Спецхран (СИ) - Прягин Владимир Страница 21

Теперь Алексей как будто ехал из детства в юность, из тихой школы в студенческую шумную вотчину.

— Подъезжаем, — сказала Анна дрогнувшим голосом.

— Почему ты переживаешь? Сама же только что объясняла, что с моей ветки мы не собьёмся, в альтернативу не свалимся.

— Ты не свалишься, это да, а мне страшно. Вдруг сейчас перескочим — и нас с тобой разбросает? Ты в своё будущее приедешь, а меня куда-нибудь занесёт одну…

— Перестань. — Он обнял её за тонкие плечи, привлёк к себе. — Доберёмся вместе. И никуда не денешься. Поняла?

— Угу…

Она притиснулась к нему, замерла, и на несколько короткий мгновений он забыл обо всём вокруг — лишь краем сознания регистрировал стук вагонных колёс, который начинал замедляться.

Электричка сбавляла ход.

Они снова посмотрели в окно.

— Это не Москва, — тихо сказала Анна.

— Тут не поспоришь…

Вместо Ленинградского вокзала, наполненного шумом и суетой, за окнами была тихая, окружённая деревьями станция всего-то с двумя перронами. Алексей узнал бы её из тысячи — Лермонтовская, окраина Пятигорска. Здесь он выходил каждый день, когда был студентом.

— Ничего не получилось, по ходу, — с сожалением констатировал он. — Просто прокатились в Пятигорск из Минвод. Ну, могло быть и хуже.

— Но почему станция такая обшарпанная?

— В каком смысле? Она, по-моему, всегда такая была.

— И с вагоном тоже какая-то ерунда…

Он оглядел интерьер, рефлекторно потирая запястье под браслетом часов. На первый взгляд, вокруг ничего особо не изменилось — всё тот же вагон советского производства с трёхместными диванчиками, обитыми дерматином. Но обивка была безжалостно продрана во многих местах, сквозь неё проглядывал поролон. Царапины на стенах умножились, а оконные стёкла потускнели из-за грязных разводов.

И он догадывался, как это объяснить.

Тем временем электричка остановилась, сошедшие пассажиры двинулись гурьбой по перрону, а в вагон заходили новые.

— Аня, выходим!

Сорвавшись с места, они выскочили в тамбур, а оттуда — наружу, под июньское солнце. Двери за ними с шипением сдвинулись.

— Где мы, Лёша?

— Ещё одно попадалово. Остались на моей ветке, как ты и говорила, но до двадцать первого века так и не доползли. Конец девяностых, насколько вижу.

— Да что ж такое!

Она досадливо всплеснула руками. Он её вполне понимал, поэтому сказал извиняющимся тоном:

— Скорей всего, мой косяк. Перед прыжком, когда подъезжали, вспоминал как раз эти годы, своё студенчество…

— Лёш, я не на тебя злюсь, а так, в пространство. Ты не виноват. Мы на эту тему с тобой уже говорили, помнишь? Твои случайные мысли перед прыжком — только сопутствующий фактор, а основная причина — наверняка другая.

— Может, у меня просто сил не хватило дотащить нас двоих до будущего? Поэтому на полдороге застряли?

— Может, и так. Но не удивлюсь, если обнаружится ещё что-нибудь, что нас сюда притянуло. Ну, или кто-нибудь — как тот Вадик в Минводах…

Алексей задумался:

— Кстати, если уж про Вадика речь… С него вся эта история началась, по сути. Он провалился в прошлое первым, ещё раньше нас с тобой. Ему засылают бабки из будущего… Короче, центральный персонаж — это он. А сейчас, по логике, мы попали в девяносто восьмой, как раз в его год…

— Ты прав, надо разузнать, чем он здесь занимался и для чего ему нужны были деньги. Это наша единственная зацепка… Но он в Минводах живёт. Это нам теперь обратно на электричку? Поднадоело уже, честно говоря…

Посмотрев с сомнением на соседний перрон, Алексей ответил:

— На электричку лучше не надо. Пару станций проехать — ладно бы, но весь маршрут до Минвод… Чревато, тебе не кажется? Опять занесёт куда-нибудь в прошлое. С десятилетним шагом, блин…

— Да, действительно, это я не подумала. То есть не факт, конечно, что занесёт, но риск есть. И как теперь быть? На автобус клянчить?

— Такси возьмём.

— Какое такси? Платить чем собираешься?

— Ха! — Он сделал барственный жест. — Если это и правда девяносто восьмой, то рубли здесь — как в моём времени. А у меня с собой, между прочим…

Он выудил из сумки пачку банкнот, пошелестел ими демонстративно:

— Видала? Хоть лимузин можем заказать, если моча вдруг в голову стукнет. Так что, Анька, пляши — мы больше не нищие.

— Пижон, — фыркнула она. — Но да, хоть какие-то хорошие новости.

Они неторопливо сошли с перрона. Здание вокзала, в отличие от минводского, не имело архитектурных излишеств — параллелепипед со стеклянным фасадом и барельефным профилем Лермонтова. Прямо возле рельсов стояли два раскладных стола — импровизированные прилавки. На одном лежали трусы, носки и колготки, на другом — аляповатые блузки, майки и почему-то мочалки. Вокруг толпился народ, интересовался, что и почём, а две тётки-торговки давали справки.

Анна покосилась на эту сцену с недоумением. Они поднялись по выщербленным ступенькам, которые вели мимо здания, и попали в базарную толчею. Здесь ряды были продуктовые, а прилавки — стационарные, под навесами. Продавали черешню ранних сортов, клубнику, молодую картошку, пупырчатые свежие огурцы, укроп и петрушку, зелёный лук. Летали жирные мухи, звякали гирьки на тарелках весов, слышались гортанные голоса.

В проходах происходило броуновское движение, люди тащили сумки, цепляли ими друг друга. Кроме покупателей здесь были пассажиры, которые продирались с трамвая на электричку. На весь рынок орало «Русское радио»:

— Крошка моя, я по тебе скучаю! Я от тебя письма не получаю!

Вид у Анны был ошарашенный. Она вцепилась в Алексея и шла за ним на буксире. А когда они вырвались наконец с базара, пожаловалась:

— У меня аж в ушах звенит. У вас всегда так?

— Ну, ближе к обеду будет потише, справедливости ради. Мы, по ходу, попали в самый движняк. Надо бы уточнить, какой сейчас день недели. Если будний, то пересеклись те, которые на работу, и те, которые закупаются. А у вас на этом пятачке не торгуют?

— Вот в таком стиле — нет, конечно. Стоят крытые павильончики. Кому надо — заходят, другие спокойно мимо идут. И, кстати…

Она достала планшет и, используя Алексея как ширму от распаляющегося солнца, вгляделась в надписи на экране. Мазнула пальцем несколько раз и провозгласила:

— Работает! Представляешь? Режим ограниченной функциональности, правда, но пусть хоть так. Помех здесь меньше. Ура!

— Поддерживаю. Мы теперь при деньгах и с крутым девайсом. На понтах, как на шарнирах. Гнём пальцы.

— Даже не буду спрашивать, что за бред ты несёшь. А день недели у нас сегодня — четверг. Двадцать пятое июня девяносто восьмого, как мы и думали.

Заметно повеселев, она спрятала планшет. Они вместе оглядели окрестности — теперь уже не спеша и с некоторой даже вальяжностью.

Здесь было много зелени, но район не выглядел дремотным болотом. Налево, к Машуку, уходила улица с довольно широкой проезжей частью. На глаза чаще всего попадались вазовские «семёрки» с «девятками», ездили иномарки. Справа-впереди разворачивался трамвай — красно-жёлтый и пучеглазый, нетерпеливо звенящий.

Со стороны вокзала и от жилых домов к остановке шли люди, в том числе студенты — в сотне шагов отсюда расположилось общежитие института. Сейчас занятий, конечно, не было — кто-то уже отправился на каникулы, кто-то сдавал экзамены. Но молодёжи соответствующего возраста всё равно было много.

— Да уж, — сказала Анна, — в семьдесят восьмом я была, как ты выражаешься, мажористая чувиха. Девки завидовали, парни облизывались. А здесь, на фоне местных девчонок, я — унылая скромница. Серая мышка просто.

— Вот я не понял — ты порадовалась сейчас или огорчилась?

— Это диалектический вопрос, Алексей. Вы как человек интеллигентной профессии должны это понимать. Я себя чувствую неуютно, когда на меня похотливо пялятся, но люблю, когда восхищённо смотрят. Надо поменьше первого и побольше второго.

— Фигасе у вас запросы, леди Анюта. Мордочка не потрескается?