Иммунный (СИ) - Тимофеев Владимир Страница 3

Но — «скучно, девочки». Ни одного развлекательного заведения во всех честно обойдённых по кругу кварталах. Ни тебе стриптиз-клубов, ни кабаков, ни цирка, ни даже вялой драки между здешней шпаной, нищими и какими-нибудь воровайками. Хотя, может быть, я просто время для своей прогулки по городу «выбрал» не слишком удачное. Может, у них основная движуха поздне́й начинается, в определённый час. Типа, по религиозным мотивам...

О том, что какая-никакая движуха тут всё же имеется, я понял по неожиданно поднявшемуся шуму, доносящемуся с параллельной улицы. А затем на нашу, через дворы и проулки, вдруг повалил народ.

Судя по вжатым в тщедушные плечики тыковкам и всполошённым рожам, опасность там, если присутствовала, то отнюдь не смертельная, а скорее, привычная, застарелая.

А кого обыватели во все времена опасаются пуще, чем наводнения или пожара?

Правильно. Власть предержащих. Попадёшься по дурости на глаза большому начальнику, когда он не в духе и самодурствует, последствия — девять из десяти — до конца жизни будешь расхлёбывать.

Хотя, если ты не местный (а я реально не местный), глянуть на здешних начальников — своего рода аттракцион. Как в зоопарке, перед вольером с медведями или гориллами. Сделать они тебе ничего не могут, зато так потешно ревут... Тут, главное, пальцы сквозь прутья решётки им не совать, и адреналин и хорошее настроение обеспечены...

Чтоб глянуть одним глазком, что там за цирк с конями, я выбрал дальний проулок, откуда уже все, кто хотел, убежали.

Он протянулся метров на двадцать, и на этом пути мне пришлось восемь раз обогнуть кучи какого-то гниющего мусора и два раза перепрыгнуть смердящие нечистотами рытвины. А когда, наконец, выбрался на относительно чистую улочку, первое, что увидел — это падающую прямо на меня незнакомку в алом.

Подхватил её буквально у самой земли, и если бы не машинально подставленные руки, она точно упала бы на брусчатку. А брусчатка тут совсем не такая, как скажем, на Красной площади — неровная, рваная, острая. О такую не только удариться, но и порезаться можно, факт.

Дамочка тихо ойкнула, и мы... хм... встретились с ней глазами. Ибо только глаза у неё я и видел. Замотанная в плотные красные одеяния, на голове что-то вроде ника́ба, с у-у-узенькой прорезью, и оттуда на меня с испугом глядели... огромные... ослепительно синие... как небо над Вараде́ро... я таких никогда не встречал... вот уж, действительно, глюки так глюки...

— Вы, барышня, это... поосторожнее. Так ведь и расшибиться можно.

Сказал это, ясное дело, по-русски. После того как помог ей выпрямиться и отшагнул в сторону.

Реакция?

Я не я буду, но барышня вздрогнула. Сто пудов!

И только затем я вдруг ощутил тишину. Такую, что муху, ползущую стене, можно услышать, как она там топо́чет... А потом посмотрел, наконец, что тут на этой улице за движуха.

Хм... Они тут кровать, что ли, под охраной несут, да ещё с балдахином?

Круто живут, однако.

Хотя название «паланкин» мне, безусловно, знакомо.

И те, кто это сооружение сопровождают, выглядят не в пример лучше обычных граждан. В плане одежды, так точно. Начищенные до блеска короткие сапоги, портки пурпурного цвета, словно у римских цезарей, «украшенные» металлическими бляхами кожаные жилеты, поблёскивающие на солнце шлемы, ножны с мечами на перевязях... И все, блин, стоят, как парализованные, на меня и на эту дамочку в красном пялятся...

Думал, поближе к ним подойти, глянуть, кто там под балдахином прячется, но не успел.

Занавесь в паланкине отдёрнулась, выглянувшая оттуда бабёнка (на рожу обычная, зато буфера из лифа едва не вываливаются) нацелила на меня указательный палец.

Нафейхоа?

А пёс её знает. Мож, познакомиться хочет, в игрушки забавные поиграть?..

Странное дело, но через пару мгновений я вдруг почувствовал, что в воздухе прямо передо мной сгустилось какое-то облачко. Оно явно пыталось пробиться через какую-то невидимую преграду, но никак не могло это сделать. А ещё через миг я понял, что сумею помочь ему, если просто подумаю, что мне надо...

Глюки, короче, становились забавными. И вероятно, я даже мог этими глюками управлять.

А что мне, кстати, сейчас требовалось больше всего?

Наверное, понимать, что говорят местные.

Без знания языка чувствуешь себя тут глухонемым идиотом...

Облачко продавило преграду и сразу исчезло.

Фигня какая-то!

— Взять его! — завизжала грудастая.

А нет, не фигня!

В ту же секунду толпа чуваков в жилетках, будто очнувшись от наваждения, рванулась ко мне.

Первого я угостил прямым в челюсть. Второму врезал по яйцам, от всей души. Третьему, явно собравшегося боднуть меня головой, просто помог с желанием кого-нибудь забодать, направив его в ближайшую стену. Стена содрогнулась, но выстояла. А вот обладателю бычьей шеи не повезло — сполз по осыпавшейся штукатурке, закатив зенки.

Хорошие глюки! Мне нравится...

«Жилеточники», потеряв троих, предсказуемо остановились и потянули из ножен мечи.

— Живьём! — завопила баба из паланкина.

Прямо как в фильме про Ивана Васильевича: «Живьём брать демонов!»

И вот тут-то меня, наконец, осенило. Понял, что сплоховал — не проинтуичил. Прямо капитан очевидность и генерал ясенпень! Сразу надо было ноги отсюда делать, а не дожидаться, пока на меня эта гопа навалится. А она, как на грех, и впрямь навалилась. Да так, что не вырвешься. Наземь, мать, повалили и ну месить...

А дальше я отрубился...

И очнулся, увы, уже здесь, в камере...

Назвать эту комнату как-то иначе не получалось...

Глава 2

Серые стены, каменный пол, зарешёченное окно, железная дверь, сливное отверстие в дальнем углу помещения... Я валялся на узеньком деревянном топчанчике и пытался не застонать. Скованные цепью руки и ноги позволяли подняться и кое-как добрести до параши, но из-за боли заставить себя это сделать было чрезвычайно трудно.

Тем не менее, я это сделал. Доковылял до слива и, справив нужду, так же, с трудом, вернулся. После чего ещё не меньше минуты лежал, стиснув зубы и стараясь унять прокатывающуюся по телу болевую волну.

Чувствовал себя при этом полным дебилом. Мало того, что попал... реально попал в другой мир, так ещё и едва не скопытился сразу же по прибытии, по собственной дурости. А «Абдулази́з» — сволочь конкретная. Мог бы хотя бы предупредить. Обиделся, гад, что я у него эту хрень на шнурке не купил... Надо, наверное, было купить... Но ведь откуда ж я знал-то?..

Заскрежетали засовы. Дверь медленно отворилась.

В камеру вошли двое дюжих охранников, следом за ними третий, помельче.

Последний поставил посреди пола кружку и миску. Затем все трое развернулись и молча ушли. Засовы опять закрылись.

На этот раз я подниматься не стал. Слишком уж много усилий отнимало простое хождение. Ползти было легче.

Миска оказалась заполнена какой-то баландой. Я даже пробовать не стал. Подхватить в этой антисанитарии какой-нибудь гепатит или дизентерию раз плюнуть. А воду, что в кружке, после секундного колебания, всё-таки выпил. Жажда — штука такая. Её лучше про запас утолить, чем потом тупо терпеть и страдать.

Спустя где-то час дверь снова открылась.

Теперь стражников вошло четверо. Двое взялись за цепи, которыми я был скован. Двое, сверля меня злыми взглядами, встали чуть поодаль. Секунд через десять в камеру вбежали трое каких-то юрких. Наверное, местные служки. Поставили в камере пару кресел и табуреточку, которую тут же занял один из этих троих. Вынув из-за пазухи дощечку, листок бумаги (знакомы, выходит, здесь с такой технологией) и что-то похожее на карандаш или ручку, этот, по всему видать, писарь изготовился вести «стенограмму» допроса.

Те же, кто собирался вести сей допрос, появились здесь ещё секунд через десять. Та самая грудастая баба из паланкина и какой-то мужик с бородёнкой «под мушкетёров». На даме было надето длинное фиолетово-зелёное платье с глубоким (ну, о-о-очень глубоким) декольте, на мужике — чёрная мантия, как у судейских.