1910-я параллель: Охотники на попаданцев (СИ) - Осипов Игорь Валерьевич Страница 26

— Это какая? — спросил я, дотронувшись до шестёрки пик.

— Чёрная.

— Точнее не можете?

— Извините, Евгений Тимофеевич, нет.

— Эта, — прикоснулся я к девятке бубей.

— Не вижу.

— Соберитесь, — ласково промолвил я, а потом достал валета пик.

— Пшеничная.

— Почему? — опешил я, уставившись на карту. Я совершенно не улавливал ни логики, ни иной связи.

Девушка тоскливо пожала плечами.

— Ладно, пусть будет по-вашему. А эта?

— Шотландия.

Я несколько раз пощёлкал пальцем ногтём по тузу бубей, а потом достал даму червей.

— Белое полусладкое, — произнесла Анна, не дожидаясь вопроса, а потом добавила: — Простите. Плохая из меня провидица. Такая же плохая, как и гувернантка.

Я вздохнул и поднял десятку крести. Девушка в самом деле устала и специально произнесла глупости, чтоб отвязаться от меня побыстрее. Я уже хотел положить карты на место, но девушка вдруг подавилась испуганным вздохом, а потом закатила глаза и рухнула со стула на пол, загремев серебряной посудой и разбив фарфоровую тарелку. Недоеденный омлет теперь казался кухонной тряпочкой, а не едой.

— Анна? Анна! — вырвалось у меня, и я бросился к Кукушкиной. Все повскакивали с мест, а на мой крик в двери вбежали дневальный и кухарка Маша. — Нашатыря! — заорал я ещё громче, дотронувшись до тонкой шеи с просвечивающими через бледную кожу венами в поисках пульса. Живая. Это хорошо.

— Вот нашатырная соль, — подбежала испуганная Машенька. Я выхватил коробочку из ее рук, открыл и поднёс к лицу Анны. Девушка сморщилась, застонала, а потом дёрнулась, развернувшись лицом вниз, и изогнулась. Ее вырвало.

— Да что же это? — раздался растерянный голос Ольги.

Я не ответил, лишь подхватил тонкую девицу на руки и понёс в ее комнату. Под ногами хрустнули фарфоровые обломки, и чавкнул омлет.

Анна была не тяжёлой, посему я быстро взбежал наверх, где горничная открыла дверь, и положил девушку на кровать. В дверном проёме собрались все сочувствующие. Они охали, качали головами и тихо перешёптывались. Я ещё раз посмотрел на бледную Кукушкину и вышел в коридор.

— Ольга Ивановна, присмотрите, пожалуйста, за ней.

— Хорошо, — ответила женщина. Она приподняла руку, намереваясь дотронуться до моей руки, но потом остановилась. — Может, хотя бы просто Ольга? Без отчества. Пусть не Оленька, как раньше, но и не официальным тоном.

— Не сейчас, — произнёс я, а потом быстрым шагом направился в операторскую, стараясь, чтоб это не казалось бегством. Причём я сам не знал, это было бегство от неё или самого себя. А в операторскую нужно было обязательно заскочить, прежде чем убыть по делам.

Набитая лампами, гудящими в своих свитых из проводов гнёздах, комната с плотно задёрнутыми черными портьерами встретила меня полусонным дежурным. Тот услышал скрипнувшую дверь и тут же выпрямился, таращась на меня, как сова в полдень.

Следовало его выдрать, но после утренних неприятностей с Анной и Ольгой я был слегка растерян.

— Не спи, замёрзнешь, — буркнул я, и направился к двери. Уже у выхода меня остановил короткий писк, раздавшийся из аппаратуры. Он был похож на сигнал пробоя, но куда короче, почти без начальных тонов и исчез почти мгновенно.

— Что это? — спросил я, вернувшись к круглому бледно-зелёному блюдцу экрана и опершись руками на край стола. Дежурный рассеянно почесал висок прежде, чем заговорить.

— Помехи, — протянул он.

— А если нет? — скрипнув зубами, спросил я, глядя при этом в кинескоп.

— Они пять-шесть раз в неделю бывают. И никаких потереяшек нет. Никого не ловили. Никого не видели. Я наших обзванивал и в Томске, и в Екатеринбурге, там тоже тишина. Это просто помехи.

— Где показывало? — зло спросил я, потянувшись за картой.

— Вот тут что-то мелькнуло, — ткнул Иван пальцем в выпуклый зеленоватый экран.

Я приложил мятый лист к стеклу, вычитывая названия. Если дежурный правильно показывает, то это у химического завода, где аммиак делают для рефрижераторов. Обязательно сделаю крюк и посмотрю. Пусть лучше совесть будет спокойная, чем пропущенный пробой. Если никого не найду, то, значит, в самом деле помехи.

Вот только идти пешком придётся. Ничего, ходить полезно.

С такими мыслями я вышел из операторской и направился к выходу. Пальто, шляпа и трость ещё с завтрака ожидали меня на стойке дневального. День выдался прохладный, хотя по приметам обещается потепление.

Идти пришлось долго, а путь нужно было срезать через дворы и проулки между одноэтажных домов, чтоб потом идти вдоль блестящего полированным железом трамвайного пути с торчащей между шпал чахлой травой ещё три километра. Один трамвайчик долго и истерично звенел мне, требуя уйти с дороги. Его кондуктор, злой как чёрт, запертый в табакерке, беззвучно ругался на меня сквозь стекло, мол, шатаются всякие уроды. А пассажиры лишь лениво рассматривали. Какое им дело до какого-то прохожего. Я ограничился недовольным взглядом, а потом нырнул в прогалину в зарослях клёна, убираясь прочь. Тем более что сложенные из потемневшего от времени кирпича здания, были именно в том направлении.

Завод встретил меня глухим забором с многочисленными заплатами из разносортного кирпича. Тыльная сторона, однако. И обходить придётся по кругу. Зайду, опрошу сторожей и работников.

Так думал я, направляясь вдоль забора и тщательно глядя под ноги, чтоб не вступить новыми блестящими ботинками в человеческое дерьмо. А оно здесь присутствовало, равно как и выцарапанные гвоздями на кирпиче похабные словечки и рисунки.

Из-за забора доносились приглушенные голоса, тихое шипение газов и металлический звон, словно кто-то бил молотом по железяке. Под ногами хрустели сухие ветки и шуршали жухлые листья.

Нырнув в очередную прогалину в густых зарослях, я замер. Впереди отчётливо слышался стон. А ещё через десяток быстрых шагов предо мной оказался лежащий на земле мужчина в грязных одеждах. Его приспущенные штаны ясно давали понять, что он пришёл сюда справить нужду. Это был то ли работник, то ли бездомный. Но судя по небритому опухшему лицу — второе. И ещё я увидел кровь на руках и одежде. При ближайшем рассмотрении оказалось, что у мужчины был прострелен живот. Лицо бродяги было бледное, как мел, и мокрое от испарины.

— Помогите. Холодно, — простонал он, и я наклонился к раненому, а потом осмотрел рану, отвернув грязный кафтан. Плохо дело. Пуля пробила верхнюю одежду и вошла в бок там, где была печень и, судя по месту попадания осталась где-то в кишечнике. Ни доктора, ни знахари не могли бы ему сейчас помочь. Мне только и оставалось, что взять его за руку и начать спрашивать.

— Кто это тебя? — отчётливо проговаривая слова, произнёс я, и поправил шнурок с деревянным нательным крестом, заметив, что мужчина ощупывает грудь трясущимися руками.

— Черт, — пошептал умирающий, сжав крестик в кулаке. А ещё я почувствовал сильный перегар от дешёвой пшенично водки и запах чеснока. — Черт, — продолжил мужчина, испуганно глядя на меня, да так, словно нечистая сила пугала его больше приближающейся смерти, — я по нужде, а он из воздуха вышел. Раз, и все.

— Черт? — осторожно переспросил я, обернувшись, а после встал и потянулся за револьвером. Но никого рядом не было. Лишь клёны, рябина и грязный забор.

— Не может человек из воздуха так. И выстрел. Тихий такой.

Раненый вцепился мне грязными пальцами в штанину, прошептал: «Черт», и обмяк. Я сглотнул, некоторое время ещё молча посидел рядом с умершим, а потом провёл ладонью по его лицу, закрывая остекленевшие глаза.

Мысли поскакали чехардой. Быстрый пробой, возникший из воздуха человек и труп. Они все связаны. Если отбросить все самое невероятное, то получается, что попаданец возник в месте, позволяющем спрятаться от излишнего внимания людей, а когда его заметили, то решил замести следы. Он мгновенно принял решение убить свидетеля. Только так и не иначе. Но получается, что те быстрые пробои не помехи. До шести в неделю, и не одного случайно пойманного потеряшки. Что же тут происходит? Срочно нужно к Бодрикову!