Другой глобус (СИ) - "kammerherr" Страница 30

— Бауэр!

Но лестница уже и так грохотала под летевшей по ней вниз «ищейкой». Уже в дверях полковник на секунду притормозил и, обернувшись, почти не целясь, выстрелил в сидящего художника. «Кажется, попал — подумал он. — Ну, хоть с этим успел»…

Юрген оказался еще и виртуозным водителем и, судя по тому, как уверенно он ушел от преслекдовавших их двух полицейских машин, делать это ему приходилось уже не раз. Уже через час вся пятерка находилась в посольстве небольшой центральноамериканской страны, откуда по дипломатическим каналам их должны были переправить в Германию, как и было предусмотрено первоначальным планом. А возвращаться на родину — впервые в жизни — Майнкопфу не хотелось. Как когда — то в школе, когда получал оценку «плохо».

Полковник бушевал — и не только из — за проваленного задания. Конфуз и злоба — одновременно — по отношению к Зигерту, который во всем оказался прав, сеяли бурю в его душе.

— Черт возьми, кто мог вызвать полицию? — кричал он, размахивая руками. — Откуда взялась полиция?

Капитан Зигерт, хорошо понимая причины, вызвавшие такие эмоции его начальника, тем не менее, сохранял чисто арийское хладнокровие и субординацию.

— Насколько я понимаю, господин полковник, вариантов всего два. Либо в доме есть «тревожная кнопка» и Клосс или кто-то из его домашних сумели воспользоваться ею, либо соседи вызвали полицию, увидев свет в доме посреди ночи. Кто-то мне рассказывал, что эти американцы, стоит им заметить что-то необычное, сразу вызывают полицию…

— Господин Майнкопф!

Человек, заглянувший в комнату, имел совершенно неарийскую внешность, был подозрительно смугл и толст, но произнес эту фразу на чистом немецком языке.

Отто вышел из комнаты. Несколько минут они о чем-то тихо беседовали за дверью с хозяином дипмиссии, затем он вернулся, держа в руках стопку паспортов.

— Через два часа наш рейс, — объявил он. Вот ваши паспорта, мы все — сотрудники дипмиссии. Запомнитие ваши новые имена и должности. — Он обошел четверых членов группы, вручив каждому его паспорт.

Полковник, наконец, успокоился — чему быть, того не миновать… Любопытно, — думал он, — говорят, дом, который купил Клосс и в котором он нашел рукопись, принадлежал какому-то американскому миллионеру, купившему ее еще в 1918-м году. Неужели за все эти годы он не предпринял попытки расшифровать рукопись?..

Майнкопфу казалось, что он уже все знает про этот манускрипт. Возможно, это так и было, или — почти так. Но вот о странной закономерности, по которой всех владельцев рукописи постигала одна печальная участь, он не знал. Если бы он знал о ней, может быть, не расстраивался бы так из — за проваленного задания. Впрочем, еще неизвестно, что для него было бы лучше…

Глава 15

— Жозеф Блюманьи был обвинен в фальшивомонетничестве и сварен заживо в кипящем масле!

В темноте голос Камиллы, усиленный и размноженный эхом, прозвучал особенно торжественно. — Я сначала написала дьявольскую книгу, — продолжала она, — а теперь собираюсь ее еще и подделать. Как называется мое преступление и какая казнь за него мне будет полагаться?

Монахиня словно рассуждала сама с собой, но тон ее вовсе не был трагическим — скорее, ироничным. Именно это, в сочетании с приведенным примером — случаем, о котором все только и говорили в последнее время, поразили магистра, у него вовсе не было настроения поддерживать игривый тон ученицы.

— У тебя будет еще одно обвинение, — прийдя в себя, произнес он, — обман Его Величества. Боюсь, что его признают более тяжким.

— Ложь — большой грех — продолжала Камилла в том же духе. — А в случае лжи королю — грех двойной… Или только половинный? — неожиданно закончила она. Но Киршнер вовсе не был настроен продолжать разговор в подобном тоне.

— Я думаю, пройдет еще три — четыре дня, прежде чем он потребует книгу, — произнес он, сделав вид, что не заметил ее иронии. — Успеешь?

Он стоял в другом конце капеллы, но оба говорили, не повышая голоса — акустика этого здания была рассчитана на то, чтобы люди слышали проповедника, как бы далеко от него не находились. Единственный в той части помещения факел, висевший на стене, сбоку от магистра, освещал лишь половину его лица, которое синхронно с неровным пламенем, то неожиданно появлялось из темноты ярким бликом, то почти полностью поглощалось ею. При ярких вспышках резко выделялась часть голого черепа, морщины на лбу и носогубная складка, отчего лицо казалось торжественным и грозным, как на иконах пророков.

«Пророки тоже, наверное, в жизни были добрее и человечнее, чем на своих портретах» — подумала Камилла.

— Обманку сделать — не шифр придумать, дело нехитрое… — пожала она плечами.

— Тебе придется обмануть императора…

— О, почетная миссия! — ядовито отозвалась монахиня.

— Я не о миссии, а о последствиях, если вдруг все раскроется. Не страшно?

Эхо его голоса успело затихнуть под куполом капеллы — и наступила тишина. Потом Камилла заговорила.

— Обмануть императора… Если бы вы знали, магистр… Если бы вы могли знать!.. О том кодексе, который вы отдали вашему гостю — о подлиннике книги — больше никто не узнает. А останется именно копия, и все будут искать эту копию. Подделку. Потому что будут считать, что это и есть подлинник. Найдут — и будут биться, чтобы прочитать, расшифровать ее. Самые лучшие. Самые знаменитые… Пройдет не одна сотня лет… И все это время десятки знаменитых криптологов будут биться над расшифровкой копии — и ни одному из них в голову не придет, что это — подделка. Потому что к тому времени люди научатся делать копии всего, даже самих себя. Копии будут настолько хороши, и при этом настолько дешевле подлинников, а делать их будет настолько быстрее, что их и будут принимать за подлинники, а про настоящие подлинники просто забудут. И в тех редких случаях — таких, как этот — когда копия не сможет заменить подлинник и потребуется отличить одно от другого, никому это и в голову не придет…

— Но ему — то?.. — почти шепотом произнес Киршнер.

Монахиня усмехнулась.

— Да. Он окажется первым за несколько столетий, сохранившим ясность ума, здравый смысл и не забывшим про то, что есть копии, и есть подлиники.

— Ничего удивительного, — отозвался из темноты Киршнер, — их всегда были единицы. И… миру этого как-то пока хватает.

Он помолчал, затем спросил:

— Он решит задачу?

— Да, — кивнула она, — я дала ему ключ к шифру. Но я уверена, что он и сам нашел бы его. Он уже сделал первый шаг к этому, понял, что перед ним — подделка и надо искать подлинник.

— Чем лучше, тем меньше! — эхом прогремел в темноте глуховатый голос магистра. — Все человечество можно сравнить с пирамидой. У основания — миллионы обычных людей, обывателей. На вершине — несколько гениев. Сотни бьются, а решает только один. Но решает же! И мир в этот момент делает еще один маленький шаг вперед…

— Многие из тех, которые до него пытались расшифровать подделку, тоже находились не в основании. — Голос Камиллы чуть изменился, и магистр догадался, что она улыбается. — Они были ближе к вершине. И так происходит всегда. Перед тем, как сделать «маленький шаг вперед», мир делает несколько шагов назад. Так что, я не знаю, в какую сторону он в итоге движется.

«Видимо, улыбка была грустной» — подумал Киршнер.

— А как он… — магистр замялся, пытаясь точнее сформулировать вопрос, — как он оказался здесь?

«Вот еще одна из этих «единиц», которые всегда ищут подлинник, — подумала Камилла и снова улыбнулась, на этот раз — «про себя». — И это — мой учитель, и именно благодаря ему случился и трактат «О будущем», и этот кодекс, и странный гость, забравшийся так далеко в поисках подлинника, и вообще, вся эта история. Повезло мне с учителем… А впрочем, почему повезло, ведь я тоже «искала подлинник»…

— О!.. Это долгая история, — сказала она, и магистр снова «услышал» в темноте ее улыбку. — Но если попробовать пересказать ее коротко, — он получил этот дар в результате несчастного случая.