Волк 10: Лихие 90-е (СИ) - Киров Никита Страница 3

Горностаев бросился к часам, только сейчас заметив, что они остановились на семи утра, и взял их на руки. Задняя крышка едва держалась, внутри не было ничего, даже механизма, пустое место и прозрачное отверстие в циферблате. То, что было внутри, кто-то забрал утром. А по телевизору слышны его собственные слова, сказанные вчера:

— … чтобы Волков сегодня сидел в Крестах, в той самой хате, сам знаешь какой. И чтобы оттуда он уже не вышел.

— А за что его…

— Да найди за что! Учить всему надо⁈… На карман чего-нибудь подкинь!

— А теперь, — ехидным голосом сказал усатый ведущий, когда картинка исчезла. — Прошу убрать от экранов детей. И знайте, когда вы увидите лицо человека, похожего на генерала, то вы можете подумать, что ему плохо. Но на самом деле ему очень хорошо…

— Светка, б**! — вскричал генерал и выскочил в предбанник. — Ты где там. Ну-ка…

Его секретарша уже испарилась, а сидящий на кожаном диванчике полковник, ожидавший встречи, в выпученными глазами смотрел на включённый телевизор, стоящий в углу. Там крупным планом показывали лицо Горностаева с закрытыми глазами.

— Это какой-то позор, — произнёс полковник, так и не заметив руководителя, стоящего в дверях. — Ещё и в мундире.

Горностаев быстрым шагом подошёл к телевизору, вырвал вилку из розетки и вернулся к себе. Стоящий на столе телефон разрывался, но генерал взял мобильник и вышел.

Добравшись до машины, он сам сел за руль и начал набирать номера. Телефон Волкова не отвечал, не брали трубку оба брата Вишневских, их зам по безопасности Белоглазов тоже был недоступен. Не отвечал и Петруха.

Зато ответил Мещеряков, на котором Горностаев хотел оторваться и угрозами потребовать от него не играть в опасные игры, но не вышло.

— А, это ты, — депутат довольно хихикал. — Ну ты в ударе. Седина в голову, бес в ребро? А как там ведущий сказал? Тебе не плохо, а очень хорошо? Хи-хи-хи…

— Да ты знаешь, с кем связался, мудозвон толстожопый?

— Иди-ка ты на ***! — в трубке раздались гудки.

Генерал выехал на улицу, продолжая звонить. Он решил воспользоваться крупной артиллерией, но вместо губернатора ответил его помощник, что обычно бывало крайне редко.

Тогда придётся самому звонить редакторам газет, чтобы срочно выпускал опровержение, и телевизионщикам, чтобы снимали эту гадость с эфира.

Но сначала он набрал ещё один номер, по которому звонить совсем не хотел.

— Слушаю, — почти сразу ответил голос с кавказским акцентом.

— Ахмед, это Горностаев! Скажи Платонову, что я согласен! На все его условия! Только сними это с эфира! Пусть там скажут, что это монтаж! Это же канал Платонова!

— Мы предлагали тебе дружить, генерал, — сказали в трубке. — Ты отказался. Зря, иначе бы всего этого не было.

— Ладно, — генерал прохрипел. — А за сто миллионов долларов поможешь? Могу сказать, где их раздобыть. Только половина моя.

— С комбината? — говоривший с ним усмехнулся. — Мы и сами про это знаем. И ты нам для этого уже не нужен.

Глава 2

Санкт-Петербург

— Похоже, все думают, что это братва приехала встречать своего, — сказал Павел Андреевич, оглядывая нашу колонну.

— Кхе, точняк! — Женя засмеялся.

Мы приехали к СИЗО на трёх машинах — мой новый Мерседес, ещё один Мерседес, только пятисотый, на котором прибыл Павел Андреевич со своей охраной и Чероки, но не тот бронированный, на котором я иногда ездил, а другой, красный. Бронированный ещё вчера подготовили к перевозке, сегодня он отправится в Новозаводск по железной дороге, а то своим ходом гнать его через всю страну слишком далеко.

Встали мы на набережной, напротив следственного изолятора «Кресты», настолько известного в городе, что о нём даже слагали песни. Из-за пасмурной погоды небо и река казались серыми, здания на другом берегу тоже не отличались яркими цветами, а сами Кресты из-за всего этого казались ещё мрачнее.

Всё мрачное: и погода, и наша охрана, и идущие мимо люди, и сотрудники изолятора. Только Женя веселился всё утро, у него сегодня хорошее настроение. Сейчас он шутил со стройненькой темноволосой репортёршей, только что приехавшей вместе с командой.

С этими придётся поработать, потому что, если бы не та шумиха, что они подняли по отмашке депутата Мещерякова, Слава сидел бы в изоляторе ещё долго, несмотря на все нарушения при аресте. Но раз генерала больше нет, то и дело стремительно развалилось, а прокуратура устроила проверку подчинённых Горностаева. Только опер Шевцов смог избежать этого, вовремя выбрав правильную сторону.

Пока пузатые мужики с телеканала настраивали оборудование, Женя присел девушке на уши и что-то с увлечением ей рассказывал, размахивая при этом руками. А я отошёл поговорить по нужным вопросам.

— Значит, выяснили про этого Ахмеда? — спросил я вполголоса у Павла Андреевича. — Что он работает на Платонова.

— Неофициально, — Павел Андреевич кивнул. — Формально он работает на банк… ну, вы знаете, какой именно.

— Терекстройинвест?

— Да, но там его не бывает, чаще он выполняет особые поручения для Платонова. И что-то вдруг захотел помочь вам. Две версии у меня есть по этому поводу, — он подождал, когда мимо проедет грузовик. — Одна, самая очевидная — Платонов нацелился на комбинат.

— А вторая?

— Платонов из-за чего-то был недоволен генералом и искал все возможные способы, чтобы его сместить. Кстати, насчёт канала, по которому показывали ту запись — Платонов в числе управляющего совета этой телекомпании. Грубо говоря, этот канал его личный, хотя он почти не вмешивается в его работу. Обычно не вмешивается.

— Нам надо будет с этим поработать заранее, — сказал я. — Надеяться на лучшее не будем.

— Да, — он вздохнул. — Хотя хотелось бы думать, что он больше про нас не вспомнит.

— А как думаете, Павел Андреич, генерал застрелился сам… или кто-то ему помог?

— А вот на этот вопрос я ответить не смогу. Но не удивлюсь, если он мог что-то знать, и кто-то не хотел, чтобы это ушло куда-то ещё.

Генерал застрелился из наградного пистолета в своей квартире на Невском проспекте в тот же вечер, когда вышел репортаж со скрытой камерой. Никто из соседей не видел посторонних рядом с его жильём и не слышал звуков борьбы, так что все решили, что генерал решил уйти из жизни из-за этого скандала, не выдержал позора.

Но причины этого мне казались надуманными. Генерал был богатый человек, он вполне мог уехать за границу и жить себе припеваючи дальше, или остаться в стране, найдя себе другую работу. Честь мундира для таких, как он, пустой звук.

Да и много кто попадал на экран в таких неловких ситуациях. Их увольняли, над ними смеялись, а «человека, похожего на прокурора…» (кстати, это я подсказал депутату Мещерякову такую фразу, и её использовал ведущий) будут вспоминать и через десятки лет. Но эти люди живут себе дальше, пусть уже и не на прежних позициях, и стыд их не гложет.

— Во, смотрите-ка, кто показался, — Женя повернулся к воротам.

Небритый Слава, одетый в тёмный спортивный костюм, вышел на улицу и с удивлением огляделся. Седой адвокат в пиджаке, который вышел вместе с ним, заулыбался, похлопал Славу по плечу и подтолкнул его к журналистке, которая уже мчалась к нему. Следом за ней семенил пузатый мужик с камерой.

— Хотите сделать заявление по поводу вашего задержания? — затараторила девушка.

— А, чё, каво? — Слава, который толком и не знал, что творилось в последние дни, удивился, но через несколько мгновений взял себя в руки, и к нему вернулось его обычное, немного пофигистичное выражение лица. — Да, хотел бы сказать, что…

Отпустили его уже через несколько минут, и он подошёл ко мне. Я пожал ему руку и показал на Мерс.

— Погнали, скоро домой, запускать комбинат, а ты отдыхаешь на нарах.

— Вытащил ты меня, Волк, — Слава усмехнулся. — Я уж думал, отправят на зону, с концами. Чёт посмотрел, подумал, а не охота мне туда.

— И чё, как там, Славян, в камере? — спросил Женя, начиная их взаимный ритуал дружеских подколок. — Полотенце под ноги бросают? Или тебя сразу к параше подселили? Без всего этого?