Рысюхин, что там у вас налито? - Котус Страница 3

— Бабуля! Куда?

Она недовольно поджала губы.

— Не доверяю я вокзальным камерам. И гостиницам не доверяю тоже, там сплошное ворьё. Никифорчиха рассказывала, когда она к дочке ездила…

— Ба! Бу-ля! Как Никифорчиха двадцать лет назад неудачно ездила к дочке я слышал как минимум раз пятьдесят, не менее чем в десяти вариантах! Или ты прямо сейчас выбираешь, куда мы пристраиваем чемоданы — или я считаю до десяти и едем в академию!

— Вот никогда ты меня не слушаешь, а потом…

— Семь. Шесть.

— Давай в свою гостиницу! Совсем тут от рук отбился, никакого уважения к старшим…

В общем, пока добрались до встречи с профессором она мне первый литр крови если не выпила, то как минимум в зубах поболтала. И у меня вызывал подспудный страх привезённый для меня «правильный костюм». Это же не может быть ОН, правда же? Не настолько же бабуля — бабуля, чтоб притащить ЭТО в большой городи всерьёз рассчитывать, что я надену его? Или настолько⁈

Реакция бабушки на профессора была примерно такая же, как у коллег. Сперва растерянность и даже робость, которые быстро прошли. А потом она выкатила свою версию сценария. Рассчитанную на два дня, причём непосредственно активных действий было часов на двадцать, не меньше. Причём бабуля, перечисляя, что надо по её мнению обязательно сделать, явно не утруждала себя тем, чтобы провести хронометраж и не представляла, сколько всё это вкупе займёт времени. Я пришёл в ужас, профессор немного удивился, но ему явно и не такую дичь студенты приносили. В общем, я малодушно смылся, попросив жестом профессора позвонить мне, когда придёт пора забирать бабушку и дождавшись его подтверждающего кивка.

Немного подлечил нервы прогулкой с милой Машенькой. Она тоже нервничала, сама не понимая почему, но мне удалось на какое-то время отвлечь и развлечь её рассказом про бабушкины чемоданы. Мы немного поразвлекались, выдвигая предположения о том, что именно бабуля могла привезти с собой под видом «нужных вещей». И если Маша искренне развлекалась, то я всё это время отгонял от внутреннего взора тот ужас, который я видел два года назад на свадьбе в Алёшкино, и про обладателя которого бабушка высказалась, что «настоящий жених, сразу видно». Но он стоял перед глазами, как живой, сам по себе, без владельца (или жертвы?) внутри: чудовищно высокий картуз, с парой огромных искусственных цветков из ткани над лакированным козырьком; рубаха, расшитая красными петухами, подвязанная полотенцем, имитирующим слуцкий пояс; синие блестящие шаровары и горящие своим огнём красные сапоги с широкими голенищами, задранными носами и «золотой» вышивкой из варёной в луковой шелухе дратвы.

Если она привезла этот ужас — надо как-то выкрасть его и сжечь, сжечь глубоко на изнанке. Эх, весь эффект от Маши насмарку…

По дороге от профессора к гостинице и от гостиницы до Буйнич бабуля была нетипично тихой и задумчивой. Чем-то её Лебединский, по выражению деда, загрузил. Надеюсь, что здравым смыслом, и он успеет как-то подействовать до того момента, когда будет отторгнут бабушкиным организмом как абсолютно инородное тело. Да, я язвлю и издеваюсь над родной бабушкой, попирая все нормы приличия, предписывающие безусловное уважение по отношению к старшим родственникам.

Глава 2

Сдав всё ещё задумчивую бабулю на попечение мадам Пробыковой, я поднялся к себе. Пока переодевался — опять начали лезть в голову опасения о том, что за костюмчик привезла для меня бабушка. В соображении возникали всё новые и новые образчики стиля «сельский шик дальтоника» или — «кошмар эпилептика». Накрутил себя так, что даже не смог позвонить Лебединскому и узнать, чем закончилось их общение с моей родственницей. У меня ещё хватало сил удивляться тому, как сильно я разнервничался на ровном месте, и осознать, что это начинается форменная истерика, но прекратить её уже не мог. Дед пытался то отвлечь, то развлечь, то объяснить моё состояние исходя из своих обрывочных знаний психологии и физиологии, но всё было бесполезно.

Когда Петровна прислала ко мне курьера с приглашением «заглянуть» к ней, я чуть было не заорал во всё горло и не бросился бежать в ужасе, куда глаза глядят. Неимоверным усилием удалось удержать себя в руках и походкой каменного голема отправиться в гости. Когда же я увидел костюм…

От вздоха облегчения аж шторы качнулись, а от грохота свалившегося с души камня, как мне казалось, должна была подпрыгнуть мебель во всём крыле. Просто новая визитная тройка. Новая шёлковая жилетка, новый пиджак того особого кроя, что и даёт название костюму и новые полосатые брюки. Причём и пиджак, и брюки, судя по блеску, тоже содержали какое-то количество шёлка. Но счастье не могло быть полным и долгим — не с моей бабулей, так сказать. Ибо вслед за костюмом она вытащила то, что мы с дедом не смогли сразу определить — не то дамская блузка, не то ночнушка в стиле барокко.

— Бабуль, а мне стоит это видеть?

— Ты о чём?

— О том дамском белье, что ты в руках держишь.

— Глупости говоришь. Это твоя рубашка новая, к костюму.

— Нет, ты явно перепутала или чемоданы, или ещё что. Это какая-то женская блузка, судя по кружевам и бисеру. Ну, или ночная рубаха, судя по длине, но тоже женская.

— Что ты выдумываешь⁈ Хорошая рубашка, меряй давай!

— Хорошая, но женская. Мне её мерять незачем.

— Вот же баран упёртый! Меряй, я сказала!

— Знаешь, бабуль, тебе нравится — ты и носи! Я это только под угрозой расстрела надену — и то ещё подумаю, что лучше, позор или пуля.

— Отличная же рубашка, что тебе не нравится?

— Всё. Килограмм кружев, вышивка цветочками. Стекляшки-блестяшки. Длина как у юбки, чуть не до колена — я как это в брюки заправлять должен? Нет. Я лучше на голое тело жилетку надену — не такое посмешище получится, как с ЭТИМ.

Я посмотрел внимательнее на одёжку.

— Кстати, оно под жилетку вообще не залезет: тут кружев в разы больше, чем вырез, жилет просто не застегнётся. Без вариантов. И если кружева отпороть — всё равно не надену, женская ночнушка ею и останется.

— Да что ты несёшь, какая она тебе женская⁈ На какую сторону запах, не видишь, что ли?

— Не вижу. Спрятано под пришитыми под горлом тряпками.

Не знаю, сколько бы мы ещё ругались, если бы не Надежда Петровна. Она как-то смогла тихо и