До основанья, а затем (СИ) - Путилов Роман Феликсович Страница 23

— Поздравлять вас конечно, Анна Ефремовна, конечно, не с чем, больно повод для обретения имущества печальный, но рад, что батюшка ваш о вас примерно позаботился. — произнес я, подсаживая завидную невесту под локоть, когда она садилась в коляску.

— Петр Степанович! — завидная невеста задержала свою руку в моей руке: — Простите меня, пожалуйста. Я знаю, сколько вы для меня сделали, но умоляю, не бросайте на половине пути! Съездите со мной в остальные места, я знаю, что без вас я не справлюсь.

— Не волнуйтесь, Анна Ефремовна, не брошу я вас, просто сегодня уже поздно, а вот завтра мы и поедем по адресам вашего имущества. Только чувствую, что в одиночку там нам делать будет нечего, так что надо будет подготовится к визиту.

Проводив Анну Ефремовну до дверей ее квартиры, взбодрив охрану и передав тетке Серафиме Карповне мешок с продуктами на всех обитателей квартиры, в том числе и мою охрану, который я возил с раннего утра в пролетке, я поехал в отдел милиции.

Честно говоря, подъезжать к своему месту службы и одновременно месту жительства было приятно. В окрестностях великокняжеского дворца за последние дни порядка стало значительно больше. У многих домов старательно мели улицы трезвые дворники, которых силами народной милиции пришлось сильно взбодрить, а то взяли моду в течении рабочего дня заседать на собраниях созданного или профсоюза, а после этого, до ночи «скипидарить» в окрестных питьевых заведениях, которые, несмотря на продолжавший действовать сухой закон, введенный бывшим Императором, практически открыто торговали крепкими спиртными напитками. Да и погромы винных складов, которые продолжались на окраинах и окрестностях столицы, перестали носить стихийный характер. По словам репортеров, зачастую вместе с толпой военных, что находили и громили очередной склад с запасами спиртного, прибывало большое количество телег и другого транспорта, которые организованно и вывозили большую часть винной продукции в неизвестном властям направлении.

Заведения эти я пока не трогал. Закрытие их могло вызвать массовые народные волнения, я же пока собирал информацию.

Я в очередной раз кивнул идущему по маршруту патрулю моих сотрудников, раскланялся с какой-то парой из встречной пролетки, что радостно приветствовала меня.

Да, порядка стало больше. Улицы от шпаны и урок мы вычищали, солдат и матросов, желающих навести революционных порядок постепенно отваживали, не давая заниматься любимым занятием «революционеров» — обысками и реквизициями. Количество сотрудников уже достигло трехсот человек и количество желающих поступить на службу в наш отдел росло, так что пришлось создавать кадровый резерв, который проходил первоначальное обучение профессиональному мастерству в выходные, так сказать, на голом энтузиазме, правда с горячим обедом в конце занятий за счет народной милиции.

Приехав в отдел, я быстро прошел мимо крепостных заграждений, которые отлично защищали отдел от непрошенных гостей, отдал честь вытянувшемуся часовому, принял доклад от дежурного, что происшествий за время моего отсутствия не случилось и прошел в секретную часть, в задних помещениях дворца.

Когда я обещал, что возьму на службу инвалидов с практически любым увечьем и найду им службу по плечу, я не врал. Так, например, несколько безногих ветеранов, попарно, круглосуточно слушали через систему обычных угольных микрофонов камеры с задержанными. Камеры у меня конечно были мало приспособленные для содержания арестантов, переделанные из продуктовых хранилищ, с узкими спальными лавками, над которыми торчали короба системы вентиляции. Но что имеем, то имеем, не я же громил арестные дома и тюремные замки в столице. И, практически каждое слово задержанных, что размещались на узких, металлических шконках, круглосуточно фиксировались и записывались моими безногими ветеранами.

Сейчас я читал сводку, так сказать, из подземелья, понимая, что не зря встал еще до рассвета и устроил жесткий допрос вчерашним задержанным из квартиры тетки купца.

Не знаю, что нашла в помощнике поверенного Гришке Обламасове покойная Мария Александровна, возможно она его собиралась использовать, после чего бросить, но организовав с помощью этого пройдохи убийство своего мужа, женщина совершила огромную ошибку. Избалованная своим мужем, она имела от него достаточно много, чтобы хватало не только ее дамские потребности, но и на то, чтобы подбрасывать своему юридическому любовнику.

Очевидно, что мелкому юристу господину Обламасову, выполнявшего множество мелких, но нужных поручений в конторе одного из столичных адвокатов, не хватало внимания от восхищенной публике, так что он с утра и до вечера рассказывал, задержанным вместе с ним, боевикам из кодлы предпринимателя Носова, о своих криминальных подвигав, купаясь в восторженных «ахах» и «охах» со стороны рядовых уголовников.

Со слов Гришки, он уже много лет получал значительный куш, наводя, якобы созданную им, шайку налетчиков, на квартиры богатых клиентов своего работодателя. Возможно, что шайка была, и, может быть не одна, но я очень сомневаюсь, что руководил ей Гришка, да и количество рассказанных им налетов явно превышало все мысленные пределы. В семейство Пыжиковых Григорий стал вхож осенью шестнадцатого года. Очень скоро, со слов нашего обояшки, перед его харизмой не смогла устоять Мария Александровна, ну, а в январе семнадцатого года снятый Григорием номер гостиницы посетила и юная Анна Ефремовна. Со слов, захлебывающегося от восторга перед своими талантами Гришки, он собирался выдоить обоих женщин, после чего объявить им, что «наша встреча была случайна, я так страдаю, но не могу продолжать наши встречи» и исчезнуть вместе с вырученными деньгами, так как наш проныра знал, где хранят свои денежные средства и драгоценности, соблазненные им дамы.

Другой важной информацией было то, что сидящие в темноте камеры жулики с уверенностью ожидали скорейшего освобождения, так как их наниматель, красноярский промышленник Носов Илья Сергеевич то, что уже считал своим, никогда никому не уступал, причем, на своем пути не останавливался ни перед чем, так что, по мнению сидельцев, часы моей бренной жизни стремительно истекали.

Утро следующего дня.

Что может быть естественней, чем нищий-инвалид, просящий милостыню? Ничего. Эта картина настолько привычна российскому обывателю, тем более на третий год Великой войны, что давно не вызывает никаких эмоций. В декабре шестнадцатого года, когда Прохорова Василия, чьи ноги, размозженные взрывом германского «чемодана», военные хирурги отпилили ровно по середине бедер, два хмурых санитара отвезли на железнодорожный вокзал с воинским требованием на проезд до станции Тверь, засунули в серый вагон четвертого класса, наказав проводнику организовать высадку страдальца на станции согласно предписания. Понимая, что в родной деревне, где даже капуста и картошка не каждый год родится, встретят героя войны не ласково, безногий поднял крик, после чего пассажиры с удовольствием высадили его обратно на перрон, выкинув следом вещевой мешок с нехитрым солдатским имуществом. Через час инвалида, что на руках дополз до вокзального входа и кинул на землю шапку побили местные нищие, а крепкие ребята, что опекали его обидчиков, оттащили стонущего солдата в подворотню, показали нож и сказали ползти куда подальше. Били его еще три раза, пока он не нашел себе небольшой пятачок тихой улочки, где ходило мало прохожих, и никто из местной гопоты на этот кусок мостовой не претендовал. В жильем ему тоже повезло. Местный дворник, за ежедневное подношение, запускал инвалида на ночь в небольшую будку, где до войны работал сапожник. Одна стена у будки была теплая, через нее проходила труба местной кочегарки, поэтому спать, свернувшись калачиком и прижавшись к стене, человеку, зимовавшему в окопах, было можно.

В конце февраля к Василию подошел земляк, скакавший на костыле бывший артиллерист, забритый в армию из соседнего уезда, и сказал, что замолвил за друга Васю словечко в одном хитром месте, где безногого готовы взять, предоставив службу по силам, взамен предоставив паек, денежное довольствие и место для жительства, а также «полный социальный пакет». Василий всю ночь совсем не спал, думая, что веселый землячок посмеялся над убогим, но утром следующего дня за ним приехала пролетка, куда Василия со всем почтением загрузили и отвезли во дворец.