вам тогда нахамил, поэтому приношу мои искренние извинения, и прошу, все плохое, что между нами было, забыть, и начать все с чистого листа. Просто поймите, то зам по службе достает, то замполит душит. Тут вы еще при начальнике РОВД орать начали, нервы и не выдержали… А я что плохого кому сделал? Работаю, стараюсь, результат даю.