Попаданец Павлик Морозов (СИ) - Круковер Владимир Исаевич Страница 27

Роман проснулся с восторгом, аналогичным тому, с которым проснулся в первой жизни получив однушку в Ленинграде. Было ему тогда уже под тридцать. До этого жил в родительской в Сибири, а после окончания курсов КГБ — по съемным. Но сравнивать ленинградскую хрущевку и эту «коммуналку» — небо и земля. Чего стоят лишь четырехметровые потолки, украшенные лепниной, стены с декоративными нишами и колоннами в углу, здоровенные двери из разных сортов дерева, минибалкончик за окном с ажурной подставкой для цветов… Оказалось, что это не вполне коммуналка, как он себе их представлял, а просто квартира без кухни, столь модная в 21 веке студия. Зато имелись нетипичные для студии, в которой двери сразу ведут в комнату, широкий входной коридор, раздельный туалет с чугунным унитазом и высоким смывательным устройством под потолком для напора воды. Имелись медная ванна на львиных ножках и колонка, которую топили дровами. Говорят, до революции горячая вода подавалась из специальной кочегарки, но революция отменила эту роскошь, спасибо что хоть отопление имеется.

Кроме того сохранились люстра, шторы и занавеси на окне, кое какая мебель. И завхоз, коем оказался сам (нет, вот так — САМ) Лев Каменев[55]. Нет, знатный революционер не был завхозом — он возглавлял выборное правление Дома, который после революции стали считать коммунным, сохранив дореволюционную роскошь. Но по звонку Надежды Крупской Лев Борисович счел необходимым лично приветствовать нового любимца жены своего боевого товарища Ленина. В хозчасти этого коммунистического общежития парню выдали постельное белье, графин для воды, два граненных стакана, серебренную ложку, вилку и столовый нож (видимо из дореволюционного набора) супницу изящного китайского фарфора, вязанку мелких поленьев для колонки, два куска хозяйственного мыла и еще какие-то хозяйственные мелочи. Потом Лев Борисович (в девичестве Розенфельд) помог ему донести революционные припасы до комнаты и, предвкушая, открыл дверь. Он собирался поразить малограмотного Павлика из деревни, но поразил даже и Романа Шереметьева. Просторная прихожая с диванчиком-банкеткой, вешалка красного дерева и отделка панбархатом стен — это было сильно!

Во время последней болезни Ленина Каменев был действующим лидером Советского Союза, образовав триумвират с Григорием Зиновьевым и Иосифом Сталиным, что привело к падению Льва Троцкого. Впоследствии Сталин выступил против своих бывших союзников и изгнал Каменева из советского руководства. Расстрелян ночью 26 августа в Москве в здании ВКВС вместе с Зиновьевым[56].

Этот период, ознаменовавший восцарение Сталина, вообще примечателен войной еврейских и нееврейских революционеров между собой и активной войной с народом. Одним из приемом этой борьбы был запрет Иосифом Виссарионовичем Новой Экономической Политики Ленина и голодомор, в результате которого погибли порядка семи миллионов человек. Большая часть на Украине.

Бодрый и веселый Лев Каменев вполне удовлетворился удивлением парнишки, проводил в квартиру и объяснил как включать свет, как топить колонку и пользоваться ванной. Ему не нравился крестьянский герой, потому что тот, хоть и был прилично одет, вел себя убого — чесался, один раз даже пукнул отчетливо. Каменев хотел было объяснить пацану, что плевать из окна на голову прохожих неприлично, но удержался. Вместо этого сообщил, что в доме живут партийные деятели и прокурор, поэтому мальчик должен вести себя скромно и со всеми вежливо здороваться.

— Вы понимаете слово «вежливо», молодой человек? — спросил Лев Давыдович.

— Термин «вежливый» возник от вышедшего из употребления слова вежа — «знаток» и первоначально значило «опытный», «знающий». Теперь вежливым мы называем воспитанного, обходительного человека, — ответил Павлик и рыгнул. (Шок — это по нашему, захихикал внутри Павлика Роман).

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Надо сказать, что тело до сих пор не вполне слушалось нового хозяина. Стоило ослабить контроль, как оно начинало чесаться и пукать Роман даже поделился этой бедой с профессором, который осматривал его после Нового года по просьбе той же Крупской. Нет, она обрадовалась, что мальчик заговорил, но не вполне была уверена в его психике, о чем открыто сказать постеснялась. И просто направила его к Дмитрий Дмитриевичу Плетнёву — профессиональному терапевту[57].

Плетнев сказал, что у мальчика из-за кислородного голодания во время клинической смерти скорей всего стерта частица памяти и что мир он воспринимает не совсем так, как должен, как привык у себя в деревне.

— Вот скажи, — спросил он Павлика, — ты корову обиходить сможешь, подоить например?

Роман почесал макушку вихрастой головы и честно попытался вспомнить движения дойки. Вспоминались руки доярок из кинохроники советского периода. Больше ничего в голову не приходило.

— Зато я стрелять умею, — угрюмо сказал Павлик, — из маузера!

— Вот, — среагировал профессор, — из него получится настоящий патриот, но для деревни он потерян. Как я понимаю, юноша видит свое будущее только в комсомоле и в революционных победах, — несколько иронично добавил профессор. — Жаждет учится, речь правильная, реакции хорошие. С медицинской точки зрения он совершенно здоров.

После этого разговора Крупская и приняла решение оставить Морозова в Москве и, даже, дать ему возможность попробовать свои силы в учебе. Конечно, она не предполагала, что едва научившийся читать мальчик сможет поступить на рабфак в Московский университет. Но пусть попробует. На стипендию, выделенную минпросом сможет прожить, да и она за ним наблюдать будет, если что — поможет.

Лишенная близкой родни и мужской ласки, она до сих пор ощущала мои крепкие пальцы на своих руках и жар, тающий в глубине тела, от пропавшей боли в суставах.

А Павлик на выходе из Кремля столкнулся с непонятным человеком. Тот толкнул его животом и поволок к выходу здоровенный баул, приговаривая:

«Да что такое в самом деле! Что, я управы, что ли, не найду на вас?

Я на 16 аршинах здесь сижу и буду сидеть»[58].

— Эй, ты кто? — крикнул мальчик ему вслед. — Так и по роже можно схлопотать. (Начав говорить Роман решил за грубостью скрывать особенности речи человека двадцать первого века, переполненного англицизмами и не известных в этом времени фразеологических оборотов).

Мужик поставил баул на ступени мраморной лестницы и обернулся. Каракулевая папаха сдвинулась с потного лба, оставив красный след.

— Я — знаменитый поэт! — заявил он, астматично дыша. — И меня отсюда переселили в крысиный сарай с фанерными перегородками. Я лично — аскет, я могу жить где угодно, но вот творить в этой «заднице» не сможет и сам Горький[59].

Роман вспомнил, что одно время в кремлевских квартирах жил революционный поэт Демьян Бедный, как его настоящая фамилия — бог его знает. Кажется он собрал одну из крупнейших частных библиотек в СССР, которой пользовался Сталин. И где-то наябедничал, что тот оставляет на страницах жирные следы своих толстых пальцев да и страницы разрезает тоже пальцем, хотя есть костяной нож для бумаг[60]. Дошло до Самого, а Джугашвили не терпел критики, был параноидально мстителен…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Невольно Шереметьеву вспомнилось из Есенина:

С горы идёт крестьянский комсомол, И под гармонику наяривая рьяно, Поют агитки Бедного Демьяна, Весёлым криком оглашая дол. Вот так страна! Какого ж я рожна Орал в стихах, что я с народом дружен? Моя поэзия здесь больше не нужна, Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.