Мир и нир - Анатолий Евгеньевич Матвиенко Страница 25

Зазвенели мечи. В кино про всяких ванндаммов, чакнориссов и джекичанов схватки длятся по несколько минут. В реале – быстро. Ни разу не зрелищно. Пять-семь секунд, и победила… дружба. Каждый получил по жестокому ранению в живот или в грудь. В Средневековье с такими не выживают.

– Хозяин! Можно?

– Пей уж…

Это как каннибализм. Представьте, дикий зверь рвёт на части, потом съедает ещё тёплого человека, но то происходит снаружи. Когда Биб чревоугодничает, я чувствую его пиршество внутри себя. Соучаствую.

Но если бы не Биб, я мог бы не узнать о замысле подонков. Прирезали бы меня прямо в трактире, не дожидаясь комедии с брентством.

Он столько раз спасал меня! А мне до сих пор кое-что непонятно. Верун мне его практически навязал, не спросивши. Согласился бы я сейчас, зная, что взращу внутри себя безжалостного вампира? Скорее всего – отказался бы. Теперь же просто использую. И кормлю домашнего любимца человечинкой.

Я затащил тушки Орвила и Драха на спины их тхаров. Дрянных коровок двух других покойников привязал, чтоб шли следом. Хозяйственный!

Так и добрались до брентства, к позднему вечеру. Владелец моих бывших угодий ещё не почивал, а сидел в каминном зале… нет, лучше сказать – в каминной комнате. Пил нир. Так сказать – дегустировал.

С порога кинул ему предъяву по поводу выделенных провожатых, возвращённых в порченном виде, но глей даже ухом не повёл.

– Что же ты хотел, Гош? Это – не каросские наёмники. Те чтут кодекс. Я же набирал по городским тавернам. Не суетись. Выпей с дороги.

Он прав. Я опустил натруженную седлом пятую точку на высокий деревянный стул. Налил себе сам. Самогон дешёвый, но неплохой. Держат пока марку.

– Вот скажи мне, Нимирх. Ты получил это поместье благодаря королевскому капризу, а не по закону. Не по наследству от отца.

– Ну?

– Переменится король, это же брентство отойдёт другому. Или дешёвые солдатики прирежут тебя во сне, чтоб разделить найденное в доме и разбежаться. Или хрымы взбунтуются.

Ухмыльнулся. Скривился.

– Сгущаешь, глей. Моуи не позволит.

– Крулай тоже на Моуи уповал. Лежит в подвале храма Святого пришествия. Ждёт родню и погребального костра. Я убил его прямо на глазах Каруха. Король даже пальцем не шевельнул. Доходит?

– Что ты хочешь сказать?

– Что жить надо по совести. Не грабежом. Не убивать, кроме случая, когда на тебя напали. У тебя неплохая земля. Нирогонный заводик. Живи в своё удовольствие и не ищи приключений.

– Ты в чём-то прав. Но я повязан, – язык у парня слегка заплетался, однако слова он произносил вполне осмысленные. – За глейство и эти земли я обязан идти за королём – освобождать хрымов.

Он улыбнулся, распахнув рот. Волосы тёмные, глаза почти чёрные, а верхние клыки – раза в полтора больше моих. Дед или бабка у Нимирха точно из антов.

– У меня жена – ант. Дети тоже будут анты. Или полукровки. Почему мы должны воевать с антами? – спросил его.

– Так Карух на том к власти и пришёл. Брата убил. Таким как я обещал: заберём всё у антов и поделим. Устраним несправедливость.

– Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим – кто был ничем, тот станет всем, – ответил я ему, попадая в мотив «Интернационала». Местный яндекс-переводчик, пасующий при обсуждении налоговых зачётов, изумительно справляется со стихотворным размером. А уж с рифмой совсем нет проблем. Большинство слов заканчивается на «хрр» или «брр».

– Ты к чему?

– На моей родине однажды решили – отнять и поделить. Не очень хорошо вышло.

– Гош! Я всё-таки живу как другие. А ты? Южный изгой. Рано или поздно тебя сожрут. И плевать на законы. Особенно если на законы отца плюёт молодой король. Дружина хоть есть?

– Есть. Обстрелянная.

– Но против армии королевства или пары отрядов каросских наёмников не потянет. Рискуешь, Гош. Сильнее меня рискуешь. Это тебе первому надо думать – что делать дальше. В рощу сейчас пойдёшь? А лучше переночуй. Не друг ты мне. И не будешь. Но… уважаю.

Так. Ещё кружка, и разговор окончательно скатится до: ты меня уважаешь – а ты меня? Приглашение я принял, отправившись спать, наутро отвёл двух трофейных корово-бычков (под хвост и брюхо не глядел, пол не определял) в деревню, где выменял на мёд. Правильно – липовый! И без мух. После чего с пеналом бумаг и бочонком не меньше чем на пятнадцать либ, полным сладкой засахаренной массы, потопал в рощу. Верью приветствовал как старого знакомого. Он меня тоже запомнил. Надеюсь – однажды не съест с голодухи.

* * *

Клай за зиму подурнел с виду, посмурнел. На рыжей гриве проступили седые нити. Может – пара всего. Но – заметно.

Семейная жизнь означает испытания. Повторная – тем более.

Настя лишь хмыкнула при моём появлении. Удалилась к себе. Больше не вышла. Не особо вежливо, но я не в претензии.

– Пойдем, воздухом подышим?

Брент пожал плечами.

– Может – пообедаешь с дороги?

– Обед в честь дорогого зятя без нира невозможен. А мне нужна твоя трезвая голова, тестюшка.

Он накинул тулуп и вышел за мной во двор. Дружинник отворил ворота.

– Помнишь, Клай, как отбивались здесь от каросских наёмников прежнего глея Кираха? Будто сто лет прошло.

– Да… Много всего утекло. А здесь стояли палатки на нашей свадьбе.

Теперь просто поле со следами вспашки плугом. Февраль здесь теплее марта под Брянском. Скоро распутица. Посевная. Миры разные, а жизнь течёт по тому же кругу.

– Надеюсь, не жалеешь, что женился?

– Не знаю! – он взмахнул руками, и в том жесте было отчаяние. – Ничуть не напоминает мою прежнюю любовь, мать Мюи. Настья освоилась, стала упрямая. Перечит по любому поводу. Что муж – господин для жены, ей – пустой звук. Считает, все мы виноваты перед ней, что застряла там, где нету айфьинов.

– Айфонов, – машинально поправил я. – Ну а главный виновник…

– Ты, Гош. Так твоя мама ей и объяснила.

– Переживу недовольство Насти. Теперь давай о тебе. Ты же понимаешь, что все женщины – разные? Снаружи у каждой пара сисек. И ниже там – одинаково устроено. Но внутри – другие! Пока ты сравниваешь Настю с покойницей, нормально у вас не будет. Вслух сравниваешь?

– Бывало…

– Ну вот. А представь себя на её месте. В мозгах восемнадцать лет, в её окружении – это скорее позднее детство, чем ранняя зрелость. Вдруг – бац! Ты в другом мире. Всё другое. Тело более взрослое. Вокруг чужие. Нравы совершенно не такие. С