Я Распутин. Книга 3 - Алексей Викторович Вязовский Страница 27

было разрешить. Точнее не только разрешить, но в первую очередь профинансировать, оставив в регионах часть налогов. Но только после того, как в закончится реформа спецслужб и в каждой из губерний будет полноценное отделение КГБ вместе с полицейской стражей. Иначе получится как в Финляндии. Вот приняла Дума единогласно закон об отмене финских привилегий, в Суоми ожидаемо полыхнуло. Как это так? Православных в Финляндии уравняют с нами в правах? Налоги мы будем платить не в казну княжества, а прямо в имперскую? Призыв в армию??? И сейм наш распускают?

Слава богу, полыхнуло вяло, без огонька. Финны поднялись на забастовку, объявленную всеобщей, попытались заблокировать работу железной дороги и портов. Вооруженных стычек не было — этому способствовал быстрый ввод войск, благо Хельсинки были всего в 300 километрах от Санкт-Петербурга.

Редигер мигом распорядился задействовать силы флота, перекинул на север-запад пару пехотных дивизий. Столыпин лично отправился увещевать депутатов Сейма. Так сказать объяснять им “новую политику партии”. Пряником вез проект железной дороги с поставками дешевого зерна и льготный налоговый режим для вложений вне Великого Княжества Финляндского. Которое теперь превратилось просто в финскую губернию — полякам приготовиться.

Очень помогло то, что за 1905–1907 года сильно проредили местных “активистов” и прочих радикалов, при этом местные социал-демократы набрали при выборах в сейм почти сорок процентов голосов. Вот на них я и натравил остатки левых из Думы — а что это вы, господа хорошие, за национализм топите? Вы же интернационалисты. И никто у вас ни языка, ни школ финских не отбирает.

На налоговый режим подписались прежде всего финские шведы — исторически небольшая, но самая богатая часть общества, да еще имевшая такой потрясающий пример преуспеяния в российском обществе, как семью Нобелей. Вот примерно так, слева и справа, удалось пригасить ситуацию. Если дело не дойдет до террористов, то все, по моим расчетам, должно угомониться за 3–4 года.

В Пензе догнала меня правительственная телеграмма — пензенский помещик Столыпин сообщал об “аграрных волнениях” в Сызранском уезде и, ничтоже сумняшеся, навесил на меня почетную обязанность эти волнения успокоить. А точнее, обезопасить владения крупнейшего тамошнего помещика, графа Орлова-Давыдова. Ну а что, красиво — сейчас крестьян без применения силы хрен успокоишь, так что либо мне задание провалить и показать себя никудышным государственным деятелем, либо самому записаться в сатрапы и палачи. Куда ни кинь, всюду клин. Мало того, премьер еще и в газеты дал информацию, что в Сызрань выехал “народный заступник” в моем лице.

Я перечитывал телеграмму и очень четко понимал — нет в политике места слабым. Оступился — сожрут. И я сожру Столыпина, коли оступится. Но пока к премьеру претензий не было. Историю с Никсой он прочувствовал на пять с плюсом, расследование похищения Алексея аккуратно спустил на тормозах. Понятно, что подозревал, но подозрения к делу не пришьешь. А власть Столыпин теперь получил огромную. Зачем под себя самого рыть?

Финляндию тоже отработал на хорошо и даже отлично. Лично встречался с депутатами Сейма, обещал представительство в следующей Думе, не только железную дорогу и налоговые льготы, но и дешевые кредиты.

Тут я конечно, закряхтел. Еще раз пересмотрел цифры по бюджету. Влезаем с расходами, но внапряг. Выхода нет — надо ехать на поклон в Европу. Сначала в Германию. Перекредитовываться и потихоньку выводить обратно в Россию золотовалютные резервы. В первую очередь Никсы. Чтобы не делать это в 14-м году спешно и судорожно. А для этого надо сковырнуть непотопляемого министра двора Фредерикса, который имеет пароли ко всем счетам. Янжул мне уже намекал, “пора мой друг, пора” избавляться от Владимира Борисовича, но все никак руки не доходили. Теперь дойдут.

*****

Сызрань встретила меня протестным митингом. И таким… полукрестьянским. Как мне тут же сообщили, в толпе много окрестных селян. И Финляндией тут ни разу не пахло — все наэлектризовано было по-максимуму. Протесты я по-началу специально проигнорировал — сразу с вокзала в сопровождении всей сызранской “головки” отправился в Казанский собор на молебен. Отмечали Пятидесятницу и все было торжественно, с крестным ходом…

Надо было видеть лица священников. Вроде и мирянин, но весь в синем шелке, почти архиерейское облачение, с большим наперсным крестом в золоте. Вхож к царю, главный в думе, но патриарх не благоволит, велел (тайком!) к причастию не допускать. Но Антоний сам не в авторитете, слухи про него идут плохие, а про Распутина — непонятные. Дескать, заступник в небесных делах, опять же пророчества. А вдруг еще обер-прокурора обратно вернут? Да и с иоаннитами и небесниками как быть? Вон они стоят, зыркают на сызранского архипастыря…

В итоге, исповедь приняли, до причастия допустили, крестным ходом прошли.

*****

Сельский сход бушевал, до одури напоминая собрание жильцов ТСЖ. Вот вроде сто лет прошло, а суть все та же — проораться, да попробовать решить свои проблемы, а уж что там с общими будет — неважно. Моя хата и все тут. Очень запомнились два персонажа, пьяненький мужичок что все время подъелдыкивал ораторов, пока не получил по шапке и визгливая старушенция, все время встревавшая с козой. Ну то есть не собственно с козой, а с тем, что ее огород травит и вытаптывает соседская коза. На бабку шикали, отодвигали, пытались вразумить — ничего не помогало, стоило возникнуть самомалейшей паузе, как в него вклинивался дребезжащий на высоких нотах голосок “А вот коза…” и следовали безумные обвинения в адрес соседки. В конце концов та не выдержала и вцепилась бабке в волосы. Что за свадьба без драки, а сход без скандала? Ладный мужик, видать муж соседки, попросту надавал плюх и растащил женщин, но лучше не стало — тут изобиделся бабкин дед и принялся бухтеть на всю площадь с требованиями немедля покарать и не попустить.

Смех и грех. Сход-то о земле собрался, и дело без малого к кровопролитию клонится — граф Орлов-Давыдов своего отдавать не намерен, а крестьянам вынь да положь не сволочную столыпинскую, а ту самую вечная, чаемую мужицкую реформу — каждому по сто десятин, как писал классик. И точно так же, как он писал, такой реформы даже обожаемый гетман произвести не мог. Да и никакой черт тоже.

И в глубине души собравшиеся мужики это понимали, но надежда выдурить хоть две, хоть одну, хоть половину десятины… А