Григорий Шаргородский - Видок. Чужая боль Страница 3

Вот хоть убейте, сам не знаю, зачем добавил про боль и злость убийцы. Словно выскочило из меня, как пробка из бутылки. Причем выводы я сделал в основном из эмоций подозреваемого, которые почему-то сумел прочитать. Шальная попытка сделать это же с моими сопровождающими ничего не дала.

Я уже невольно поморщился в ожидании упреков и насмешек, но не тут-то было. Все внезапно проявили, по мне, нездоровое оживление.

– Это Щукарь, – уверенно заявил седоусый. – О прошлом годе ему на перекате колено бревном зашибло. Озлобился весь. И пальца у него нет. А вот лапотника я не знаю.

– Узнаем, – уверенно кивнул строгий господин. – Берите казачков, Иван Митрофанович, и занимайтесь этим вашим Щукарем, а мы вернемся в управу.

– Будет сделано, ваше благородие, – козырнул седоусый и выскочил из избы.

Я все еще пребывал в шоке по поводу того, что слова похмельного алкаша, к тому же явно склонного к галлюцинациям, все эти серьезные дядьки вот так легко приняли на веру. Мало того, взгляд строгого господина потеплел и даже заимел искорку уважения ко мне.

– Вставайте, Игнат Дормидонтович. Остальное закончим в управе.

Свежий воздух и выброс адреналина благостно повлияли на мое похмельное, да чего уж там, запойное состояние. И все же это облегчение демонстрировать не стоило. Сейчас пришибленный вид для меня лучшая защита. Сильно сомневаюсь, что аборигены обрадуются факту поселения чужой души в знакомом им теле. Наверняка сразу возникнут вопросы, куда же делась душенька настоящего Игната Дормидонтовича. Что-то мне подсказывало, что версия о добровольном уходе Игнаши их вряд ли устроит. Так что молчим и всем своим видом изображаем болезного.

Получилось неплохо, сжалившиеся казачки организовали воду, чтобы вымыть руки и умыться, они даже где-то достали лоскут чистой ткани в качестве полотенца.

Дорога до управы оказалась довольно долгой. Мое первое впечатление от того, что попал я в провинциальный городок царской России, как-то смазалось. Сначала на улице начали попадаться двухэтажные дома, в которых первый этаж был каменным. А затем мы выехали на широкий проспект, по обеим сторонам которого стояли двух- и трехэтажные каменные особняки. Настораживал слишком уж свежий вид этих зданий – явно новострои. По разделяющему проспект бульвару совершали утренний моцион неплохо одетые горожане. Их наряды опять наводили на мысль о провале во времени, но были и сомнения.

И все же я попал в провинцию, потому что на улице вполне уживались и дамы в не самых удобных длинных платьях с целыми нагромождениями складок сзади, дополненных шляпками типа чепец, и мужики в чем-то, что можно было назвать только зипунами. Разнообразие усиливали господа в сюртуках с цилиндрами и гражданских мундирах с фуражками. Иногда попадались явные франты в кургузых пиджачках и с котелками в качестве головного убора. Конечно же не обошлось без классических студентов и гимназистов, а также девушек в образе донских казачек.

Разнообразие персонажей было таким пестрым, что мне даже пришлось прикрыть глаза, чтобы собраться с мыслями.

И все же окружающее не похоже на прошлое моего родного мира. Настораживало поведение людей и куча мелких деталей. Да и не мелких тоже. Я не историк и оценить всех фактов не могу, но точно уверен, что полицейские прошлого вели бы себя иначе. Взять хотя бы тот момент, что мою галлюцинацию приняли на ура и даже начали строить дело на ее основе. К тому же меня постоянно называли видоком, что вполне могло оказаться легальной профессией. Ничего подобного исторические анналы моего родного мира не сохранили.

Второй зацепкой в идее перемещения в параллельную реальность стало здание управы. Нет, снаружи большой двухэтажный каменный дом смотрелся вполне обычно. Зато насторожило нечто похожее на скандинавские руны, которые покрывали входную дверь. И это в христианском-то городе – маковку златоглавого собора я мог видеть прямо от порога управы. Даже обернулся на всякий случай. Более того, сразу вспомнилось, что все, кто входил в дом с трупом, крестились.

Внутри управы обстановка была менее колоритной, по крайней мере в моем понимании исторической идентичности. Я хоть и старался скрыть любопытные взгляды, но все же замешкался на входе, так что пришлось догонять. Как раз успел к моменту, когда строгий господин столкнулся с еще более строгим. Этот вообще являл собой персонажа с колоритностью на грани возможного. Властное лицо с крупными чертами обрамляли такие шикарные и длинные бакенбарды, что с первого взгляда показались мне окладистой бородой. Лишь через пару секунд я заметил пробел на подбородке.

Богатырская, слегка располневшая фигура была облачена в темно-серый мундир, пошитый из очень дорогой ткани, что отметил даже мой неискушенный взгляд. Всякие аксельбанты и даже ордена делали его похожим на участника маскарада. На погонах, как и у моего проводника, звезд не было – все то же серебристое поле с красной окантовкой, но вместо одной тонкой продольной полосы имелись две.

Оружия у гиганта, как и у первого строгого господина, не наблюдалось, ни холодного, ни огнестрельного.

Ох, нужно поскорее разбираться с местными реалиями, а то попаду как кур в ощип.

– Вижу, у вас хорошие новости, Дмитрий Иванович, – прогудел, как иерихонская труба, обладатель бакенбардов.

– Так точно, ваше высокоблагородие, – вытянулся мой куратор, но не так, как перед ним самим тянулись городовые, а как младший офицер перед старшим.

– И что? – с любопытством спросил гигант.

Дмитрий Иванович расслабился и заговорил более простым тоном:

– Чудо у нас, Аполлон Трофимович: после всех потрясений в нашем видоке даже дар усилился.

– Эва как… – Переведя на меня взгляд, обладатель божественного имени удивленно поднял кустистые брови. – Внешне, кроме непотребного вида, чудес не наблюдаю.

– Да, внешне не очень, сам диву даюсь, как он в таком состоянии сумел не только увидеть убийство, но и дать очень неплохое описание убийц.

– Действительно чудно́, – прогудел Аполлон, – но все же потрудитесь привести его в более благообразный вид.

Может, начальник и думал, что, услышав упрек, я постараюсь придать себе более бравый вид, но он сильно ошибался. Мне бы как-то выскользнуть из-под их пристальных взглядов. Так что я выдал пантомиму умирающего лебедя.

Может, еще блевануть? Нет, пожалуй, будет уже перебор.

– Оформите все чин чином и отпустите бедолагу, – приказал Аполлон и пригрозил мне похожей на сосиску пальцем. – Но чтобы завтра…

Уточнять, что именно должно случиться завтра, он не стал и величественно прошествовал к выходу. Мы же пошли дальше и, поднявшись по лестнице, оказались на втором этаже. Там был еще один переход по коридору к ничем не примечательной двери. За дверью находилась обычная комната с высоким потолком. Внутри нас ждал еще один человек в форме, на погонах которого имелось на одну звезду меньше, чем у меня. Логика говорила, что он младше меня по званию, но у того же Дмитрия Ивановича на таком же погоне звезд вообще не наблюдалось, так что выводы делать рано.

Парню на вид было лет двадцать, и вел он себя соответственно – при виде начальства вскочил как напружиненный.

– Здравия желаю, Дмитрий Иванович.

В ответ мой провожатый лишь скупо кивнул и, усаживаясь в кресло за большим столом, указал подбородком на меня:

– Алексей, запишите показания Игната Дормидонтовича.

И как он только язык не сломал, с моим-то новым отчеством!

– Слушаюсь! – Обладатель двух звездочек на погонах едва не щелкнул каблуками.

Мне же он по-свойски махнул рукой, указывая на стул перед своим столом.

Не знаю, принято так делать постоянно или это скидка на мое состояние, но то, что мне не придется писать отчет самому, откровенно порадовало.

– Игнат, ты как? – тихо спросил Алексей.

В ответ я только закатил глаза, потому что ответить мне ему было нечего. К тому же всплыла сложность с обращением. В моем новом имени вариации отсутствовали, а вот сидящего напротив меня можно было обозвать как угодно: Алексеем, Лешей, Лешенькой или вообще Лехой.

Парень понятливо кивнул и приготовился писать.

Все так же изображая из себя мученика, я пересказал увиденное в галлюцинации своему новому коллеге и горестно вздохнул. Леха еще что-то дописал от себя и протянул бумагу мне вместе с перьевой ручкой, предварительно окунув ее в чернильницу и по-особому встряхнув.

Вот и еще один повод для беспокойства.

Написано все было канцелярским русским языком, без привычных для меня неологизмов, но и без особых вывертов из старославянского. Ятей и всего остального хватало, но разобрать содержание можно без проблем. Я вообще был удивлен, что здесь даже простые обыватели довольно редко вставляют в свою речь слова типа «иже», «поелику», «понеже», не говоря уже о классической «лепоте». Если честно, я боялся, что этого добра будет значительно больше. Так что в разговорном плане влиться в местное общество было легко, нужно лишь следить за тем, чтобы не ляпнуть что-то из сленга двадцать первого века.