Вадим Крабов - Колдун. Из России с любовью Страница 22

Мой внешний вид – прямая противоположность. Зине снова стало за меня неудобно, а вот девушка не подала виду. Но Фиона подсказала – неприятно поражена.

Психолог предложила нам сесть за стол напротив нее.

– Аверкиева Анжела Андреевна, медицинский психолог, – представилась тем же спокойным воркующим голосом.

Мы назвали себя.

– Я слышала о вашей проблеме, Егор, простите, без отчества. Ронович – ваша фантазия, не так ли?

– Совершенно верно.

– И ваши отношения с Зинаидой Ивановной не складываются, – тем же доброжелательным тоном.

«Меня презирает, Зину считает дурой. Ну и флаг ей в руки», – второе предложение чисто мое, этого мне Фиона не подсказывала.

– При чем здесь наши отношения? – сразу возмутилась Зина. – Я Егора на обследование привела!

– А он вам кто: муж-недотепа или малолетний сын? – интонация нисколько не поменялась, так и лучилась доброжелательностью. – Объяснили бы куда, он бы один пришел. Правда, Егор?

Зина сузила глаза, тяжело задышала, раздувая ноздри, готова была взорваться, на что и рассчитывала стерва, но я заговорил раньше:

– Зинаида Ивановна зашла меня поддержать, я боялся входить один: вдруг вспомню что-нибудь неприятное. Надеюсь, она не помешает?

– Помешает, – не согласилась Анжела. – Зинаиде Ивановне лучше выйти, а то вы вольно или невольно зажметесь.

Зина вскочила и, бросив: «Я в коридоре подожду», – пулей вылетела из кабинета, хлопнув дверью. Поднялось легкое облачко известки, остро пахну́ло специфичным больничным запахом антисептиков и лекарств.

– Я вас приглашу после беседы; дождитесь, пожалуйста, – чуть повысив громкость, проворковала Анжела вдогонку. Уже сквозь закрытую дверь.

И началось! Настроение, тревоги, сон, кошмары, что помню, родители, сестры и все в этом роде. Почти то же, что и у психиатра. Потом пошли тесты. Запомните, повторите, дополните, выберите цвет и многое другое. Заполнил кучу бумаги с ответами на идиотские вопросы. Все делал честно. С учетом амнезии, разумеется. Мне самому стало интересно узнать о себе что-то новое.

– Когда будут результаты?

– Я все обработаю, результат передам Веронике Игоревне, – обломила меня Анжела.

– Ой как жаль, хотелось бы узнать о себе.

– Она вам расскажет, не переживайте. Пригласите, пожалуйста, Зинаиду, мне и с ней необходимо побеседовать. Вы не против? – «Как ты меня достал, бомж! Хипарь вонючий», – кричали ее эмоции, а голос по-прежнему не менялся.

Нервная у нее работа, не для ее характера. И зачем здесь сидит? Явно не из-за копеечного оклада.

– До свиданья, Анжела Андреевна, берегите нервы. Они, говорят, не восстанавливаются, – сказал я, выходя из двери. Ее ответ не расслышал.

Ждать пришлось полчаса. Зина вышла на удивление довольная.

– Что, не запугивала? – удивился я.

Я не подсматривал ни свободным сознанием, ни через астрал.

– Что ты! Просто мило поговорили о тебе, и не только. Вероника Игоревна за меня переживает, я ее с детства знаю, а с Анжелой не знакома. Поехали домой, я голодная – ужас. У нас что-нибудь есть?

В машине стукнула себя по лбу.

– Ты меня своим видом совсем из колеи выбил! Знаешь, что я хотела рассказать? Я с работы отпрашивалась, а тут такое… – сказала интригующим тоном, для усиления эффекта растянув окончание и замолчав, нетерпеливо ожидая от меня вопроса. Губы подрагивали, грозя выдать новость раньше времени.

– Что «такое»? – поддался я, уже догадавшись, о чем пойдет речь.

– Помнишь тех козлов, которые к нам прицепились? – охотно выпалила она.

«Тех, которые прицепились, а не тех, которых ты чуть не убил», – отметил я, мысленно усмехаясь.

– И…

– Поубивали они друг друга! Двое в живых остались. Одного закрыли, который палить начал, один на операции был. Я у девчонок перед уходом спросила, они сказали, что хирурги удивлены. Ему очень повезло: легкие пробиты, но пуля так артерию развернула, что та закупорилась. Жить будет. Кстати, это самый нормальный из них, Верес.

Зина вдруг замерла на секунду, откинулась на спинку, напряглась внутренне и медленно спросила:

– А где это ты так вымок, что вещи не успел просушить?

– Ты что: думаешь, это я?! – Станиславский сказал бы: «Верю!» – Это такого ты обо мне мнения?! Я их в кафе не убил, а после отомстил?! Лелеял месть, вынашивал планы?! Это так ты обо мне думаешь? Думаешь, я холодный, расчетливый убийца?! Тогда нам не по пути. Извини, что вспылил, но я пошел. Не жди меня. – С этими словами щелкнул ручкой дверцы.

– Подожди, Егор, – ужаснулась девушка. – Я совсем так не думаю! Просто… я ничего о тебе не знаю, а ты еще промок до нитки. Недоступен был. – На нее, еле сдерживающую слезы, закусившую губу, начинающую предательски дрожать, было жалко смотреть. Я стал корить себя за концерт. Но надо было возмутиться, пресечь, так сказать, на корню. Девочку, конечно, жалко.

– Ладно, – согласился, захлопывая дверку. Продолжил, «постепенно успокаиваясь»: – Понимаю тебя, но я гулял в лесу. Уверяю. Люблю лес, почему – не знаю. Как назло – ливень. Телефон выключил, чтобы не отвлекал. Потом он промок. – О сотовом – чистая правда. – Вот и все. О тех подонках я и забыл давно.

– А зря! – Зина моментально повеселела, будто рыдать и не собиралась. – Они бы попытались отомстить. Все, домой! Слона съем. Не обижайся на меня, хорошо?

– Проехали. И поехали, сам бегемота проглочу. – Ни тебе «поклянись, что ты ни при чем», ни всего остального. Действительно хорошо.

– Только не говори никогда: «Не жди»… Хорошо? – произнесла очень тихо, на грани слышимости.

Я в изнеможении откинулся на спинку и закрыл глаза. Сделал вид, что ее слов не расслышал. Мне только «возвышенных чувств» не хватало! Бежать, и поскорее…

Перед Михаилом Ивановичем Мережко, следователем городской прокуратуры, стояла нелегкая задача. По прямому распоряжению прокурора явным бандитским разборкам на даче надо было придать характер банальной бытовухи. Двойное убийство, один тяжелораненый. Огнестрелы из ранее засвеченного оружия, убит сын председателя районного совета депутатов. Сделать из этого бытовуху нелегко, но можно, бумага все стерпит. Главное – не привлечь областную прокуратуру, а то хлопот не оберешься. Михаил Иванович понимал это прекрасно и полностью поддерживал начальство. Дело в принципе, можно было считать раскрытым – убийца сознался. Только ментовский следак Хром чего-то мудрил. Как назло, именно он в тот день дежурил и с первой бригадой выезжал.

Ну что человеку надо? И там несоответствие нашел, и здесь. А когда оно гладко бывало? Более того, опросил соседей, а там ближайшие за двадцать домов живут, пенсионеры, и они якобы видели бегущего по улице человека. Он бежал в сторону места происшествия за несколько минут до неясных хлопков. Описать не смогли – далеко находились и не обратили внимания. И не вспомнили бы, если бы посланный Хромом опер их не разговорил. А туда ли бежал, а был ли он на самом деле тот бегун – неизвестно. Вполне могло померещиться старикам.

«Вовремя я забрал дело, а то еще что-нибудь накопал бы», – думал Мережко, заполняя бумаги. Хром отличался умом, въедливостью, скрупулезностью, стремлением найти и, главное, наказать преступника. На судах выступал охотно, доказывая свое. За ревностную службу его ценили, но, как говорится, всему свое время и место. «Нужные» дела у него просто забирали. Попсихует и плюнет – выше головы не прыгнешь. Склонностью к возмущенным рапортам и битью головой о стену он не отличался.

Признание есть, улики в целом подтверждают признание, нужная баллистика скоро будет, определят вменяемость обвиняемого – и в суд. Дело закрыто.

Михаил Иванович облегченно откинулся на спинку стула с мягким толстым сиденьем. Геморрой не давал покоя, надо было сдаваться эскулапам. Боязно.

Три дня пролетели незаметно. В свободное от тренировок или просто прогулок по лесу время я сидел в Интернете или пропадал в астрале. Зина раз в день забирала у меня ноутбук, общалась в соцсетях и возвращала обратно. Интерес к Всемирной паутине я объяснял попыткой найти себя. По-моему, она этого боялась, но не препятствовала. Главное, что я дома, остальное – потом. Ловя на себе ее взгляды, я мрачнел. Права Фиона, девочка ждала. Без кокетства. Я же не желал ее обнадеживать. Для нее это серьезно. Поэтому я и предпочитал лесное одиночество, регулярно проверяя округу свободным сознанием, и на сигналку Силу теперь не жалел. И все время, не переставая, думал о том, как решить проблему Славика. В последнее время стал склоняться к мысли, что, пожалуй, придется привлекать Сергея, чего очень не хотелось.

Похороны прошли с размахом, при большом стечении народа. Мэр и безутешный отец двинули речи, поп отпел. На могилах Толяна и Бандероса поставили громадные стелы – Ленин позавидует. Город судачил про убийцу. Большинство склонялось к мысли, что лучше ему из тюрьмы не выходить – отомстят. Не важно, в своем уме он был или с катушек съехал. А могут и в тюрьме достать, и там от братвы не спрячешься.