Генерал-адъютант его величества (СИ) - Михаил Леккор Страница 30

— Будет много вопросов, в том числе и с подковыркой, готовьтесь к этому обязательно.

Макурин поклонился, но не по-светски, по церковному, хотя и изысканно. Мол, я защищен своим небесным господином, мне боятся нечего. Господь милостив, но грозен и напрямую на его слугу дьявольские прислужники не нападут. И не то, что не осмелятся, просто будет не в силах.

Император, видимо, не понял, решил, что Макурин надеется только на свои личные силы, дружески поддержал:

— Я, Андрей Георгиевич, немного перед вами виноват, выдвинул вас перед послами, не спросив. Поэтому лично приеду с этими дипломатами. Надеюсь, они не осмелятся спорить со мной, но если и осмелятся, то что же, у меня есть хотя бы взгляд. Мой взгляд!

Макурин молча уважительно посвистел про себя. Знаменитый взгляд василиска, о котором так много с уважением и с восторгом (а, иногда, со страхом) говорили при Николае I. И достаточно часто и по-разному позднее — кто соглашался, кто с откровенном скепсисом отрицал. Сам попаданец уже попал под этот взгляд, причем нечаянно, и Боже упаси, не завидовал всем, сумевшим поднять у императора неприязнь до такой степени. В том числе и у этих послов. При Николае I уже существовали международные законы о неприкосновенности дипломатов, но вряд ли в них говорились о взгляде василиске!

Император меж тем посмотрел на свой брегет, счел, что времени уже много, чтобы, не торопясь, успеть на заседание Государственного Совета.

Молча посмотрел на собеседников, не увидел в них откровенного противодействия, кивнул. Распорядок этого дня постепенно раскручивался, и сделать уже было ничего нельзя. Сам вчера учредил, час в час. Приходилось лишь как можно естественнее и эффективнее пройти эту дорогу. А там, Бог простит!

Император уверенно шел впереди, за ним цесаревич сначала пропустил Макурина, но Андрей Георгиевич отрицательно покачал головой. Это был не его путь, и не ему было спорить и соревноваться. Поэтому вторым, как и следовало, шел наследник и цесаревич. А уже потом двигался министр и святой. И так это было очевидно и нормально, что зрителям даже касалось — не он позади них, а они спешат впереди. Разница небольшая, но ведь существенная, не так ли.

Августейший монарх, у которого что ли на спине были глаза, почувствовал сарказм ситуации. Вторую половины дороги они шли как бы парадным строем, слева был Николай I, справа — будущий Александр II, а между ними, ха-ха, попаданец Макурин!

Историческая несуразность такой ситуации настолько позабавила его, что в зал Госсовета он вошел с настолько странной улыбкой, что остальные члены не то, что не решались подойти к нему поговорить, даже благословения не попросили.

Впрочем, Макурин не почувствовал здесь бедным чиновником. Скорее, могущественный авианосец среди гражданской рухляди.

Цесаревич Александр тоже был довольно лапидарен. Сделал начал небольшое ведение, потом сам «Указ его императорского величества, нашего любимого отца Николая I», закончил его снова своими словами и сел обратно, не ожидая вопросов, которых, надо сказать, уже и не было.

Как позднее пояснил сам цесаревич Александр, он выступал, главным образом, для протокола, который опубликуют назавтра в российских и зарубежных газетах, а отечественные дипломаты разберут на цитаты в качестве доказательств в иных странах. Члены Госсоветы за редким исключением, были действующие или отставные чиновники высоких классов. Все интересующиеся давно уже были информированы по своим каналам, а кто не интересовался, так тот и сегодня оказывался сугубо пассивен.

Впрочем, Макурин это и без того обо всем догадывался. Госсовет был не первым и не последним в этом ряду как бы важных органов. В ХХ веке — Верховный Совет СССР, в XXI веке — пресловутая Госдума и прочее.

Ни в одном из них Макурин, разумеется, не был, но значительная подоплека политической истории позволила ему говорить медленно, со вкусом. Как и Александр, он выступал не для членов этого органа, это был проповедь для простого народа, совершенно не понимающего, что происходит и даже, где находится эта гадская Турция. Они по-прежнему считали, что наш Бог он единственно правильный, а турки — это наказание Божье.

Макурин был, конечно, не дурак, чтобы это отрицать, он просто подвинул это на второй план. А на первый он выдвинул тоже два значимых тезиса — россияне — это богоизбранный народ, и, второе — турки — природой выдвинутый агрессивный народ, который надо только из-за этого уничтожать.

Слова были простые, отнюдь не эмоциональные и Макурин надеялся, что на Западе хотя бы услышат, а, может, и поймут, что уже верилось с трудом. Главное же, в ближайшие же дни священники всех церквей будут доводить до своих прихожан проповедь своего министра и святого.

Ему лишь оставалось надеяться, что среди них не окажутся столь умные и не начнут выверять нового богоизбранного народа. При чем не русского, а россиян! Пусть над этим ломают голову современники других веков!

Глава 10

Речь, или так сказать проповедь министра религий Макурина слушалась относительно внимательно. Ну как внимательно… собрание в основном его высокопревосходительств — не толпа школьников, визгами и криками прерывать не будет. А протестные окрики, как говорил император Николай, в любом случае, невместны. Не тот контингент!

Но Андрей Георгиевич, когда выступал, несколько раз ловил спокойные внимательные взгляды членов Государственного Совета. Менталитет жителей XIX века был еще не протестный, не определяющий во главу угла, прежде всего, свое мнение. Нет, здесь больше всегоставилось умение выделять курс государства, то есть императора. И вот эти взгляды, очень оценивающие, кстати, главным образом, и пытались выделить из речей его императорского высочества, наследника и цесаревича, его высокопревосходительства министра и действительного тайного советника все нюансы реформ, их темпы и устойчивость курса. Что подразумевает император Николай I под понятием «свободы религии» и собирается ли проводить реальные преобразования?

Ведь ныне правящий император, с одной стороны, ранее был знаменит отсутствием любых реформ. И не потому, что не возможно, а потому, что не хотелось. Николай I известен патологическим нежеланием любых изменений, даже самых незначительных. А тут такие радикальные реформы. Поддержит ли он реформатора до конца? Не будет ли как у Сперанского, кстати, тоже здесь сидящего, и Александра I? Тот решительно поддержал вначале и совершенно отказался в конце.

Но с другой, Макурин является очень влиятельным человеком, даже в какой-то мере непонятным существом. Многие из собравшихся здесь, честно говоря, даже не знали, является ли святой