Сергей Бузинин - Последняя песнь Акелы. Книга первая Страница 22

На пригорке, с которого открывалась панорама города, возница ненадолго остановил повозку, и молодой человек некоторое время мог рассматривать незнакомый, ранее не виданный им пейзаж.

На севере виднелась безграничная гладь моря, украшенная оживленным рейдом и пристанями с множеством судов всякого рода и под различными флагами. С востока гавань окаймлялась цепочкой гор, из-за которых от горизонта и до самого моря тянулся Кавказский хребет.

У подножия Аджарских гор раскинулась выделяющаяся своим восточным характером старая часть Батума: куда ни бросишь взор, повсюду были видны и множество зданий с плоскими крышами, и своеобразные куполовидные крыши бань, и шпили двух минаретов.

Взглянув левее, можно было увидеть и новую часть города со зданиями в европейском стиле. По сравнению со старинным центром новострой, словно сдерживаемый границами молодого сада, пока не разросся.

За этой вымышленной чертой находилась остальная часть Батума, тоже преимущественно европейского вида, в которую, однако, гармонично вписывались и белый минарет главной мечети, и откосы форта Бурун-Табия, и батумский маяк, и неширокие посадки различных деревьев, и местная достопримечательность — Николаевский бульвар, славящийся своими аллеями.

Расставшись с хозяином повозки возле рынка, Троцкий, предоставив личности Лопатина почти полную свободу действий, уверенно взял на себя руководство их маленькой командой. Внутренне содрогаясь от своего внешнего вида, он остановил извозчика на крытой двуколке и приказал следовать к магазину готового платья.

Получасом позже он буквально втащил Туташхиа в двери магазина с вывеской: «Английский». Приказчик первоначально встретил их угрюмым молчанием, но после того, как Троцкий, вывернув карманы Туташхиа, высыпал на прилавок блеклую груду смятых купюр и звонкую кучку золотых десяток, разом изменил свое поведение, превратившись в саму любезность. Часа через полтора, задержавшись у магазинного портного, моментально подогнавшего одежду по фигуре, путешественники обзавелись костюмами, шляпами и ботинками, в общем, всем, что отличает буржуа от простонародья, и вышли на улицу. Туташхиа хотел облачиться в обновки тут же, в магазине, но Троцкий, заявив, что переоденутся они лишь после того, как он, Лев, устроит ему, Дато, маленький сюрприз, этого не позволил.

Подозвав очередного извозчика, Лев распорядился отвезти их в старый город, к лучшей турецкой бане.

Выйдя из бани, Троцкий достал брегет и самодовольно улыбнулся. Последние четыре часа он считал лучшими за все время с тех пор, как он покинул Тифлис, а если брать во внимание и воспоминания второй сущности, то и того более. После парной, чередовавшейся с умелыми руками массажиста, тело, сбросив двухнедельную усталость и напряжение, наполнилось необычайной легкостью. Оглянувшись на абрека, он еще раз улыбнулся, уверенный, что теперь-то уж точно ни один служитель закона, а тем паче абрек (об Алевтине и «любимом» коллективе он даже и не вспомнил), не сможет опознать ни его самого, ни приятеля.

Обновки из «Английского» магазина и многочасовая помывка существенно изменили облик грузина. Облаченный в короткий черный пиджак, такого же цвета жилет и белоснежную сорочку, повязанную изящным галстуком, Туташхиа осторожно проводил по стрелкам отглаженных черных же брюк, ниспадающих на лакированные туфли. Цирюльник из бани подстриг его усы и бороду и даже сумел сделать из стандартной горской стрижки «под горшок» нечто, напоминающее прическу. Мягкая шляпа с круглыми полями, которую Дато надвинул на лоб, и вовсе делала его похожим на городского обывателя, а не на отважного разбойника. Вот только пиджак несколько портил облик: застегнутый на все пуговицы, он топорщился из-за оружия, спрятанного за поясом. Одежда самого Троцкого от вещей Туташхиа отличалась только цветом: его костюм имел преимущественно коричневые оттенки. Сочтя внешний вид небольшой команды достаточно приличным, Лев шагнул на мостовую.

— Извозчик! — остановил он взмахом руки проезжавшую мимо коляску. — В порт вези, к билетным кассам.

В порту, подле белоснежного двухэтажного здания, где находились портовые службы и управления, на набережной приютился невысокий и невзрачный бело-зеленый домик билетной кассы на пароходы всех направлений.

Выяснив, что билеты на ближайший по времени отправки пароход есть, но только третьего класса, то есть «стоячие» или «лежачие», Туташхиа заупрямился:

— Я как баран не поеду! Стоя, лежа! Еще бы разрешили рядом с пароходом плыть и за это деньги брали! Я джигит, значит, и на пароходе поеду как господин, со всем почтением! На другой пароход билеты бери!

— Мало того, что в первом классе за билеты по тридцать два целковых берут, так и корабль другой, где билеты первого класса есть, только завтра вечером будет, — заартачился Троцкий. — Что ж нам, до завтра в Батуме торчать? А ну как про наши дела в Чадрахе полиция проведает?

— Ну, узнает полиция, и что? — пожал плечами Туташхиа. — Тебя теперь не только урядник, даже друзья-анархисты не узнают. В первый класс билеты бери, а сегодня в каком-нибудь гостином доме переночуем.

Троцкий горестно вздохнул, но от дальнейшего спора воздержался и понуро побрел за билетами. И хотя городовой, стоящий на улице неподалеку от входа в портовую гостиницу, лишь мельком скользнул по ним взглядом и равнодушно отвернулся, весь следующий день Лев провел как на иголках: оглядываясь без нужды и завидуя спокойствию Туташхиа. Его наихудшие опасения в который раз не оправдались. Следующим утром на судно крымско-кавказской линии «Великий князь Алексей» они вошли без всяких препятствий и приключений.

Глава седьмая

Приветствуя стоящие в гавани суда и возвещая о своем прибытии, «Великий князь Алексей», проходя по внутреннему рейду, произвел два громких, протяжных гудка.

Троцкий, устав за несколько дней от вынужденного безделья и однообразных морских пейзажей, стоял на верхней палубе парохода и наблюдал, как надвигается навстречу судну пассажирский причал. Путешествие из Грузии в Россию подходило к концу, и чего следовало ожидать от дня грядущего, он не знал. Надежды, что все злоключения остались позади, находились в противоречии с глубоким внутренним убеждением, что беды только начинаются.

— Ну что, друг, скоро мы расстанемся? — раздался за спиной голос Туташхиа. — Ты пойдешь к друзьям, я пойду к врагам. Чем закончится моя встреча — я не знаю. Но даже если мы больше не встретимся, хочу, чтобы ты знал, — для меня ты хороший друг. Ты для меня — брат. Только, если меня убьют, ты не мсти за меня, не надо.

— Да ты чепуху-то не городи! — Лев, развернувшись к абреку, возмущенно всплеснул руками. — Это какой же Тер… богатырь нужен, чтоб убить тебя смог? Лично я про таких ухарей только в ки… книжках читал. В детстве, в сказках.

Чуть надувшись от невесть откуда накатившей злости (а больше от страха потерять друга), Троцкий ненадолго замолчал. Покопавшись в воспоминаниях обеих своих сущностей, он выудил нужную информацию и продолжил:

— Как со своими делами закончишь, приходи в ресторацию «Гамбринус» и спроси Мишу Винницкого. Мы с ним вроде как приятели, да дела общие есть, он тебя ко мне и отведет. Как обо мне спрашивать, я тебе уже говорил. А там уже решать будем, что нам дальше делать. Захочешь — в Грузию вернемся, не захочешь — еще чего придумаем. Привык я к тебе, не хочу расставаться.

— Коли так — приду, — Туташхиа усмехнулся в бороду. — Только, друг мой Лев, не получится из тебя абрека. Я так думаю. И мне пора с разбоем заканчивать, губернские начальники озверели, чуть что, уже не полицию — войска отправляют абреков ловить. Буду жив, вместе о другой, мирной, работе подумаем. Но только после того, как дела закончу. Других имен мне не надо, про тебя спрашивать как про Льва буду. Пусть твои кунаки об этом знают.

— А смелый капитан у этого кораблика, — не желая даже в мыслях оставаться в одиночестве, Троцкий, изменив тему разговора, указал рукой на покачивающийся у причала пароход, на борту которого золотом отливало звучное имя — «Одиссей».

— Почему так сказал? — вглядываясь в фигуры людей, стоящих на мостике соседнего судна, прищурился Туташхиа. — Знаешь его, да?

— Жил в древности царь такой, Одиссеем его звали. — Троцкий, начав читать лекцию менторским тоном, вдруг вспомнил уроки в восьмом «А», поперхнулся на полуслове и сменил тональность на менее занудную. — Он, значит, грек, враги — троянцы. Делать людям было нечего, и они, значит, десять лет друг дружку молотили почем зря. Воевали, так сказать. Как греки ту войну выиграли, Одиссей домой собрался. Но, видно, по дому не сильно соскучился, потому как до своей Итаки он еще десять лет добирался. А пути ему предстояло ну чуток побольше, чем мы с тобой на пароходе проплыли. И носило его по свету белому, от Эллады до Колхиды и еще бог весть где, там, где никто до него не бывал. Первопроходимец, блин. До того доплавался, что чуть собственного царства не лишился. Вот и думаю, и у этого корабля судьба не простая, и у капитана, коль он судно свое так назвал, соответственно.