Позывной «Хоттабыч» - lanpirot Страница 3

— Ща порешаем, братела! — Сява резко поднялся с корточек и, загребая пыль толстыми рубчатыми подошвами высоких башмаков, недобро надвинулся на меня. — Хана тебе, сморчок!

Он, не торопясь, подбирался ко мне, поигрывая накачанными руками и мощными грудными мышцами, едва не разрывающими белую майку, обтягивающую крепкий торс. Когда он выбрался под свет единственной лампы тусклого фонаря, я рассмотрел, что его руки покрыты сплошной синью татуировок. И вот нехорошие то были наколки — мерзкие! Насмотрелся я таких символов за годы войны, да и после… Такие метки разве что с кожей снимать, да прижигать каленым железом, чтобы не плодилась в нашем мире эта коричневая зараза! Слишком спокойно в мире стало, раз забывать такое начали и вновь напоказ выставлять…

Бритоголовый Сява тем временем подошел едва ли не вплотную и презрительно сплюнул прямо мне на башмаки.

— Готовься, старый, — расслабленно процедил он через губу, — твой паровоз отправляется в ад!

Нет, ну, не дебил ли? Не стоит недооценивать врага! Даже такую развалину, как я. Жаль, конечно, что я свой наградной наган с собой не захватил. Куда бы как легче «переговоры» прошли… Теперь-то чего жалеть? Трость в моей руке пришла в движение: я резко, насколько это возможно при суставах, побитых артритом, выставил её перед собой, слегка отведя рукоять назад. А затем, ухватив свободной ладонью за шафт[4], я со всей дури нанес удар. Словно бильярдный шар в лузу заколачивал. Утяжеленный металлический наконечник, да еще и слегка заостренный на конце (чтобы зимой по снежному накату не скользил), впился точно в солнышко ублюдку. Получи фашист гранату! Одного боялся — промазать, но бог миловал!

— Кхе! — Только и смог выхаркать Сява, сдуваясь, словно пробитый воздушный шарик и складываясь пополам. Белая майка в месте удара вмиг пропиталась кровью.

Хороший урок, но я еще не закончил: никогда не оставляй врага за спиной! Раз уж взялся «за гуж», не забудь и дерьмо за собой подчистить! Я дернул трость обратно, перехватив её за конец на манер клюшки. И, коротко размахнувшись, всадил слегка заостренный «клюв» ручки в висок насильника, хватающего воздух раскрытым ртом. Честно сказать, не ахти вышло — в пояснице так прострелило, что хоть волком вой. Но попал удачно — только косточка хрупнула едва слышно. Ну вот, прям, как в песне: вжик, вжик, вжик — уноси готовенького… И скорый поезд Харона точно домчит эту тварь до самого пекла!

— Сява? Ты чего, чувак? — до сих пор не врубившись в происходящее, подал голос второй насильник. — Поднимайся, мля… Сява?

Улучив заминку, девчушка рванулась и, оставив лоскуты легкого платья в руках отморозка, наконец, вырвалась. Я с удовлетворением проследил за её стремительным бегом, наслаждаясь удаляющимся дробным перестуком её высоких каблучков. Дело сделано — теперь можно и на покой… И лучше, если он будет вечным… Устал что-то я. Вымотался…

— Ты чего натворил, старикан? — Присевший перед остывающим подельником второй имбецил, поднял на меня налитые кровью глаза. — Ты Сяву зажмурил…

— Туда ему, выбл…дку, и дорога! — прокаркал я, растягивая морщины в некое подобие добродушной улыбки.

Здоровяк прыгнул с места, хватая меня своей ручищей за дряблую старческую шею. И как только сразу не сломал? Ведь она у меня рыхлая, что у беспомощного куренка. Я даже тростью своей взмахнуть не успел, как мы вместе повалились на землю. Я основательно приложился затылком об асфальт. В глазах поплыли разноцветные круги.

— Сдохни! — Заревел ублюдок, нанося мне свободной рукой мощный удар в грудь кулаком, при этом, не выпуская горло из захвата.

Я реально почувствовал, как трескаются хрупкие кости грудной клетки, как их острые края впиваются в мою немощную плоть, прошивая легкие. Металлический привкус во рту, пузыри на губах… Недолго мне осталось небо коптить. Но сдохнуть просто так я не мог, даже из чистой вредности. Я завозился под тяжелой тушей своего, пока еще не состоявшегося, убийцы, словно навозный жук, приколотый булавкой к земле. Из последних сил уперся слабеющими руками в его грудь, пытаясь сбросить с себя. Но с таким же успехом я мог столкнуть с места груженый железнодорожный состав. Здоровый, сука, что твой лось! Гортань хрустнула, когда бугай вцепился в мою шею и второй рукой. В ушах уже начало тоненько попискивать… Конец близок… Но я же еще, сука, не помер!

И когда, казалось, все было кончено, судьба вновь порадовала меня забытой когда-то давным-давно в нагрудном кармане старого крепдешинового пиджака, купленного еще покойницей-женой, шариковой ручкой. Теперь только не опарафиниться напоследок! Я лапнул кончик ручки слабеющей пятерней, но вытащить подарок судьбы из кармана удалось только с третьей попытки. С трудом удерживаясь на самом краешке сознания, чтобы не сорваться в великое и умиротворяющее Ничто, я сжал обретенное орудие в сухом старческом кулачке и железным усилием воли погасил ручной тремор.

И-и-и раз! — Подгадав момент, я вонзил ручку острым пишущим узлом прямо в ухо гребанному ушлепку.

— А-а-а! — заорал бугай, дергаясь в сторону.

Но не тут-то было! Сильным, но последним в своей жизни ударом раскрытой ладони по тупому концу ручки, я забил её острый край глубоко говнюку в чердак. Бугай взбрыкнул, словно его прошило током. Его хватка ослабла, а конечности мелко задрожали. Да еще и обоссался, засранец! Походу, пробило-таки мозг!

Хорошая работа, для такого дрища! Сделано! — Поставил я себе напоследок «мысленный крыж», когда глаза начала застилать непроницаемая серая пелена…

Глава 2

Я пришел в сознание, треснувшись с размаху и без того раскалывающейся от боли головой о какую-то твердую хреновину, лежащую в изголовье. Поверхность подо мной то и дело взбрыкивала, словно необъезженная лошадь, норовящая, во что бы то ни стало сбросить седока. Я попытался пошевелить руками, но у меня ничего не вышло — не чувствовал я их. Абсолютно! Как, впрочем, и остальных частей моего многострадального организма. Словно, кроме трещавшей черепушки, все остальное у меня напрочь отсутствовало. Не может быть, чтобы так тело затекло — до полной невосприимчивости… Или, все-таки, может?

Судя по ощущениям, я лежал навзничь, уткнувшись правой щекой во что-то раздражающе-колючее, похожее на грубую солдатскую шинель. И похоже, что эта щека за время моего беспамятства успела превратиться в одну сплошную кровоточащую коросту. Шея тоже наотрез отказывалась работать, и сменить не слишком комфортное положение, головы мне не удалось. Я приоткрыл свободный от колючей шинели глаз, как назло, тот самый, затянутый мутной пленкой катаракты и, как мог, «огляделся». Судя по световым пятнам, стремительно скользившим по моему лицу (а требовать