XVII. Наваррец (СИ) - Шенгальц Игорь Александрович Страница 28

Судя по наглым лицам гвардейцев, так просто меня они не выпустят. Что же, я не гордый, придется слегка опозориться.

Я сунулся было вперед, к той двери, через которую ушла Медичи, но д'Анге ожег меня подозрительным взглядом, и я круто изменил траекторию своего движения, вернувшись к той двери, через которую мы вошли в зал. Если мне не изменяет память, там можно было обойти зал через параллельный проход и в итоге оказаться в нужном мне помещении.

Трое гвардейцев заступили мне дорогу, к счастью, среди них не было тех, кто меня знал в лицо.

— Куда? — поинтересовался один, с откровенной ухмылкой оглядывая меня.

— До отхожего места, — я демонстративно держался за живот и чуть согнулся вперед, словно в приступе боли. — Видно, мясо было плохо прожарено. Крутит!

— Не велено! — осклабился гвардеец. Ему было приятно и забавно безнаказанно поиздеваться над одним из людей королевы-матери.

-Сил больше нет терпеть! Сейчас здесь вам устрою сюрприз, прямо на паркете!

Я потянулся было к завязкам, поддерживающим штаны, но второй гвардеец махнул рукой.

— Пусть идет! Попросите любого из слуг, вас проводят…

— Благодарю!

Что удивительно, никто не пошел меня проконтролировать, несмотря на явный приказ не выпускать группу из виду. Охрана здесь поставлена далеко не на уровне Кремля, где и таракану не дадут пукнуть.

Вообще безопасностью первых лиц Франции уделялось не слишком-то много внимания. Предыдущего короля Генриха IV сначала чуть не убили прямо в королевской приемной Лувра, благо тогда киллера взяли на месте и король выжил. Но позже, спустя полтора десятилетия бедолагу Генриха все же прирезали на одной из улочек Парижа.

Поэтому я сделал вид, что ищу выход во двор, сам же смешался с толпой придворных, собравшихся вокруг художника, рисовавшего интерьер зала. На меня никто не обратил внимания, хотя одет я был достаточно скромно по местным меркам. Видно, посчитали за одного из бедных кавалеров, из числа только прибывших в столицу, и каким-то чудом умудрившегося пробраться во дворец в поисках могущественного покровителя.

Работу художника комментировали в полный голос, но он не обращал на это ни малейшего внимания, хотя рядом уже разгоралась ссора.

— Какова цветопередача! Восхитительно!

— А как по мне — он совершенно не может показать перспективу.

— Сами-то попробуйте, небось, мазня сплошная выйдет, знаток!

— Вы хотите сказать?..

— Именно это я и хочу сказать!

— Извольте выйти со мной и объясниться!

Два напыщенных, как петухи, господина, с ног до головы в бантах и кружевах, с короткими придворными шпагами у поясов, чеканя шаг отправились выяснять отношения. Несколько дам кинулись за ними следом, внимание гвардейцев так же переключилось на буянов, и мне удалось проникнуть в соседний зал, который-то мне и был нужен.

Я находился в старой готической части Лувра. Все тут напоминало об эпохе рыцарей. Доспехи в полный рост, стоявшие вдоль стен, горящие факелы в специальных держательницах, голые камни пола, массивные булыжники стен, задрапированные тканью.

Тут было безлюдно, лишь пара слуг чистили дальнее мозаичное окно, и я, стараясь не привлекать внимания, прошел вдоль стены, нырнул за портьеру, за которой оказался короткий коридор, приведший меня к еще одной двери, от которой у меня был ключик, выданный герцогиней де Шеврез.

К счастью, ключ подошел, замок со времен пребывания тут герцогини не сменили. Я аккуратно приоткрыл дверь, чтобы не скрипнула и не привлекла чужого внимания, и попал в тот самый секретный проход, о котором говорила Мари. Пусть герцогиня и повторялась в своих методах, зато они были надежными. Она прекрасно знала секреты Лувра и секреты замка барона, и пользовалась этим знанием в своих целях.

В новой части Лувра подобных проходов, скорее всего, не существовало, но готическая часть была ими пронизана насквозь.

Ну а дальше — дело техники. Направление движения я представлял, ответвлений в коридоре было немного, и заблудиться я не боялся. Время от времени я останавливался, чтобы проверить, правильно ли я иду, глядя сквозь специальные смотровые дыры и щели, прикрытые заслонками. Вроде бы, я все еще двигался в нужную сторону.

Под ногами пискнула жирная крыса, я шикнул на нее, но наглая тварь и не подумала скрыться бегством. Она сидела чуть в стороне и пялилась на меня маленькими глазками-бусинками, и, клянусь, раздумывала, не кинуться ли в атаку.

Ну ее нафиг! Еще укусит и заразит какой-нибудь гадостью. Я вытащил дагу и приготовился бить, если она прыгнет. Но крыса оказалась умнее, чем некоторые люди, и нападать не стала, юркнув в какую-то незаметную дыру.

Время от времени я видел двери, ведущие в разные комнаты дворца. Большинство из них отпирались лишь изнутри — очень удобно для наблюдателя из коридора.

Я добрался до узкой винтовой лесенки, ведущей на третий этаж — туда-то мне и надо. В старой части дворца, по словам де Шеврез, существовал кабинет, в котором Людовик проводил все свои самые неприятные беседы. Вполне логично было предположить, что и мать он встретит там же.

Сеть секретных проходов пронизывала всю старую часть дворца, и я не удивлюсь, если окажусь не единственным обитателем коридоров. Надо быть осторожнее! Где-то здесь могут таиться и телохранители с оружием наготове, а то и убийцы — мало ли сколько партий и отдельных людей строят свои заговоры против короля или других постоянных обитателей Лувра.

К счастью, мне никто так и не попался. В итоге я обнаружил дверцу, которая вела в небольшой коридор, обитый красной тканью, по нему как раз и попадали в нужный кабинет. А чуть дальше к стене была прислонена обычная лестница, я забрался на нее и оказался на крохотной площадке, где находиться можно было лишь сидя. Тут же, выдернув две пробки, я обнаружил смотровые дыры, через которые прекрасно был виден тот самый кабинет.

Де Шеврез не ошиблась. В кабинете находились двое. Сын и мать.

И если Марию Медичи я успел хорошо разглядеть еще перед Лувром, то теперь уставился на короля Людовика. Был он сравнительно молод, около тридцати лет, с худощавым бледным лицом, обрамленным усами и бородкой, и надменным взглядом.

Людовик сидел в высоком кресле, Медичи же стояла напротив него — ей присесть не предложили — очередное унижение.

Пока я плутал по тайным ходам, королева-мать уже давно добралась до кабинета и сейчас, с жаром потрясывая бумагами, извлеченными из портфеля, произносила речь, которая должна была стать надгробной эпитафией кардиналу.

Большую часть этой речи я пропустил, зато успел услышать финал.

— Ваше Величество, сын мой! Вы видите своими глазами — вам служит предатель и прохвост! Он обворовывает казну, обманывает вас, устраивает заговоры, предает интересы Франции. Прошу вас, умоляю — задумайтесь, тому ли человеку вы доверяете? Все эти бумаги — доказательства! Здесь тайная переписка с Протестанской унией, долговые расписки, тайные приказы, написанные его рукой и еще много всего. Он хочет, чтобы Франция выступила против Габсбургов! Он — ваш враг! Именно он рассорил нас с вами. Он предал сначала меня, а теперь предает и вас! Поверьте мне…

— Поверить вам, сударыня? — Людовик резко встал и яростно посмотрел в лицо матери. — Поверить той, которая обманывала меня всю жизнь? Кто приблизила этого мерзавца Кончини, который отравлял мое существование? Кто никак не хотел передавать мне власть, и мне пришлось забрать ее силой, хотя она принадлежала мне по праву? И вы предлагаете мне поверить вам?

— Я ваша мать, и все, что я делала, я делала ради вашего блага… — Медичи немного опешила от внезапно прорвавшейся откровенности сына. Эти слова он мечтал сказать ей давно, но сдерживал себя прежде. Сейчас же, напоследок, решил высказать ей все прямо в лицо.

— Все, что вы делали, вы делали лишь для своего блага. Окончим этот разговор…

— Но как же? А доказательства?

— Эти бумажки, что вы принесли? Это блеф, фальшивка. Вся переписка с Протестанской унией велась с моего согласия и одобрения. Вы не слышали, что послы императора нынче прибыли в Париж? Я ничего еще не решил окончательно в этом деле. А касательно остального… один человек может вам рассказать обо всем гораздо лучше, чем я. Хотите его услышать?