Купец из будущего 2 (СИ) - Чайка Дмитрий Страница 23

— Время дани наступает, почтенные мужи! — Бертоальд обвел хмурым взглядом сидевших за столом. — Пятьсот коров отдать надо франкам. Как делить будем эту ношу?

Эделинги, родовая знать саксов, переглядывались между собой. У вендов правили владыки, у германцев же — эделинги, таны, хэрсиры, хёвдинги, риксы... Разные племена по-разному называли свою знать. Саксы жили вольной жизнью, где семьи объединялись в роды, а роды в три племени — остфалов, вестфалов и энгров, живших посередине между ними. Все вместе они и были тем могучим народом, который хищные франки покоряли лишь на время, каждый раз заливая их землю реками крови. Но теперь, когда подросли новые воины, а на трон Австразии сел пятнадцатилетний мальчишка... Почему бы и не рискнуть? Тяжкая дань тянула все соки из их земли, неподъемной ношей ложась на общины.

— Долго мы еще, как последние трусы себя вести будем? — рыкнул Бертоальд. — Или затупились наши копья? Или нам нужно отдать свои ножи франкам? Или нам надо пойти к бабам, чтобы крошить репу для похлебки и не притворяться больше воинами?

— Народ вагров франки по последнего человека под нож пустили, — задумчиво сказал один из вождей, глядя прямо в глаза Бертоальду. — Я тогда мальчишкой был, но хорошо помню, как их жалкие остатки Рейн переплыли и за еду трудились, словно рабы. Франки нашу землю в крови утопят. Дагоберт — щенок еще, да только отец его волк лютый.

Почтенные мужи начали перебранку, которая чуть не перешла в драку. Они хватали друг друга за грудки, и, брызжа слюной, называли друг друга глупцами и трусами. Это зависело от того, какой точки зрения придерживался оппонент. В дом зашел воин, который наклонился к уху Бертоальда, и что-то прошептал. На лице того сначала появилось недоверие, затем удивление, и за ним — радость.

— Тихо! — заорал он, перекрывая шум и гам, который стоял в его доме. Вожди удивленно посмотрели на него, и притихли в недоумении. Бабы у очага бросили работу и тоже уставились на вождя. Он нечасто позволял себе терять достоинство, повышая голос.

— Пусть он скажет! — молвил Бертоальд, показывая на воина. — Говори, Хаример!

— Король Хлотарь умер! — торжественно заявил парень, рисуясь перед двумя десятками эделингов.

— Как? Что? Когда? — понеслось к нему со всех сторон. — Рассказывай!

— Ну, — гордо выпятил грудь воин. — Дело было так...

За семь дней до этого.

Римкий город Колония Агриппина, названный так потому, что в нем родилась мать императора Нерона, когда-то был столицей провинции Нижняя Германия. Его окружали роскошные виллы римской знати, которые утопали в садах. Патриции уезжали на покой в глушь, спасаясь от опасностей столицы и самовластия ее императоров, обожающих резать богатых сенаторов в момент денежных затруднений. Город был окружен стенами высотой в восемь метров, а покой жителей охранял XXII легион римской армии. С годами длинное название приелось, и город превратился просто в «Колонию», и это название он носит до сих пор.

Театры, бани, церкви, огромная библиотека, дома знати, акведук длиной почти сто километров... Все это было разрушено в 355 году, когда набег рипуарских франков уничтожил город. Кёльн был сожжен дотла и лежал в руинах. Империя вернула его, но он уже никогда не достиг прежнего величия. Денег, чтобы восстановить город, у императоров просто не было. Через сто лет вылезшие из своих лесов франки завоевали эти земли окончательно. От прежних времен остался только мост через Рейн, построенный по приказу императора Константина Великого. Он простоит еще триста лет, и будет разрушен непонятно кем и непонятно почему. А потом еще почти тысячу лет через великую реку и вовсе никакого моста не будет. Франки сложили новые стены, которые были куда хуже старых, и налепили привычных деревянных домов, построенных по обычаю из деревянных столбов, врытых в землю, между которыми были забиты камни и глина. Как и везде у варваров, караульная служба была поставлена из рук вон плохо, и Самослав отмечал это своим наметанным взглядом.

Князь бродил по рынку Кёльна, прицениваясь к товару, слушая сплетни, ругань и божбу на десятке диалектов. Тут часто поминали Одина, и его же под именем Вотана, и бога Циу с датским Тором вперемешку. Циу, Яровит, Тор, Ирмин, Тюр — разное имя одного и того же бога, покровителя воинов. Его почитали все в этих землях. Но и святого Мартина тут поминали на каждом шагу. Эта загадка так и не далась Самославу. Он так и не смог понять, почему в Галлии святой Мартин стоял в глазах прихожан куда выше, чем Иисус и Дева Мария. Рынок был немаленьким. Кёльн, главный город восточных франков, был на стыке границ с вендами и саксами. И те, и другие жили неподалеку. И те, и другие регулярно делали набеги на эти земли. Но пока было тихо, и купцы из разных земель мяли в руках шкурки из-за Эльбы, приценивались к оружию из Парижа и к тканям из Лугдунума. Самослав уже расторговался. У него оставалось немного соли, которой он расплатился за партию железа. Купец, франк из местных, внимательно посмотрел на Само, и у того пробежали мурашки по спине. Чувство было, точь-в-точь, как в кабинете особиста.

— Все хорошо, почтенный? — спросил Само, интуиция которого била в набат. — Или ты увидел во мне давно потерянного сына и хочешь отсыпать мне золота по этому случаю?

— А где ты взял эту соль, парень? — ласково так посмотрел на него купец. — У тебя ее много, как я погляжу.

— Да не поверишь! — вдохнул воздух в грудь Само, который понял, что сейчас придется много и вдохновенно врать. Сейчас говорить было лучше, чем молчать. Чем больше скажешь, тем меньше подозрений. — В Баварии на большом торге со мной ей расплатились. Мне она без надобности, да там больше и взять было нечего. Дикие места, сам знаешь.

— А как твое имя, почтенный купец? — сладким голосом, от которого интуиция уже ни в какие набаты не била, спросил франк. Незачем в набаты бить. На горизонте нарисовалась задница, которая приближалась со скоростью света.

— Я Гундобад из Дижона, — любезно сообщил Само, нахально присвоив себе имя покойного короля. — Я из бургундов буду. Сам, что ли по говору не слышишь? А к чему тебе мое имя?

— А ты знаешь, где добывают эту соль? — впился в него глазами франк. — Ты в тех местах часто бываешь?

— Не знаю я, где ее добывают, — пожал плечами Само, — где-то в землях вендов. Ей со мной в Ратисбоне расплатились. Я там рабов на продажу покупаю. Хотя в последнее время рабов совсем мало стало, соль вот приходится брать. А ты, любезный, с какой целью интересуешься?

— Если скажешь, как попасть туда, где эту соль добывают, я дам тебе три золотых, — сказал вдруг франк и выжидательно посмотрел на Само.

— Да хрен тебе без мяса, — ответил ему Само, рубанув ладонью по локтю. — Я же по глазам вижу, что ты на мне нажиться хочешь. А ну, рассказывай все, как на духу! Святым Мартином клянусь, что барыш пополам с тобой разделим. Ну!

— Святым Мартином, говоришь? — успокоился торговец. Клятва была серьезней некуда. Если ее нарушить, молния сразу убьет, это даже дети знают. — Тогда слушай! Эту соль какие-то непонятные венды добывают. Никто о них никогда раньше не слышал. Просто откуда-то появился богатый торг, а на нем много соли, словно из ниоткуда. Ее потом бургундские купцы караванами в Галлию везут. Майордом Пипин пятьдесят солидов обещал тому, кто ему путь к соляным копям покажет. Ну, по рукам?

— Да я бы хотел, — с выражением досады и жуткого разочарования ответил Само, — да не знаю я пути туда! Ну, ты и сволочь! Три тремисса мне за такие сведения предлагал. Полсотни золотых, подумать только! А почему майордом сам у купцов не спросит?

— По слухам, наших он уже спросил, — с гаденькой улыбкой ответил купец, — да ничего толком не выяснил. Лежат они теперь, жженые пятки лечат. Рассказывают про какой-то торг в ничейных землях. И бургундцы тоже божатся, что соль на том торге берут. А в пыточную их не возьмешь, они сразу за своего майордома Варнахара прячутся, — захихикал купец. — Они же ему платят все, как один, а тот не хочет такие деньги терять. Варнахар человек суровый, в его землях не шибко побезобразничаешь, сразу пойдешь на солнышке сушиться с высунутым языком.