От революционного восторга к… (СИ) - Путилов Роман Феликсович Страница 24

— Но вы разгромили районный комитет партии! — выкрикнул сотрудник газеты «Правда».

— Не разгромили, а провели обыск и допрос свидетелей, потому что, по какому-то нелепому стечению обстоятельств, все участники нападения состояли в районной рабочей дружине вашей партии, проходили боевую учебу под патронажем райкома партии и получали оружие и огнеприпасы в городском комитете той-же партии, поэтому мы вошли в помещение райкома и приняли меры по сбору улик и допросу свидетелей. Я ответил на ваш вопрос? Кто следующий?

Выпали мы с прокурором из зала через два часа, в состоянии, как будто целый день мешки таскали.

Выпив на прощание, «стремянную», прокурор отправился в сторону Мариинского дворца на «персональном» автомобиле, а я сел за план-схему, запечатлевших несколько питерских домов, обдумывая подробности завтрашней операции.

Все дело в том, что пока я разгонял толпу разъяренных рабочих, которые под крики «Наших бьют», сбежались во двор дома, где располагался Московско-Заставский райком партии большевиков, не раньше, ни позже, когда мы стали выносить к машине изъятые документы, чуть-чуть оружия, и выводить сотрудников районного комитете, во главе с его председателем — Федоровым Михаилом Николаевичем. Нет, никто их не бил и не истязал, но следовать с нами большевики явно не хотели, и увидев сбегающуюся толпу взволнованных людей, начали кричать, «играя на публику». И тут бы нам пришел конец, потому-как стрелять из автоматов в толпу, где, не меньше половины, составляли женщины, и детишки я не мог, но на наше счастье из-за угла выкатился, отставший по дороге, броневик, с большой белой надписью на борту — «Адвокат», и дал очередь над головами отхлынувшей от этого чудовища, толпы. Пока обыватели очухались и восстановили боевой дух, мы побросав свидетелей и документы в кузова двух грузовиков, удрали с Московской заставы подобру-поздорову.

Отпуская председателя райкома через несколько часов, я сообщил ему, что таких игр с народными массами я не приветствую, и если бы он, своими криками, спровоцировал толпу на бойню, то он бы, вместе со своими товарищами, умер бы самый первый. Михаил Николаевич, в процессе допроса получивший от меня по ушам, чисто для поддержания разговора (ничего серьезного, даже краснота с ушей большевика прошла), сообщил, что он обязательно подумает над моими словами, и никогда их не забудет. Вот такая вот диалектика классовой борьбы, а ведь этот дядька, положивший здоровье за дело народной свободы, мне искренне нравился.

На завтра же у меня было запланирована встреча с товарищем Троцким, который прибыл в столицу, пока я гонялся за террористами. Лев Давыдович был вторым, после Ленина, большевистским «отморозком», с его перманентными и мировыми революциями, Третьим и Четвертым интернационалами, трудовыми армиями и прочими смелыми социальными экспериментами, поэтому выбить гражданина Бронштейна с Российского политического небосклона была одной из основных задач на ближайшее время.

Первоначально, я собирался, без особых затей, устроить покушение на Льва Давыдовича, но последние события как-то охладили мою решимость, и я решил дать создателю Рабоче-крестьянской красной армии один шанс.

Так как жилищные условия семейства Троцкого, после прибытия в столицу, были мне доподлинно известны — по многим источникам, Троцкий занял шикарную квартиру своего родственника — управляющего завода Нобиля. Правда, по более поздним воспоминаниям самого Троцкого, в шикарной квартире он жил всего сутки, разругавшись с хозяином на почве оценки Ленина, как германского шпиона, и потому ютился в тесных номерах какой-то гостиницы, что-было явной неправдой — если была малейшая возможность, гражданин Бронштейн окружал себя максимально-возможным комфортом.

Поэтому я решил встретится со Львом Революции у его дома, рано утром, когда он отправится в клуб «межрайонцев», что метались между социал-демократическими партиями, не зная, к кому прислонится с политической выгодой и не теряя лица.

Зная энергичность господина Бронштейна, я боялся опоздать с принятием мер в отношении его дальнейшей судьбы, так как уже в середине мая этот господин в достаточной мере распропагандирует гарнизон Кронштадта, высадив семена Кронштадтской республики и дальнейших действия распоясавшихся «братишек», «красы и гордости Революции», обзаведется многочисленной охраной, что во время гражданской войны разбухнет до размеров полка. Поэтому я сидел у парадной дома на Таврической, терпеливо ожидая Льва Давыдыча, откинувшись на спинку сиденья пролетки, замершей с поднятым верхом.

Сначала из доходного дома вышли два темноволосых пацана лет десяти-двенадцати, выглядевшие очень чужеродно среди столичной публики, уже заполнившей тротуары. Одетые в странные шорты и чулки, с тяжелыми ботинками, которые я бы назвал туристическими. Поправив ранцы, они, о чем-то оживленного переговариваясь, двинулись в сторону улицы Шпалерной. Я почему-то решил, что это сыновья Льва Давыдовича — несчастные жертвы политической борьбы, которую вел их отец.

Сам Троцкий появился через четверть часа. Выйдя из подъезда, в темном-костюме-тройке, светлом плаще, типа макинтош, с тростью и в шляпе, он выглядел совершеннейшим франтом, которого я с трудом узнал. Пока приглядывался к спутнику Троцкого, который мне показался похожим на будущего министра –администратора Совета Народных Комиссаров Свердлова, эта парочка уже удалилась от коляски метров на десять. Бежать за ними желание сразу пропало — понял, что разговаривать на улице с этими представителями лоббистских кругов Северо-Американских Соединенных Штатов будет неправильно, поэтому наскоро написал карандашом несколько строк в отрывном листе блокнота, протянул возчику Тимофею Степановичу, попросил правя коляску вслед этим господам, догнать и вручить записку товарищу Троцкому.

Выйдет на связь эти кипучие господа — будем разговаривать, намекая на опасность ледорубов и «испанки», а если проигнорируют — просто организую еще одно политическое покушение на вождя в пенсне, да и вся недолга.

Коляска поравнялась с двумя, целеустремленными, господами, возчик спрыгнул с облучка, вручил записку, выглядевшему более солидно, Троцкому и заскочив обратно, дернул вожжи и погнал экипаж вперед, не отвечая на вопросы.

Ожидаемо, Лев Революции, вежливое приглашение проигнорировал, что я не сразу понял, посвятив весь день планированию операции по взятию под контроль отделений милиции, и приведение их личного состава в управляемое, надежное и боеспособное состояние.

Сегодня было объявлено о завершении политического кризиса и создании очередного, «ответственного» правительства. Как я помнил из истории моего мира, Керенский стал военным и морским министром, Переверзев согласился пересесть из кресла столичного прокурора в кабинет министра юстиции, а всего, вместо единственного Керенского, в состав Временного правительства вошли шесть социал-демократов, в том числе и меньшевик Церетели, который требует внимательного за ним наблюдения, чтобы он, со всей своей щедрой, грузинской души, второй раз не попытался подарить Украинской Центральной Раде, что сейчас формируется в Киеве, российские губернии, названные потом в Новороссией.

Ну, а пока, разложив планы города, тридцать командиров милицейских сил планировали завтрашнюю операцию по восстановлению, так сказать, конституционного порядка на Васильевском острове — на всю столицу, сил, подчиняющихся мне, естественно, пока не хватало. Линия разграничения, между нами и рабочими отрядами дружинников, проходило ломанной линией, задевая Большой и Средние проспекты, где мы в основном контролировали район Университета, Биржы, Кадетского корпуса и Военно-морской академии.

В раздражении откинув в сторону карандаш, я ударил ладонью по, ни в чем, не повинной, карте — как мы не кроили свой «тришкин кафтан», пытаясь быть одновременно везде, ничего у нас не выходило. Я не сомневался в способности моих сотрудников из ударных подразделений, внезапным ударом словить сопротивление рабочего ополчения, взять мосты и заблокировать остров, но, что делать дальше? Большую часть личного состава я буду вынужден почти сразу отвести в их старые районы, в противном случае нам опять придется вступать в упорное противостояние с уголовным элементом, которые чуть-чуть, поутихли.