Андрей Гончаров - Яд для императора Страница 30

— Совершенно с вами согласен, сударыня! — поддержал ее Машников. — План, предложенный господином титулярным советником, может быть применен только ввиду неприятельских войск, в особенности иррегулярных. Скажем, на Кавказе, в боях с тамошними абреками. А похищать собственного солдата, допрашивать его где-то в овраге… Это явное сумасбродство!

— Хорошо, но как же нам в таком случае выяснить то, что необходимо? — спросил Углов. — Как допросить Ахмета?

— Я скажу как, — отвечала Катя. — Это сделаю я.

— Вы?! — изумился Машников. — Но каким образом?

— В полевом лазарете, — сказала Половцева. — Или возле него.

И, видя недоуменные взгляды мужчин, она принялась объяснять:

— Именно сейчас, во время Крымской кампании, в русской армии появился новый институт, которого прежде не было, — сестры милосердия. Они выносят раненых с поля боя, помогают хирургам при операциях, ухаживают за ранеными в госпиталях. Я стану такой медицинской сестрой, поступлю в полковой госпиталь. Там я смогу увидеть Ахмета, приглядеться к нему. А потом и поговорить с ним.

— Но примут ли вас в госпиталь? — усомнился Машников. — Ведь у вас нет соответствующей подготовки…

— Не беспокойтесь, поручик, подготовка у меня имеется, — отвечала Катя. — Я ее получила… в свое время.

— И диплом имеется?

— И диплом, и все, что нужно. Кроме того, у меня есть особая причина для посещения этого полка.

— Что же за причина такая? — спросил Углов.

— Когда вы с поручиком рассказывали о вашей поездке, ты, помнится, упомянул имя графа Толстого. Мне не послышалось?

— Нет, не послышалось, — кивнул Углов. — И что же? Полковник Кузнецов упомянул, что граф командует артиллеристами, а наш Ахмет — пехотинец. Так что…

— «Так что!» «И что же» — иронически передразнивая статского советника, вскричала Катя. — При чем здесь Ахмет? Совершенно ни при чем! Быть в этой эпохе — и не встретиться ни с кем, кто составил ее гордость и славу! Ладно, пусть Достоевский недоступен, он сейчас в Семипалатинске; Тургенев, насколько я знаю, в Германии, но Лев Николаевич здесь, в нескольких верстах — и я его не увижу? Не поговорю? Никогда себе этого не прощу!

— Ничего не понимаю! — воскликнул поручик Машников. — Давеча Кирилл Андреевич спрашивал о графе, хотя говорил, что незнаком, теперь вы… Да что в нем такого? В России много молодых людей знатных родов!

— Тут, поручик, знатность особого рода, — заметил Углов.

Затем, обращаясь к жене, произнес:

— Предложение твое несколько неожиданное, но… другого выхода у нас, как видно, просто нет. Попробуем! Заодно и с графом побеседуешь… если удастся…

Следует признать, что Екатерина Дмитриевна сама была не совсем уверена в осуществимости своего плана. Однако, к ее удивлению, все прошло как по писаному. В полковом госпитале, располагавшемся на окраине селения Старые Шули, ее встретил начальник госпиталя подполковник медицинской службы Федор Кузьмич Глухарев — сухопарый энергичный старичок шестидесяти с лишним лет с аккуратно подстриженной бородкой. Изучив Катино удостоверение об окончании курсов сестер милосердия (ловко изготовленное Игорем) и задав соискательнице несколько вопросов медицинского характера, подполковник заявил:

— Я вижу, что в области теории вы, голубушка, подготовлены весьма основательно. А что до практической части, то вы сможете показать свои навыки в деле, возле операционного стола. Серьезных боев сейчас нет, однако перестрелки случаются. А стало быть, имеются пулевые ранения. Оперируем каждый день. Так что, возможно, уже сегодня я вас вызову. Пока идите, отыщите палатку, где живут сестры милосердия, и располагайтесь.

Палатка милосердных сестер оказалась самой маленькой в медицинском лагере.

— Сначала думали, что нас будет шестеро, — рассказала Кате девушка Соня, встреченная ею в палатке. — И действительно, поначалу сестер было много, даже некоторый избыток; Федор Кузьмич распорядился вторую палатку поставить. Но потом, когда последовали неудачи на фронте и выяснились трудности походной жизни, наши девушки увяли и засобирались домой. Сейчас нас здесь всего двое, я и Надя Кострикина, вы будете третья.

— А вам с Надей что помогло вытерпеть трудности? — спросила Катя.

— У Нади муж служит в соседнем полку, — объяснила девушка. — Так что она рядом с любимым человеком. А я рассматриваю свою работу как служение; это меня поддерживает.

— Служение кому — Богу?

— Нет, что вы, я же не монашка, — усмехнулась Соня. — Не Богу, а народу! Народу, который мы, дворяне, так плохо знаем. Наблюдая за жизнью солдат, я лучше узнаю простой народ, а также выполняю свой общественный долг.

— Ах, вот оно что… — понимающе произнесла Половцева. — В таком случае у вас вскоре возникнет желание не только изучать народ, но и просвещать его. А еще — звать на борьбу…

— Как вы верно говорите! — воскликнула Соня. — Я уже сама об этом думала! Вот только посоветоваться не с кем. Может, вы такого же образа мыслей? Тоже намерены бороться с несправедливостью? Вместе нам было бы намного легче…

— Нет, бороться я пока не готова, — отвечала Катя. — Я приехала сюда, как и вы, чтобы изучить психологию простого народа. Намерена беседовать с солдатами. Если нужно, помогать им писать письма домой…

— Но, может быть, позже и вы придете к мысли о необходимости борьбы? — не сдавалась Соня. — Я буду на вас надеяться! Вы значительно старше меня и могли бы мне сильно помочь!

Катя не стала разуверять свою новую товарку. Заняв свободную койку и оставив вещи в палатке, она надела косынку с вышитым на ней крестом и такой же передник — знак милосердных сестер — и отправилась бродить по лагерю.

Лагерь Одесского пехотного полка представлял собой целый город, состоящий из нескольких кварталов. Палатки стояли строго по линиям, возле каждой виднелась табличка с номером роты и батальона. Огромные, вмещавшие по 50 человек, палатки для нижних чинов чередовались с аккуратными полотняными домиками офицеров.

Катя не знала, в каком батальоне и какой роте несет службу рядовой Бердыев. Значит, в первую очередь следовало это установить. Она подошла к первой же встреченной офицерской палатке, встала у входа и позвала:

— Господин офицер!

Дверное полотнище колыхнулось, и из палатки показалась голова в белой фуражке с солдатским околышем. Затем показался и весь солдат с лихо закрученными усами. На ходу он что-то дожевывал: как видно, Катя помешала его трапезе. Очевидно, это был вестовой или денщик, состоящий при офицере. Окинув взглядом Катин платок и передник с крестом, он понял, с кем имеет дело, и спросил:

— Чего угодно, барышня? Его благородие господин Колокольцев в палатке господина Прянишникова, батальонного командира.

— Что у них там, совещание? — спросила Катя.

— Какое там совещание! — усмехнулся денщик. — Утренние учения закончены, так что теперь господа офицеры в штос играют. Теперь до ночи просидят. А у вас какое дело к господину ротному?

— Да меня начальник госпиталя послал, — отвечала Катя. — Хочет узнать, как там себя чувствует рядовой вашей роты Ахмет Бердыев. Он ему операцию делал, и теперь нужно узнать, нет ли у рядового осложнений. Бердыев ведь в вашей роте служит?

— Бердыев? — денщик задумался, наморщив лоб. — Это, стало быть, татарин какой… Нет, что-то я не припомню у нас никаких татар. Да и так, я по именам, почитай, всех в роте знаю. Нет, не припомню я у нас такого рядового. Тут у вас ошибка вышла. Надо в другой роте поискать.

— Да, наверно, Федор Кузьмич что-то напутал, — согласилась Катя. — Пойду, в других ротах спрошу.

И отошла, изобразив озабоченность, а на деле весьма довольная проделанной работой. Пока что все шло успешно: ее легенда не вызвала у денщика никаких подозрений, и можно было использовать ее и дальше.

Так она поступила и у следующей офицерской палатки, и у еще одной — все с тем же результатом. Везде ее офицеры отсутствовали, и ее встречали денщики. Они выслушивали рассказ о рядовом, перенесшем тяжелую операцию, ворошили память и уверенно отвечали, что такой солдат в их роте не числится. Милосердная сестра сокрушенно вздыхала, качала головой и шла дальше.

Так она дошла до последней в ряду палатки ротного командира. Здесь денщика звать не пришлось: крепкий усатый мужик лет сорока стоял недалеко от палатки со щеткой в руке. На шесте висел офицерский китель, и денщик счищал с него грязь. Катя оторвала рядового от этого увлекательного занятия и повторила свою легенду. Денщик на минуту задумался, затем уверенно произнес:

— Да, есть у нас такой Бердыев. Только что-то я не припомню, чтобы его к дохтуру водили. Щеку ему осколком задело, это было. Только дохтур тут вовсе не понадобился: водкой протерли, да подорожником залепили, оно и прошло.