Виктор Дубчек - Капитан. Наследник империи Страница 30

– Они вкусные.

– Самые обычные.

– В лесу он до сей поры имел возможность отведать лишь дичков, – пришёл на выручку младшему Кави Кави старший. – Нам ли с тобою, о достойный Думья, осуждать юного лесного эльфа за неожиданное пристрастие к…

– Да пусть, пусть ест! – отмахнулся Дурта, дёргая рукавом халата слишком резко для того, чтоб принц-консорт не сумел разглядеть за этим жестом некоторого смущения. – Живота не жалко – пусть ест! Вы, дикари… кругом чума, кругом гибнет весь мир, и мы вместе с ним, а этот юный тумул…

– Ну тем более, вообще, а чего еде пропадать? – с удовольствием сказал юный тумул, вальяжно подкидывая на ладони вполне ещё мясистый огрызок.

Да, с усмешкой подумал Кави-старший, быстро это я освоился: спервоначалу-то выедал до косточек, да и косточки тоже потом разгрызал. Лучше бы о Севати думал, что ли…

А ведь к Севати теперь, когда Немец исчез, дорожка им обоим заказана… ладно, в самом деле, пусть уж младший – чем с тоски понатворить глупостей – заедает разлуку вторым мешком сочных краснобоких яблок.

– Эээ… хотя бы огрызки не разбрасывай, драконья ты погибель, – напомнил Дурта, явно более из желания оставить за собою право старшинства.

– Ага, – покладисто согласился мальчишка.

И – разумеется – тут же запустил огрызком в узкое оконце «избы-читальни».

И – удивительно – промазал.

– Баба-ах! – вдохновенно произнёс Кави-младший, ничуть не смущённый густым сочным звуком, порождённым соприкосновением остатков яблока с тонкой дощатой стеной домика. – Нормально, да? Как «калаш» у человека, да?

– Даже не похоже, – раздался за их спинами знакомый насмешливый голос, и сердце Кави-старшего пропустило такт. – У «калаша»-то звук стальной, хлёсткий. И резкий – ну вот примерно как у тебя с этих яблок понос будет.

– Ра! Он вернулся! – дурниной заорал мальчишка, спрыгивая с верстака, но Кави-старший успел первым. Шагнув к ухмыляющемуся человеку, он что было сил заключил того в объятия, с трудом, правду молвить, удерживая уместную, но всё же не вполне достойную слезу.

Сударь капитан отсутствовал всего-то менее половины суток…

– Вот так, орлы, – сказал видимо довольный Немец, выворачиваясь наконец из тройных объятий, – ну всё, отставить сопли. Здесь твой меч-то, всё в порядке.

– Сударь капитан!.. «Меч»!..

– Всё, всё. Отставить.

Человек вздохнул, оправляя свой новый камзол… о да; прежний был пятнисто зелёным, этот же – куда менее приятного глазу мглисто-серого оттенка. Определённо, искусство туалета в Земле нуждалось в решительном переосмыслении…

Мешка при сударе капитане тако же не наблюдалось.

Но сам Немец – да, определённо был жив, здоров и привычно жизнерадостен.

Капитан прислушался к чему-то и поднял указательный палец. Не сразу, но все замолчали.

Прежде чем Кави сообразил как следует насторожить и свой слух, дверь «избы-читальни» распахнулась вовнутрь от сильного удара каменной подошвы. В проёме, широко расставив ноги, стоял грозный Содара. За спиной его маячили не менее одоспешенные караульные.

– Та-ак, – сказал Содара, старательно багровея лицом. – И как это понимать?

– За спичками ходил, – сказал сударь капитан, вынимая из кармана маленькую сплющенную коробочку. – А вы чего тут все переполошились-то?

– Да ты понимаешь, высочество, это у нас на Земле традиция такая. Мы с друзьями каждый год отдыхать ходим, во соседние миры, – окал капитан окладисто, с удовольствием: он был… ну, пусть не дома, но в мире Вишвы всё хотя бы казалось не настолько тошным, как на Земле. – Вот я и подумал: принесу-ка Варте вашей дар огня. Нельзя же попасть в другой мир – и не попрогрессорствовать чуток, как считаешь?

– Самогарные прутья известны в Варте со времён Манаса Горы, – сухо сообщил Содара, – но не пользуются популярностью по причине дороговизны в сравнении с обыкновенным огнивом. Кроме того, они имеют склонность отсыревать.

– Беда. Воском пробовали покрывать?

Лорд-Хранитель неприятно сузил глаза.

– Не морочь мне голову… капитан. Мне нужны не измышления, а ответ на заданный вопрос.

– Который?

Принц раздул ноздри, пару раз прерывисто вздохнул, но багроветь на этот раз не стал. Наверное, уже поленился.

– Ты отправился за своим снадобьем. Я могу это понять и не буду покамест обсуждать осуществимость подобного шага. Да, вероятно, у нас и нет иного выхода… по сведениям из Нагары, чума всё же проникла в город – твой «карантин» не помог!

«Ну-ну, – хмуро подумал капитан, – мой – помог бы».

– Ты не присягал Варте, – продолжил тем временем Содара, – у меня нет права ни карать, ни даже бранить тебя, сколь бы вздорным и неоправданным ни казался мне такой риск. Ты вернулся целым и невредимым, ты даже принёс обратно Пагди. Но где, люби тебя суры, снадобье?!

Да, вздохнул Немец, Содара прав. Операция спланирована и проведена безграмотно. Любовь-то сурова нам без надобности, а в остальном – твёрдая двойка. Дорвался, называется, до дела.

Нет, капитан, вот только оправдываться-то не надо, а?

– Оправдываться не буду, – сказал капитан. – А дело было так.

Со стороны – ну, выбредают двое полицаев на Манежку. Мало ли какие у них там были мероприятия, под бывшими Воскресенскими-то. А только что на Красной стреляли – так это, дорогие россияне, дело привычное: Чечня кругом. Пока там ведомства раскачаются, оповестят друг дружку, мол, подозреваемый направляется в сторону несанкционированного собрания граждан, примите меры… Инерция, сила природы. Или, кому больше нравится, – божественная сила.

У вас ведь щас всё божественное, а? Даже власть-то из откуда? Из «от бога». Каким богам молитесь – такая у вас и власть, дорогие россияне.

– Да не дёргайся, – сказал капитан, – ты ж представитель власти, идёшь на митинг. На Охотном тачку поймаем, прокатимся – и отпущу.

Бугаенко принуждённо улыбнулся и неосознанно неприличным жестом потеребил рацию.

– А то смотри, – добавил Немец, больше из озорства, – со мной пойдём, до Педжента.

– Куда? – вяло поинтересовался сержант.

– Куда надо. Дела намечаются большие.

– Не, – сказал Бугаенко, – у меня тут… а это точно алмазы у тебя?

– Точно.

– Из Педжента?

Вот же твари, с привычной ледяной ненавистью в адрес администрации подумал капитан, даже это умудрились отнять.

Сколько этому сержантику? Ты семьдесят третьего, он, самое позднее, девяностого… и совсем другой народ. Это же из вот таких мелочей и складывается: отщипывай в каждом поколении по кусочку – и в русских очень скоро не останется ничего русского.

Ты, Немец, хоть и немец – но ты русский немец. А этот серый хоть и русский – а уже вроде как и нет.

– В Педженте, в Педженте, – вздохнул Немец, сдержанно оценивая обстановку. Он намеревался пройти сборище так, чтобы не слишком светиться перед настоящими полицаями, но и не попасть дуриком под раздачу от митингующих.

Ленивые патрули на Воскресенке внимания на них не обращали – больше высматривали, кого бы выдернуть из толпы. Предстояло пройти внешний кордон. Перед выходом в «БээР» Немец чисто выбрился; теперь оставалось надеяться, что в нахлобученной на самые брови форменной ушанке его разрекламированная внешность окажется не такой приметной.

Как сказал бы Кави – «увы».

У грязного ППСного «бобика» с ноги на ногу топтался скучающий лейтенант. Сперва он только скользнул по двум сослуживцам рассеянным взглядом, с недоумением задержавшись на Пагди. Потом посмотрел пристальнее, в лицо капитану. Потом безразлично отвернулся.

Отвернулся очень безразлично.

И постукивать себя палкой по бедру перестал.

Бугаенко что-то почувствовал и тоже напрягся, вопросительно посматривая на капитана.

Ладно, подумал капитан, зато не скучно.

– Здорово, Смирнов! – забубнил Немец, шагая прямо к полицаю и выпучивая глаза. – Вам суточные выдали? И нам нет, прикинь? Ты когда тут? Ты как хочешь, а мы с Бугаём щас к полкану. Давай с нами? Вам же тоже не выдали?..

Зачарованный нехитрым «цыганским гипнозом», лейтенант машинально отступил на шаг назад, за машину – только для того, чтобы тут же пропустить прямой в подбородок. Место было хорошее: высокие полицайские машины стояли в ряд, перекрывая сектора обзора.

Но не везёт – значит, не везёт.

Во-первых, челюсть у лейтенанта оказалась чугунная: от поставленного капитанского удара поплыть-то поплыл, а в осадок не выпал – и даже что-то замычал, вскидывая к лицу полусжатые кулаки.

Во-вторых, всё-таки заметили. Заржали и заулюлюкали.

Прежде чем веселящиеся ОПОНовцы успели сообразить, что происходящее не может быть объяснено простой дракой двух полицаев, капитан приложил одну руку к груди, развернулся на пятках и, указывая мечом куда-то в сторону Александровского сада, заорал:

– Двое! Флаги, холодняк!

Рефлексы… ОПОН как ветром сдуло.