Боярин. Князь Рязанский. Книга 1 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич Страница 31

Я измерил. Мои руки оказались короче. Я перекрестился и облегченно вздохнул.

Иван показал царской спине язык.

— Ах ты, псёныш! Царю языка показывать? Гляди, укорочу! — Гневно, но потом рассмеявшись вскрикнул Царь, обернувшись к Ивану.

— Эти меры длинны и веса, Государь, надо в приказе мер и весов хранить. По ним делать ровные метры, грузы, инструменты. На них ставить клейма царские и продавать ремесленникам. В казну навар большой будет. Я уже в Рязани наладил производство, вот таких измерителей.

Я показал ему «штангенциркуль».

— По единой мере можно заказывать части орудий, пищалей в разных местах, и они будут сходиться. Заряды для пищалей можно в разных княжествах делать, а подходить они будут к пищалям, сделанным в Москве. И надо бы дать указ, чтобы приказные следили, за тем, чтобы мастеровые по единой царской мере всё делали.

— Знатно придумал, Михал Фёдорович. Давно думал о том. Многие думали, а как подойти не знали. А ты взял, царёву руку померил, и на тебе.

— У немцев, слышал, пытаются землю измерить, и от той длинны взять долю малую, и ею всё мерять. Как они землю измерят, одному Богу известно. А тут всё просто. Я подумал, под царёвой рукой всё? Вот пусть ею и меряют.

Иван показал мне большой палец. Выпили и за это. А потом я вспомнил за Новгород.

— Царь-Батюшка, а что Новгород-то, с нами, или без нас?

Царь крякнул, покачал головой, дожевал мочёное яблоко и сказал:

— Новгородцы — купцы хитрожопые. Хотят и рыбу съесть, и на уд не сесть.

И не услышав моих вопросов, продолжил.

— Грят, «возьмите нас в Россию, но жить бум по-своему. И князей приглашать, как и ранее, и сношаться с немцами и шведами, как захотим».

— Не, государь, сношаться с другими им не позволяй, — смеясь сказал я, — Токма государь Российский указывает, как и с кем можно… — Я заржал сильнее.

— Чего ржёшь, аки мерин? — Верно говоришь.

— Да, это я так, государь, с пьяну… Смешинка попала.

— Ну, и что думаш? Иван советует дозволить им своевольничать, но брать с них десятину.

Я с уважением посмотрел на Ивана, и он зарделся.

— По мне, так, очень здраво Иван Васильевич советует. Я бы ещё добавил им план, как мы по уездам рассылаем. Сколько училищ открыть, порт расширить… Ну и там… много чего ещё. И законы пусть наши чтут. Ревизора им поставить. У каждого купца, чтоб книги доходно-расходные были. И пусть живут, как хотят.

Царь рассмеялся.

— И Иван, почти в точ сказал. Вы сговорились, ли?

— Да, когда? — Спросил Иван, явно довольный, что его мысли совпали с моими, а я подумал: «Моя школа, Киса… Молодец царевич», но вида не подал.

— У умных людей думки сходятся, — перефразировал я известную мне поговорку.

— Тады, и я так думаю, — рассмеялся Царь.

Наследующий день Феофан позвал меня смотреть его «зелейную лавку», а я позвал с собой Царевича Ивана. Полагал, что ему должно быть интересно.

Лавка была пристроена к моей усадьбе — крепости, сразу слева от юго-восточных ворот Кремля. Я сам там не был почти год. В тот раз из Венеции прибыли, заказанные мной линзы и призмы, и мы долго сидели с Феофаном и его двумя младшими сынами над нарисованными мной схемами микроскопа, подзорной трубы и телескопа. Денег линзы и зеркала стоили немерянных.

В итоге Феофан пригласил меня на смотрины, изготовленных ими приборов. Я на ушко сказал ему, чтобы он показывал и рассказывал не мне, а царевичу. Он согласно кивнул.

— Вот, Великий Князь, тута мы сушим растения, делам вытяжку силы и духа из них с помощью крепкой водки, здеся смешиваем зелья между собой.

В помещении, светлом, (из венеции привезли не только оптические стёкла, но и обычные) и просторном, стояли столы, шкафы, склянки и специфический запах. Иван морщился и поглядывал на меня, молча спрашивая: «чего привёл».

— Тут есть самое интересное, — я указал на прибор, стоящий на столе под колпаком. — Такого нет ни у кого в мире. Это мелкоскоп. Можно разглядывать очень мелких животных. Миколка, покаж Царевичу.

Миколка — парень лет тридцати — степенно подошёл к прибору, что-то вложил под объектив, глянул в окуляр, и указав рукой сказал:

— Прошу глянуть сюда. Токма руками не троньте. Руки лучше назад спрятать.

Иван заглянул в бронзовую трубу и отпрянул.

Оглянувшись на меня, потом на Миколку. Тот просто сказал:

— Блоха. Дохлая.

— Страсти Христовы. — Царевич с опаской заглянул снова. — Матерь Божья…

Миколка покрутил колёсики и сказал:

— А это ейные глаза.

— Я не буду глядеть, — сказал Иван, ища поддержки у меня.

— Не боись, Царевич. Это просто блоха. Мелкая тварь. Но сильно убольшенная в этом приборе. Там стёкла особые. Миколка, покаж ему каплю воды.

Всё шло, как в банальной истории про «мелкоскоп» Василия Шукшина. Да и чего другого разве стоило ожидать, показывая микроорганизмы людям пятнадцатого века? Тут во третьем тысячелетии не много кто видел микробов в микроскопе…

Главное, царевич понял, что сырую воду пить нельзя, особо из Москвы реки. И понял он ещё, как важно учить наукам народ.

— Я тебя, Иван Васильевич, что хотел попросить… Не мог бы ты стать учредителем университета. Краковскому университету более ста лет, пора и Российскому родиться.

— Михась, а где мы возьмём профессоров, ректора, кто учить будет? Родить не сложно…

— Механику, математику — могу я, медицину и биологию — Феофан… — Я помолчал, и, решившись сказал: — И ректор у нас есть. Он был профессором Краковского университета и в других университетах работал.

— Кто таков?

— Михаил Иванович Русин. Он себе такое прозвище взял, потому, что родом из Московского Перемышля. И везде, где бы он ни был, себя велел записывать именно так, а не на латинский манер. Очень преданный России человек.

— А откуда он здесь?

— Уже три года у меня…

— Как так? И почему никто не знает?

— Он болел сильно. В том лете, когда ты свадьбу играл, мне привезли его полуживого из Кракова. Он и завещание уже написал. С миром простился. А я ему с гонцом снадобье передал, и ему полегчало. По зиме он приехал сначала в Москву, потом в Рязань. Там у меня приказ лекарский под руку свою взял. Школу открыл. Математику и другие науки давал детворе. Он из Польши двух своих учеников позвал. И вместе с ними народ рязанский лечит. У него знаешь сколько знакомых в неметчине… Сильно уважаемый профессор.

— Ну ты Михась… Как всегда… У тебя ложка к месту. Что ж ты его скрывал от меня и Государя.

— Он сам сильно просил. Суеты и шума не хотел. Да и тайно уехал из Кракова. Всё-таки не до конца верил, что вылечился. Лихоманка у него заразная была. Завещание своё изменил, правда. Не все деньги раздал… Очень богатый… На лекарствах и лечении он там шибко много денег заработал.

— Да мы ему… Да он у нас…

— Правильно мыслишь, Иван Васильевич. Поговоришь с Царём? Я уже и место присмотрел. На Воробьёвых горах.

— Так это долго строить… — поскучнел Иван.

— Пока у меня начнём. Я у себя уже внутренний двор перекрыл, полы настелил. Сейчас там плотники столы стулья ставят. Он там сейчас плотниками командует. Пошли познакомлю.

Мы вышли из «аптеки», и вошли в рядом стоящие двери, ведущие сейчас в мой университет. Для учебных аудиторий боковые окна вредны, и я сделал окна на «потолке». Чтобы с верхних рядов можно было наблюдать за звёздным небом через собранный Миколкой телескоп.

В аудитории работа кипела. Плотники устанавливали ряды учебных столов, ступенями поднимающихся к потолку. За верхним рядом парт уже устроили смотровую площадку и монтировали деревянную станину для телескопа.

Именно возле неё я увидел Михаила Ивановича. Его терпению явно подходил конец. Он утром узнал, что телескоп собран, и уже сегодня ночью хотел его проверить. Для него это было чудо чудесное. Подзорную трубу даже он собирал из картонных трубок и двух линз, но пятикратное увеличение не давало удовлетворения. У меня был, примерно, трехсоткратный. Зеркала и линзы заказывали в двух местах: зеркала в Голландии, линзы в Венеции. Заказал в Голландии и зеркальце с отверстием для осмотра полостей.