Последнее лето ярла Ульфа (СИ) - Мазин Александр Владимирович Страница 21

— А ну замолчали все!

Скульд. Хороший у него голос. Зычный. Такой при ясной погоде за километр слышно.

Замолчали.

— Руку с меча убрал! — Это уже Турбою. — Что ты сделал?

Бывший воевода Водимира медленно ворочал головой, переводя взгляд с одного ухмыляющегося лица на другое.

— Что я сделал? — переспросил он.

— Да! — рявкнул ярл.

— Откуда я знаю? — раздраженно буркнул Турбой. — Вот эти щенки…

— Мы тебе не щенки, шавка! — выкрикнул Виги. — Спрячь свой гнилой язык, пока я не выдернул его из твоей свинячьей головы!

Сказано было на языке Севера, так что Скульд понял. И тоже удивился. Он знал, что Виги — мой сын. То есть для природного скандинава Виги был, пожалуй, даже чуточку повыше уровнем, чем Турбой. Но почему вдруг молодой благородный дан окрысился на словенского хёвдинга, Скульд не понимал.

— Я сейчас сам вырежу твой язык, младоумок! — по-словенски заревел Турбой, вновь хватаясь за меч.

— Стоять! — рыкнул Скульд. — Ульфсон! Что? Он? Тебе? Сделал?

— Ты видел, — спокойным голосом ответил Виги. — Он не пустил нас в город. Мой отец слишком добр. Так все говорят. Он ушел. А надо было взять палку и проучить брехливую шавку. Брехливую и трусливую. Да ты и сам видишь, ярл, каков он, — Вихорек подошел ближе. Теперь между ним и Скульдом (и соответственно — Турбоем) оставалось всего три шага. — Ты погляди на брехливую сучку, ярл. Погляди, как он потеет и пыжится, а сам, похоже, уже в штаны напрудил! — Указательный палец Вихорька нацелился на ту область, которую модельеры будущего назовут словом, которым во время текущее именуют вставной лоскут ткани — прошвой. Ширинкой то есть. Что характерно, палец, которым указывал Вики, был указательным пальцем левой руки.

Скульд, да, собственно, все столпившиеся вокруг, включая меня, посмотрели в указанном направлении. Интересно же. Неужто и впрямь напрудил?

А вот у Турбоя подобное обвинение, да еще и от какого-то нурманского юнца, метафорически выражаясь, «выдернуло чеку». И он взорвался. Выхватил меч и обрушил его на непокрытую голову Вихорька.

Три шага — идеальная дистанция для внезапной атаки.

Обоюдной.

Вихорек выхватил меч на долю мгновения позже, потому что руку на оружии не держал. Да ему и не нужно было опережать. Подшаг с понижением центра тяжести, с одновременным блоком-контролем запястья атакующей руки и тотчас, выхваченным мечом, снизу — режущий по внутренней поверхности плеча Турбоя. И на том же движении, хлестом, вскрыв горло, уход за спину противника, чтобы добить его… Не понадобилось. Турбой рухнул. Вихорек картинно стряхнул кровь с клинка — на него самого не попало ни капли — и поглядел на меня, ожидая одобрения.

Я кивнул. Безупречно исполнено.

Народ загомонил. Всем понравилось, даже немногочисленным новгородцам. Родни у Турбоя здесь не было. По крайней мере, здесь, во дворе. Да и помнили все местные, кто нурманов в город впустил.

Скульд нахмурился… Но тут же передумал гневаться. Хороший лидер чувствует настроение людей. Да и предъявить моему сыну нечего. На него напали. Внезапно, подло, ему пришлось защищаться. Что он и проделал с блеском.

— Хорош у тебя сынок, Хвити! — пробасил Бирнир Бесстрашный. — Славным хёвдингом растет.

— Уже вырос! — отозвался Свартхёвди, который тоже изрядно поучаствовал в воспитании Вихорька. — Две доли в добыче! Все наши дренги под ним!

— И меч хорош! — Скульд поддел носком сапога срезанный хлестом меча клок Турбоевой бороды. И велел одному из новгородских дружинников: — Заберите его. И похороните достойно. Как бы он ни жил, а умер как подобает. В бою.

Ополчение подошло к Новгороду на следующее утро. Сразу много. Видимо, собрались где-то неподалеку заранее. Нельзя сказать, что Скульд испугался. Несколько тысяч местных, из которых половина — огнищане[1], и их чадь для слаженного хирда Сутулого не проблема, а ситуация. Случись им сойтись в поле, я уверенно поставил бы на викингов. А уж затворись Скульд в городе, мог бы сидеть в осаде, пока зима не придет. Припасов хватало, а «пятая колонна» в Новгороде хоть и имелась, но была под контролем данов. Хотя…

Мелькнула у меня мысль: поддержать новгородских и ударить Скульду в спину. Но я ее отверг. Да, мне очень не хотелось, чтобы новости о Рюрике и похищенном драккаре дошли до Сигурда. Варяги мне родня, как-никак. Но вступи я в бой на стороне новгородцев, неизвестно, чем бы это закончилось, ведь хирд Сутулого пришлось бы вырезать до последнего человека. И даже удайся мне этот геноцид, дальше придется жить с нешуточной опаской. Хуже, чем Рюрику. Тот у Змееглазого всего лишь драккар спер, а я целую армию оприходую. Да и потери будут изрядные. Как бы лихие хирдманы Сигурда всех нас не положили. Их же в разы больше, и качество такое, что большая часть моих им и в оруженосцы не годится.

Нет, пока Скульд мне доверяет, я от прямого противостояния воздержусь.

А Сутулый мне доверял. Вот и сейчас позвал: посоветоваться.

— Как думаешь, пяти сотен моих хватит, чтобы разогнать эту отару?

— Почему пять сотен?

— Так кого-то надо в стенах оставить, а то эти взбунтуются.

Логично.

— А может, тебя оставить? — предложил Скульд. — Как, удержишь хольмгардских в повиновении?

Конечно, удержу. Если первым делом ворота закрою и выпущу на свободу тысяцкого с командой.

А потом могу сказать: мол, не справился, извини.

Да, будет удар по репутации, но это можно пережить.

Вот только ополчение жалко. Тем более я видел там плесковские знамена и изборское, кажется… А Изборск — вотчина моего тестя, как-никак. Впрочем, если и сам Трувор Жнец здесь, я скоро об этом узнаю.

Я покачал головой:

— Драться с ними — плохая мысль.

— Думаешь, не справлюсь? — с иронией поинтересовался Сутулый. — Толпа бондов! Да они разбегутся, едва увидят наш строй!

— Не разбегутся. С ними варяги. Думаю, их никак не меньше половины.

Преувеличил, но пусть проверит.

— Варяги — это такие… С такими усами? — Скульд обозначил длину в половину собственной бороды.

— Да. Поверь, они знают, как управляться с железом.

— Ну-ну… Что предлагаешь, Волк?

Я развел руками. Парные браслеты на запястьях звякнули друг о друга.

— Я бы договаривался, Скульд. Мне этот город не нужен. А тебе?

— Мне нужен Хрёрек!

Кто бы сомневался.

— Ты договоришься, Волк?

Конечно, я договорюсь.

— Думаю, да. Но это будет стоить…

— Четверть того, что мы взяли и возьмем в Хольмгарде!

— Справедливо.

Сутулый должен понимать, ради чего я стараюсь. Да и моим бойцам серебро будет не лишне.

— А еще ты отпустишь Любора.

— Лупора? — Скульд нахмурился.

— Любора. Хольмгардского старшего. Поможет в переговорах.

— Да забирай, — не стал возражать Сутулый. — Но люди его пока побудут под присмотром.

Я не стал возражать. Успеется.

— С чего я должен тебе верить, нурман?

Любор Удалыч, новгородский тысяцкий, выглядел солидно. В такое брюхо не один кувшин медовухи войдет, и не пять. Сидение в собственной темнице, конечно, не пошло ему на пользу, но гордости не убавило.

— А у тебя есть выбор, старый? Могу вернуть тебя, откуда забрал. Но чтобы тебе было проще: я не совсем нурман. Еще и варяг немного. Князь Ольбард — мой друг. А вот наместник Турбой когда-то был моим врагом. Пусти он меня в город, Скульд не рискнул бы безобразничать. Ему, как видишь, приходится со мной считаться.

— С чего это я должен видеть?

— Но ты же здесь, в своем доме, а не в подвале, — я пододвинул ему кувшин. — Ты пей, не стесняйся. Тем более это твое питье, не мое.

Тысяцкий сграбастал кувшин, приложился, аж по бороде потекло. В комнате густо потянуло пряным медом.

— Полегче? — уточнил я, когда двухлитровая емкость опустела.

— Ага, — тысяцкий рыгнул.

— Тогда пойдем на стену. Покажу тебе кое-что.