Лич добра и поддержки (СИ) - "RedDetonator" Страница 26

— Нет, — ответил Леви. — Мы наблюдали за ними через артефакты, повелитель.

«Артефакты» — это бинокли, кои мы реквизировали в доме одного орнитолога. Также мы разжились там экстремально дорогостоящими фотоаппаратами, штативами, линзами и прочим мерчендайзом отечественного для японцев производства. Не знаю, пока что, где мы это используем, но обязательно используем.

— Значит, нужно звать ещё сотню воинов, — решил я. — Укрепляйте оборонительный периметр, а также поднимайте дозорные башни. Я хочу, чтобы мы знали о приближении противника сильно заранее.

— Сделаю, повелитель, — ответил Леви. — Разреши приступать?

— Действуй, — дал я ему разрешение.

Японская деревня, названия которой я не знаю, оказалась слишком жирным куском, чтобы мы могли себе позволить просто избежать боя с вегмами. Я пожертвую хоть сотней немёртвых, но отстою эту деревеньку, потому что мы ещё не выдолбили корабли изо льда. Даже если не сможем реанимировать их, пустим на металл — здесь практически нет ничего, что не имеет смысла тащить в иной мир…

Захожу в портал и сразу же хватаю Кумбасара за плечо.

— Сотню воинов из «Юбисофта» и «Кодзимы» — в теплую одежду и за речку, — приказал я.

Пора уже задумываться о формировании нового отряда, потому что существующие отряды уже превышают численностью роты, а «Юбисофт» вообще перешёл грань разумного — так много у нас посредственных по качествам немёртвых.

На вооружении у нас, до сих пор, дульнозарядные мушкеты, хреново работающие на холоде, но ребята Кумбасара занимаются вопросом и пытаются решить проблему с помощью капсюлей. Сами капсюли мы производить не умеем, но если достанем их на Земле, то проблема решится.

Ещё я рассматриваю вариант разработки гладкоствольного казнозарядного оружия под земные патроны, что-то вроде винтовки Бердана, только без нарезов в стволе, потому что последнее — это вне понимания моего и моих мастеров. Как именно делать нарезы — это утраченная человечеством технология, которую мы, если и откроем заново, то очень нескоро.

Но для того, чтобы разработка кустарных самопалов имела смысл, необходимо разжиться на Земле достаточным количеством боеприпасов. И, скорее всего, наши модерновые карамультуки будут часто взрываться и вздуваться, потому что человечество разрабатывало стволы винтовок и автоматов под конкретное давление пороховых газов, а не просто делало стальные трубки подходящего калибра…

В общем, я всей своей немёртвой душой ощущаю неполноценность нашего технического развития, поэтому необходимо как-то восполнять эти пробелы. Или же срочно искать нетронутые армейские склады и пользоваться оружием из них.

— Повелитель, — обратился ко мне Сюнтаро Фурукава, ныне вечный дежурный по казематам.

— Чего хотел? — повернулся я к нему.

— Военнопленный под номером «16» предпринял попытку к бегству, — сообщил Фурукава. — Попытка была пресечена, но мы потеряли двоих воинов временно вышедшими из строя. Необходима твоя помощь для их восстановления.

— Волобуев опять изволит буянить? — усмехнулся я. — Сильно поломал наших?

— Раздробление нижней челюсти и множественные переломы левой руки у одного, — сообщил Фурукава. — Множественные переломы правой ноги и черепно-мозговая травма у другого.

— Дай угадаю, — попросил я. — Во время кормёжки один из них подошёл слишком близко, Волобуев захватил его руку, после чего начал бить о решётку, а когда понял, что не получается убить быстро, сломал ему руку? Второй, естественно, кинулся на выручку, попытался оттолкнуть Волобуева ногой и это была его главная ошибка?

— Да, повелитель, — ответил наш тюремщик.

— Впредь подавайте кормёжку в вёдрах и с помощью шестов, — распорядился я.

— Это не моё дело, повелитель, но… — заговорил Фурукава. —… но когда вы будете заниматься пленными?

— Пусть посидят ещё, потомятся, — ответил я. — Сейчас недосуг.

На самом деле, у меня ещё нет чёткого видения того, что делать с моими самыми важными пленниками. Волобуев и Пападимос отказываются вступать со мной в контакт, делают вид, что меня не существует.

— А, всё-таки, пойду, проведаю этих уродов…

В родном мире всё под контролем, если что, быстро наших не размотают, не те люди, чтобы их можно было снести с наскока, поэтому немножко времени у меня есть.

Покидаю ритуальный зал и иду к казармам, под которыми и находится подземная темница.

— Здоровья усопшим! — машу я рукой двоим индивидам, сидящим в стальных клетках. — Ну что вы как не родные, а? Проявите хоть капельку уважения к своему создателю!

Не проявили. Пападимос отвернулся к маленькому окошку, а Волобуев как смотрел в стену, так и смотрит. Между собой они не общаются, будто друг другу они тоже чужие. Знают, суки, что у меня специальный немёртвый денно и нощно сидит и слушает тишину.

— Даже руку не пожмёшь? — просунул я правую руку в клетку Волобуева. — Ну? Что, уже пропитался тут АУЕ-шными понятиями и тюремному начальству руку жать западло?

Не шевелится, пристально смотрит в стену.

— Ладно, — убрал я руку. — А хотите анекдот?

Молчат.

— Молчание — знак согласия, — заулыбался я. — Тогда слушайте. Из зоопарка в Африке сбежал большой самец гориллы. Знаете же, что такое горилла? Да знаете, не можете не знать! Вот и пробегает эта горилла мимо ручья, а там лев стоит и пьёт воду. Горилла, выращенная в неволе, не боящаяся хищных зверей, хватает льва сзади и давай резво трахать его в зад. В общем, горилла кончает и убегает, а разъярённый лев помчался за ней…

Вытаскиваю из кармана сигарету и закуриваю.

— М-м-м, ништяк… — выдыхаю я облачко дыма. — В общем, горилла петляет по джунглям и умудряется оторваться, а затем видит английский сафари-кемпинг. Сафари-кемпинг — это когда зажиточных иностранцев привозят в дикие края, чтобы они посмотрели на львов, носорогов, слонов, зебр и всяких-разных антилоп. Ну так вот. Горилла забегает в этот сафари-кемпинг, срывает с сушилки одежду и надевает на себя куртку, брюки, рубашку и шляпу. Далее она садится у костра, берёт местную газету и делает вид, что читает, ну, чтобы скрыть свою морду. Тут в кемпинг вбегает лев и кричит: «Кто-нибудь видел здесь гориллу⁈» Горилла, прикрываясь газетой, спрашивает: «Ту самую, которая трахнула льва в задницу?» И лев такой: «О Боже, это уже в газетах⁈»

Приоткрываю рот и перевожу взгляд с Волобуева на Пападимоса и обратно. Ноль реакции.

— Да смешно же, мать вашу! Ха-ха!

Но, видимо, не смешно. Или у меня с чувством юмора что-то не так?

— Ладно, тогда ещё один, раз никто не против! — решил я. — Идёт зайчик по лесу, встречает белку и влюбляется. И говорит: «Белочка, а давай сойдёмся?» Белочка отвечает: «А давай». Живут они дальше счастливо, но детей у них никак не получается. Зайчик говорит: «Наверное, это потому, что я зайчик, а ты белочка». Белочка отвечает: «Наверное». Зайчик предлагает: «Пойдём к сове, спросим совета, что можно сделать?» Пришли они к сове и зайчик говорит: «Сова, вот живем мы вместе, любим друг друга, а вот детей нет. Это, наверное, потому что я зайчик, она белочка?» А сова отвечает: «Бля, мужики, вы чё, серьёзно?»

И снова… А, нет, вон, Пападимос едва заметно дёрнулся. На сегодня достаточно.

Демонстративно вздыхаю с сожалением, после чего покидаю казематы.

На улице сажусь на лавочку в небольшом скверике, специально оборудованном для обитателей казарм, которые им, почему-то, никогда не пользуются, и курю, размышляя о вечном. Я сам вечный, поэтому размышляю о себе.

Хочу ли я покарать этих двоих? И да, и нет. Могу хоть сейчас принести набор инструментов с пилой по костям и свести их в Нихил, то есть в Ничто, но зачем? Получу какое-то удовольствие от свершённой мести, но потом останется пустота и обострённое желание найти остальных. Лучше оттянуть это удовольствие на чуть позже, ведь никуда они не денутся…

Возвращаюсь в ритуальное помещение и вновь перехожу в родной мир.

А тут рутина…

Группа воинов таскает картины и мебель, потому что всю электронику и провизию мы уже вытащили и складировали в Душанбе, а потом настанет черёд и самих домов, которые мы разберём, буквально, по кирпичикам. Тут и сама природа была на нашей стороне, потому что раствор, коим крепили кирпичи, сильно сдал при таких климатических раскладах и стал рыхлым. Ну, или они изначально использовали в качестве раствора какое-то говно — теперь хрен угадаешь…