Старушка-молодушка и новогоднее чудо(вище) - Анна Жнец Страница 3

На лавке между девицами стояла корзинка с наливными яблоками.  Свинюшка сцапала один и с громким хрустом впилась зубами в красный глянцевый бок. Похрумкала, похрумкала, а потом взяла да запустила огрызком в меня. Огрызок запутался в моих волосах, и тощая оглушительно заржала.

Этого я, Мария Львовна, мать двоих детей и ветеран труда, стерпеть не смогла. Даже во сне никто не давал права двум здоровым кобылам-лоботряскам ставить старушку на колени и издеваться над ней.

Родители не воспитали, так я уму-разуму научу. Преподам урок на всю жизнь.

Я ожидала, что подняться с пола будет непросто — возраст как-никак, но раз — и я уже на ногах. Ни один сустав не хрустнул. Во всем теле ощущалась невиданная доселе легкость. Впрочем, чему удивляться? Болезни и недуги остались за пределами сна.

— Чего это ты удумала, дрянь? — напряглась тощая, похоже, по выражению лица разгадав мой замысел. — А ну быстро вернулась к работе.

С сердитым видом я вытащила из волос ошметки яблока и швырнула в ведро.

А потом взяла в руки мокрую тряпку.

Под моим грозным взглядом обе девицы на лавке зябко поежились.

На их лицах отразилось нехорошее подозрение.

— Эй, ты чего? — пробормотала толстуха, растеряв всю свою барскую спесь. Ее взгляд метнулся к тряпке в моей руке. — Пол мой, — добавила она тихо и примирительно.

— Вот вы две, — обвела я тряпкой бездельниц, — и мойте. Приучайтесь к труду. Вам полезно.

Ахнув, девицы переглянулись. Губы свинюшки задрожали, тощая набрала полную грудь воздуха.

— Да как ты смеешь! — завизжала она, сверкая глазами. — Ты! Знай свое место, девка подзаборная! Тварь подколодная! Мы — леди, для балов, для любви созданы. А ты — ничтожество, жалкое отребье, грязь под нашими ногами.

Пока скелетина кричала, свинюшка возмущенно кивала головой, ей поддакивая.

— Маменьке на тебя пожалуемся! — у худой от злости слюна изо рта летела, как у тявкающей собаки. — Она тебя из дома на мороз вышвырнет! На снег кинет. В замерзшую канаву.

Ну, хамки малолетние! Еще угрожать мне вздумали.

Руки мои затряслись. В ушах загрохотало. В лицо бросилась кровь.

Ничтожество, значит? На мороз меня, больную пенсионерку?

Размахнувшись, я от всей души хлестнула верещащую жердь мокрой тряпкой по бедру. Жаль, девица сидела. По заднице бы ее! По наглой попе!

— А-а-а! — У тощей жертвы воспитательного процесса глаза полезли из орбит, рот распахнулся так, что в него можно было засунуть лампочку Ильича.

Девица вскочила на ноги, и под весом свинюшки лавка начала заваливаться на одну сторону. Раз — и толстуха розовым студнем шлепнулась на пол. Все ее складки под платьем поросячьего цвета заколыхались.

Упала с лавки и корзинка с яблоками. Крупные спелые фрукты покатились по полу.

— Да как ты смеешь! — костлявая задыхалась от ярости, но близко ко мне не подходила, старалась держаться подальше и боязливо косилась на тряпку в моей руке. — Ты еще пожалеешь! Вот маменька узнает, слезами умоешься. Мало не покажется!

Толстая, бешено вращая глазами, на коленях поползла к открытой двери, из которой тянуло прохладой.

— Старших надо уважать! — сказала я.

— Старших? Да у нас с тобой разница один год, — вопила тощая. — Ты всего на одно лето меня старше.

Что за чушь она городит?

Тем временем свинюшка добралась до выхода, поднялась на колени, вцепилась пальцами-сардельками в дверные косяки и заорала дурниной:

— Матушка! Матушка, спасите! Мэри сошла с ума! Она Клодетту убивает!

Убиваю? Да я всего раз ее для профилактики шлепнула.

Не прошло и минуты, как из глубины дома донесся слоновий топот. Аж стены и пол затряслись. На губах убиенной Клодетты растеклась торжествующая улыбка, глаза мстительно заблестели. Взгляд словно говорил: «Готовься! Сейчас получишь».

Свинюшка с грацией бегемота кое-как поднялась с колен и выкатилась за дверь. И тотчас в комнату влетел разъяренный вихрь — дородная женщина в бордовом платье до пят. Ее седые волосы были собраны в высокую прическу, брови сбриты и нарисованы коричневой краской — две тонкие нелепые дуги. Под горлом сверкала большая нефритовая брошь.

— Что случилось? — прорычала женщина, задыхаясь после бега. Ее массивная грудь тяжело вздымалась, на обвисших щеках проступили красные пятна.

— Маменька, — из глаз тощей покатились самые настоящие слезы. — Она меня изби-и-ила. — Длинный тонкий палец ткнул в мою сторону. — Грязной вонючей тряпкой. По лицу-у-у.

Вот стервь! Врет и не краснеет. Никто ее по лицу не бил.

— Она обзывалась, — рыдала лгунья, театрально заламывая руки. — Грозилась из дома на мороз меня вышвырнуть. На сне-е-ег. В замерзшую канаву.

От такой грубой клеветы я потеряла дар речи и только покачала головой.

А подлая девица не унималась.

— Яблоками в нас кидала. Вон на полу валяются. Иветту с лавки сбросила.

Женщина в бордовом, маменька этих двух невоспитанных хулиганок, повернулась ко мне с перекошенным от злости лицом. За ее спиной сквозь слезы гаденько улыбнулась разнесчастная Клодетта. Глядя на меня со злорадством, она несколько раз картинно всхлипнула.

— Гражданочка, — строго начала я. — Вам бы приструнить дочерей. Вы только подумайте, кто из них выра…

Хлесткая пощечина оборвала меня на полуслове. Сначала я даже не поняла, что случилось. Правую половину лица обожгло болью. В ушах зазвенело.

От шока я растерялась.

— Мерзавка, — змеей прошипела глава этого маргинального семейства. — Я тебя приютила, когда твой