Вернуть престол (СИ) - Старый Денис Страница 20

А после я подумал, что мог же и в тело… Марины Мнишек попасть. Вот тогда да, точно бы свихнулся сразу и безвозвратно.

— Государь! — ко мне в горницу, где я, после ухода Мстиславского, тренировался писать на старославянском языке и современной скорописью, ворвался Басманов. — Ты отпускаешь Луку Мстиславского?

— Да, на то моя воля! — степенно ответил я.

— А совет держать со мной? Может, есть то, что ты ЗАБЫЛ? — на последнем слове Басманов сделал логическое ударение.

Петр Федорович демонстрировал мне, что я слишком странный и данный факт станет общеизвестным, а вкупе с письмами шантаж должен был стать успешной тактикой в деле покорения государя, меня. Но я не домашний питомец, чтобы поддаваться дрессировке.

— Ты, холоп Петруша, останешься таким, коли продолжишь с меня требовать. Письма? Так Василий Шуйский уже показывал людям мои письма к Епископу Римскому, к Сигизмунду польскому. Твои ли письмена то были? Может , и суд учинить за то, что к самозванцу Шуйке попали те бумаги? Не гневи, Петр Федорович, будь подле и позади, не лезь вперед, — я демонстрировал свою уверенность, был готов к любому развитию, уже мысленно определил, как именно извлеку нож, и какой нанесу удар.

— Позволь отбыть к своему полку, государь, там мое присутствие потребно, — вроде как стушевался Басманов, но я не видел в его глазах ни покорности, ни того, что он согласился со мной.

— За юродивого меня держишь, Петр? К полку тебя отправить? К тем стрельцам, что, как ты говорил, в дневном переходе от Каширы, и ты уже послал туда своих людей? Изменить решил? Перелететь к Шуйке? — я видел, как глаза Басманова блуждают.

Я выдерживал паузу, давал шанс Басманову оправдаться. Для меня же стало очевидным то, что Петр Федорович пожелал сделать финт и переметнуться. Он многое обо мне знает, у Шуйского появятся козыри, а от того…

Удар с правой руки в висок. Еще удар лишь пошатнувшегося Басманова по ноге. Перевод руки за спину и резко вверх.

— Казак! — стал кричать я, перекрикивая стоны Басманова. На звуки, действительно, прибежали трое станичников. — Вяжите его!

Меня послушали. Уже скоро на руках и ногах Басманова появились туго связанные веревки, а во рту кляп из грязной мешковины.

— Куды ентого, государь? — спросил один из казаков.

— В холодную! Есть у вас такая? — спросил я и получил положительный ответ, что подобное увеселительное заведение имеется.

— Казак, ты знаешь Ермолая, что боевой холоп того, что повели твои люди в холодную? — спросил я у оставшегося рядом со мной казака, лет под сорок, не меньше, и единственного, кто был с некоторым лишним весом.

— Знамо, то добрый хлопец, — ответил станичник.

— Так, кличь его! — сказал я и продолжил свои тренировки в письме, которое оказалось не таким уж и легким делом. А мне нужно два письма написать. Можно найти и писаря, такой в Кашире найдется, но я должен сам уметь. А писаря заберу с собой и найду работы, в конце концов переметные письма пора уже писать [листовки].

Емельяна я переподчинил себе. Царь же я, чтобы можно было вот так? А, если и нельзя, уверен, Басманов именно сейчас возражать не станет. Хоть какой противовес нужен станичникам, по крайней мере в самой близости со мной.

Я не хотел приближать к себе казаков, уж больно у них отношение к жизни странное. Нет, для меня во — многом понятное. Я такой же был, жил по принципу «двум смертям не бывать, а одной не миновать», но это работа, а у каждого человека должен быть угол, в который нужно возвращаться. Есть ли такой у казаков? Это чистой воды кочевники, ибо, как я понял, постоянных и крепких станиц у казаков не то, чтобы и много, а к обработке земли у них подход, словно у бояр, мараться не желают. Даже беглых крепостных привлекают, считай на тех же условиях, от которых те и бежали.

А я хотел бы перерыв, оглядеться, посмотреть, что можно на земле посадить, может, тут же картошку. Определить, чего стоят русские ремесленники, может , по управлению что подсказать, ту же мануфактуру создать. У России слишком много врагов, чтобы вот так убивать друг друга, как сегодня.

Воевать? Это необходимость, но не то, чего именно что хочется. А еще… начинаю скучать по дочке Алисе. Не по Наташе, с которой начал встречаться за пару месяцев до вот этого непонятного переноса, а по дочери. Она ведь без меня… Дал бы Бог здоровья моей матери, чтобы помогла дочке не совершить глупостей.

*………*………*

Дорога на Тулу.

30 мая 1606 года

Иохим Гумберт вел свое воинство к Туле. Да, ему никто ничего не приказывал, да, были люди от Василия Шуйского, которые предупреждали о том, что немецкий отряд будет разбит, если продолжит свое движение. Однако, крайнее недовольство немцев в целом, не давало пространства для маневра Шуйскому. Нужно было, как минимум, ввести в Москву достаточное количество стрельцов, чтобы иметь семикратное численное превосходство над наемниками.

Никто не собирался затевать новую войну на улицах Москвы, чтобы уничтожить наемников, напротив, Шуйскому они были нужны, потому, когда он уже намеривался послать остатки поместной конницы в погоню за тремястами наемниками, — иные немцы пригрозили, что при пролитии немецкой крови и далее, — они будут вынуждены оборонятся и с боями уходить. При этом недвусмысленно прозвучало, что сразу домой немчура не собирается уходить, а покуражится на русской земле. Полторы тысячи наемников-профессионалов? При том, что всех стрельцов из Москвы отсылать нельзя из-за шаткого положения Шуйского? Это был бы сильный удар.

Поэтому, или еще по каким причинам, но отряд Гумберта, а именно он и стал временным командиром двух сотен алебардщиков и сотни французских мушкетёров, двигался без особых трудностей. Иохим был убежден и заряжал своей уверенностью иных, что контракт с Димитрием Иоанновичем будет самым важным и прибыльным из всех, что ранее случались с наемниками.

— Господин ротмистр, нас преследуют, — сообщил идущий в арьергарде десятник.

— Командуйте всем встать и изготовится к бою. Повозки по фронту, пушки по флангам, — решительно отдавал приказания Гумберт.

Наемники уходили не только со своим личным оружием, но Гумберт неплохо «прибарахлил» свою сотню алебардщиков в арсенале Кремля, забрав оттуда и четыре малых пушки и, что были в наличии, пистоли. На всех не хватило, только получилось раздать десятникам и некоторым особо опытным воинам, но отряд уже мог не только встречать противника в рубке, но и произвести один-два выстрела, повышая шансы на победу.

Ожидание преследователей затянулось на четыре часа, а десятник, который сообщил об опасности, уже дважды подтверждал свои выводы о преследователях. Просто стрелецкий полк, что был послан Басмановым, встал на обед и два часа отдыхал.

— Представься и скажи почему ты здесь! — потребовал голова Третьего стрелецкого приказа Данила Юрьевич Пузиков.

— Даниила Юрьевич, то я, Иохим Гумберт, — вперед вышел сотенный алебардщиков.

— Отчего ты здесь, отвечай и… — Пузиков замялся. — Кто государь Московский?

Наступила пауза. Гумберт понимал значимость ответов. Сейчас могло быть сражение, если он ответит неправильно, не так, как считает стрелецкой голова Пузиков [фамилия не выдуманная в перечне глав стрелецких приказов и такой голова].

Сможет ли Гумберт победить? Скорее всего, нет. Третий полк славился неплохой выучкой и отдельным, особенным отношением со стороны Петра Федоровича Басманова, главы Стрелецкого приказа. Получалось, что Басманов был головою и для Гумберта, так как царский фаворит сконцентрировал в своих руках и Панский приказ [иностранных наемников]. С этой позиции и хотел ответить Иохим.

— Мой голова есть боярин Басманов, он и твой голова, — сказал, наконец, Гумберт.

— А Петр Федорович с царем нашим природным, оттого, почему исполчились вы? — усмехнувшись изворотливости немца, говорил Данила Юрьевич.