До основанья, а затем (СИ) - Путилов Роман Феликсович Страница 29

— Они ничего не видели. Их сразу на улицу выносили и на телегах и пролетках в больницы отправляли, а наших в столовую несли. А в зале пыль стояла до потолка, не было видно ничего, поэтому всех сразу оттуда выносили.

— Хорошо. Надо убрать на сегодня все патрули с улицы, кроме скрытых постов и групп скрытого наблюдения и немедленно купить, и доставить сюда два десятка гробов. Любых, кривых, косых, из горбыля, но они должны быть перед крыльцом здоровым штабелем сложены.

— Зачем так много? Там, при самом худшем раскладе, наших не более шести человек убитых.

— Типун тебе на язык, Семен Васильевич — с досадой махнул я рукой на фельдшера: — будем надеяться, что наших никого не убили, а максимум ранили. Сейчас бери десяток человек и пулемет, и на грузовике езжай, эвакуируй наших пострадавших. Тряпок на дно накидайте, чтобы раненых не растрясло. Раненых в больницу, мертвых к нам. Возьми пару гимназистов из группы документирования, пусть постараются свидетелей и очевидцев найти и опросить. Но, обязательно, пацанов прикрывайте, чтобы с ними там ничего не случилось, и долго не возитесь. Наших собрали и айда оттуда, а то бывает, что особо злобные сволочи оставляют засады и еще и на спасательные команды нападают. И, обязательно, обязательно, постарайся всем интересующимся рассказать, что у нас много убитых и еще больше раненых, вечером будет панихида, а завтра похороны и тризна по убиенным.

— Какая тризна? Хоронить е положено на третий день?

— Скажешь, что командир, когда отходил, то завещал его и всех остальных завтра похоронить, по-нашему, по мексиканскому обычаю, а то в Мексике жарко, покойники тухнут быстро.

— Куда отходил командир?

— Я что — не сказал? Говорю всем и не говорите, что не слышали, всем интересующимся рассказывайте, что командир ваш, гражданин Котов, после непродолжительной агонии, вызванной взрывом бомбы, скоропостижно покинул этот лучший из миров.

— Командир, ты нас совсем запутал. Зачем все это? Да и примета плохая, такое говорить.

— Господа! — я с трудом приподнялся на локтях, соратники бросились мне на помощь и подоткнули подушку повыше: — У меня нет сомнений, что привет нам прилетел от сибирского промышленника Носова Ильи Сергеевича, которому я перешел дорогу. Скажите, если Носов сделал заказ анархистам, чтобы нас убрали, после чего ему доложили, что все получилось — патрули постреляны, так, что остальные в страхе разбежались, а во дворец привезли два десятка гробов… Да, еще, чуть не забыл — флаг на входе приспустить, повязав траурной ленточкой и еще — найти музыкантов и пусть под нашими окнами играют «Вы жертвою пали…» ну и другие, соответствующие моменту траура песни.

— Что-то командир, ты намудрил…

— Владимир Николаевич. — я повернулся к вахмистру: — Ты даже не сомневайся. Представь, ты разведчик Носова, едешь мимо на извозчике, видишь такое дело. Что ты после этого подумаешь?

Вахмистр зачесал лоб в глубокой задумчивости, после чего признал, что при такой картинке присутствуют все признаки наличия огромных потерь в личном составе.

— И что сделает при таких новостях бесшабашный сибирский промышленник?

— В ресторацию поедет, шампанским всех поить? — неуверенно предположил фельдшер.

— Ну или к себе, в контору, где у него шайка квартирует, закажет спирта, шампанского и мамзелей.

— А я бы, на его месте. — присоединился к разговору вошедший в кабинет Платон Иннокентьевич Муравьёв, бывший букинист, а теперь начальник канцелярии: — Пришел бы сюда и всех остальных, кто живой остался, по горячему и добил.

— Молодец, Платон Иннокентьевич, стратегически мыслишь. Я бы тоже так сделал, но думаю, что добивать нас он придет завтра к обеду, как проспится. Но, все варианты имеют право на существование. Поэтому слушай мой приказ. — я изобразил строевую стойку лежа, под покрывалом: — Усилить наблюдателей у конторы Носова, обеспечить скрытое наблюдение, куда купчина поедет вечером. Платон Иннокентьевич, отбери два десятка бойцов, два пулемета и обеспечь оборону нашего дворца сейчас и в ночное время. Остальные — когда выполните ранее озвученные указания, готовьте перед полуночью выступать основными силами на карательную акцию. Конкретно кого и куда решим позднее, в зависимости от результата наблюдения.

— У меня остался только один вопрос. — поднял руку, как примерный ученик в классе, бывший букинист: — То, что мы патрули сняли, как только по нам начали стрелять, не уронит нашу репутацию? Вдруг уголовные посчитают, что, стоит только в наших начать стрелять, как улицы снова станут их?

— Платон Иннокентьевич, вы не обольщайтесь. Улицы еще далеко не наши, и чтобы уголовную шантрапу прижать, надо каждого пятого горожанина на ноль помножить. А что бы по нам не стали стрелять, надо сделать так, чтобы судьба тех, кто стрелял сегодня в наших ребят, стала такой страшной, чтобы самое заскорузлое сердце содрогнулось от ужаса.

Семью часами позже

'Вы жертвою пали в борьбе роковой

Любви беззаветной к народу…' — сурово и торжественно выводил рвущую душу мелодию оркестр Преображенского полка, сговоренный на выездное выступление, кто-то негромко подпевал, многие плакали. Громада дворца, чернеющая выбитыми окнами, освещенными только тусклыми огоньками свечек, беспорядочно перемещающихся внутри вмиг утратившего свою красоту, строения. Судя по количеству разномастных гробов, что несколько часов свозили на площадку перед дворцом, количество жертв было огромным и внутри, за чудом уцелевшими стенами дворца, еще продолжался разбор завалов. Периодически неясные тени подхватывали из, постоянно уменьшающегося штабеля, пустую домовину, заносили его через, чудом уцелевшие, входные двери, чтобы через несколько минут вынести наружу и уложить в другой штабель. Отдельно от второго штабеля стоял приличный с виду гроб, оббитый дешевым, красный, ситцем, с, прибитой к верхней крышке, офицерской фуражкой, и прислоненной рядом офицерской шашкой. Собравшийся на звуки оркестра народ шептал, что большинство погибших настолько обезображены взрывом, что хоронить будут в закрытом гробу, а вот, лежащий в кросно-кумачовом, гробу капитан Котов представился, не имея не одного видимого повреждения.

Отыграв обязательную программу оркестр преображенцев потопал в сторону своих казарм, после чего публика стала торопливо расходиться — милиции на улицах сегодня не было, изо всех щелей полезла всякая дрянь.

От конторы Поповы прибежал очередной посыльный и сообщил, что гулянка прихвостней купца в здании идет полным ходом, все необходимое — от ханжи и шампанского до девиц и свиных окороков уже завезли.

— Господа, через час выдвигаемся. Шиты берем с собой и пару пулеметов.

Влажная питерская ночь скрадывала звуки шагов колонны народной милиции, что не доходя до конторы Попова остановилась, укрывшись в тени тесно-серого доходного дома. Удивительно, но обычно оживленная Лиговская улица был пуста, лишь далеко, у Обводного канала мелькали тени людей.

Один из унтеров достав увесистый «полицейский» фонарь, с горящими масляным фитилем внутри и огромной выпуклой линзой, сделал несколько горизонтальных движений перед собой. Через пять минут послышался скрип и постукивание колес по булыжникам и от доходного дома Богданова отъехала и стала быстро приближаться небольшая тележка с сидящим на ней человеком.

— Здравия желаю, ваше благородие. Решили удавить сатрапов? — лихо подкатил в замершей колонне краснолицый инвалид в расстёгнутой шинели.

— Здорово, Петр. А ты что такой злой?

— Да просто уже не могу смотреть, что эта сволочи делают. Как стемнело, так ни один человек мимо пройти не может. Сопляки из подручных этого купца всех проходящих грабят, ну, если совсем голь перекатная, то просто задевают. Двух барышень опять же затащили.

— Каких барышень?

— А я знаю? С полчаса назад одна пройти мимо хотела, так ее под руки подхватили и в контору ломовых извозчиков затащили, где они с вечера гулять изволили. А минут пять назад еще одна проскочить попыталась, но та сразу в руки не далась, ей по лицу ударили, ну она и сомлела, и ее туда же затащили.