Попаданец Павлик Морозов (СИ) - Круковер Владимир Исаевич Страница 23

Горснаб в конце года предложил всем торговым организациям обеспечить в каждом магазине не менее двухнедельного запаса соли. Обследование магазинов выявило отсутствие соли. Там же, где соль была, ее не продавали. В то же время на складах имелось вполне достаточное количество соли для снабжения населения Москвы. Инспекция Горснаба привлекла к уголовной ответственности ряд работников магазинов за плохую организацию продажи соли.

И наконец опять на четвертой — зарисовка иностранца:

Исландский писатель Халдор Лакснесс[38] записывает:

«В Москве я потерял свои маленькие ножнички и очутился в незавидном положении: я не мог остричь ногти. В Берлине, Стокгольме, даже в Рейкьявике вы могли зайти в любой магазин и приобрести ножницы. В Москве мне пришлось проделать любопытный опыт: обойти множество магазинов центра в тщетной попытке купить этот пустячный предмет. Мне оставалось только предаться размышлениям о том, как советские люди стригут ногти».

Глава 18

В 1918 году на одном из заседаний Совнаркома, где обсуждался вопрос о снабжении, Ленин послал Дзержинскому записку: «Сколько у нас в тюрьмах злостных контрреволюционеров?» Первый чекист вывел на бумажке: «Около 1500». Точной цифры арестованных он не знал — за решетку сажали кого попало, не разбираясь. Владимир Ильич хмыкнул, поставил возле цифры крест и передал бумажку обратно. Феликс Эдмундович вышел.

Той же ночью «около 1500 злостных контрреволюционеров» поставили к стенке. Позже секретарь Ленина Фотиева разъясняла: «Произошло недоразумение. Владимир Ильич вовсе не хотел расстрела. Дзержинский его не понял. Наш вождь обычно ставит на записке крестик в знак того, что прочел ее и принял к сведению».

Как нынче ножницы маникюрные купить — не знаю. Несколько лавок обошел — нету. Я повадился в Метрополе в маникюрный зал ходить. Где мои ногти и на ногах тоже привели в порядок. Но огрубение на подошвах не проходит, пятки трескаются — болят. Посоветовали каждый вечер парить и потом смазывать маслом растительным. Купил бутылочку конопляного, парю и мажу под удивленными взглядами родни. Сообщили, что «совсем шалый стал», отвязались. Теперь сплю в носках, каждое утро (если ванная свободна) стираю их под раковиной.

Горничные и в парфюмерном салоне меня побаиваются. По отелю ходят слухи что я — пионер, отправивший под расстрел все село с кулаками-мироедами!

От Крупской и её порученки пока никаких вестей, но живем и пользуемся услугами отеля по-прежнему бесплатно. Иногда выходим на собрания в пионерских коллективах Москвы, это как бы наша работа. Вожатые и педагоги сами приходят за нами, а дальше повторяется общий сценарий: педагог рассказывает про наш с братом (уже наш с покойным младшим) подвиг, мама механически произносит несколько слов и не может сдержаться — плачет. Потом я пишу пару ответов на вопросы, тоже стандартно: да, нет, я устал…

Потом нас провожают до гостиницы.

Эта вялая инертность событий (совершенная тавтология) дает мне возможность хоть как-то адаптироваться к новому телу и новому окружению. Тело неплохое — предки из Сибири дали генетическую опору. Тренировки я, естественно, продолжаю. В основном растяжки и реакция. Ну а время… время, естественно, хорошее — голодомор скоро, а пока Сталинская команда от идеологических противников избавляется немудрящими способами.

Кстати, кто там у нас в коллегах нынче. Уж что — что, но историю родной конторы помню четко.

Следовательно, после смерти летом 1926 года Дзержинского, председателем ОГПУ стал тоже поляк и тоже дворянин Менжинский. Отец, Рудольф Игнатьевич — тайный советник, выпускник Петербургского университета, преподаватель истории, профессор Римско-католической духовной академии. Мать, Мария Александровна Шакеева, дочь инспектора Школы кавалерийских подпрапорщиков и юнкеров. У Менжинского есть сестры, имена не помню.

Зато помню, что в начальных классах Санкт-Петербургской гимназии он был одноклассником А. В. Колчака, который перешёл в Морской кадетский корпус, а Менжинский окончил гимназию в каком-то там году с золотой медалью. Вёл занятия в вечерне-воскресных школах для рабочих, в нелегальных рабочих кружках. В молодости был близок к литературно-артистической среде Серебряного, писал и печатал прозу.

Одновременно состоял в РСДРП, большевик. Был представителем газеты «Искра» в Ярославле…

Ему достался пост председателя ОГПУ во время «великого перелома» затеянного Сталиным: сворачивании НЭПа, коллективизации в сельском хозяйстве и индустриализации экономики. В результате — голодомор. И куда только подевалась интеллигентность польского дворянина, когда он создавал шарашки — особые закрытые научные и конструкторские организации, в которых заключённые учёные и инженеры создавали образцы новой техники, решали научные проблемы.

Да — да, именно он, не Берия! Например, в 1930 году в помещении Бутырской тюрьмы было организовано ЦКБ-39, в котором авиаконструкторы Д. П. Григорович и Н. Н. Поликарпов разрабатывали истребители. Осуждённый по делу Промпартии Л. К. Рамзин в заключении разработал прямоточный котёл…

Менжинский умрет (или его убьют) в 1934 года[39]. Будет поспешно кремирован, прах замуруют в урне в Кремлёвской стене. В том же году ОГПУ будет преобразовано в ГУГБ НКВД СССР, а преемник Менжинского — злобный карлик Г. Ягода[40] (настоящее имя — Иегуда Енох Гершонович), родственник самого Свердлова[41] станет также наркомом внутренних дел.

Ягода, как помню, хотя не очень интересовался историей этого периода, был глуп, алчен и порочен изначально. Он мгновенно «подружился» со Сталиным и стал ему удобен для палаческих интриг.

«Уже когда он впал в немилость и у него прошёл обыск, следователи обнаружили роскошную коллекцию старых вин (несколько тысяч бутылок) и не менее роскошную коллекцию порнографии, которую венчал резиновый половой член (что было отмечено в протоколе), а также огромное количество всевозможных шуб, шляп, шапок, мехов, антиквариата, массу других ценностей и целых три рояля. Конечно, сейчас это выглядит уже не так впечатляюще, но в середине голодных 30-х, когда даже простой хлеб был роскошью, богатство Ягоды производило впечатление.

Но дело было даже не в его тяге к роскоши, кутежам и демонстративному отсутствию интереса к марксисткой идеологии. В конце концов, „слабость по женской линии“ присутствовала у многих. И Ягода хотя бы выделялся интересом к взрослым половозрелым женщинам. Тогда как, например, Рудзутак подпаивал и совращал несовершеннолетних дочек третьеранговой номенклатуры прямо на приёмах, а Енукидзе, будучи секретарём ЦИК (и крёстным сталинской жены), и вовсе дошёл до десятилетних детей»[42].