"Фантастика 2024-7". Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Панарин Сергей Васильевич Страница 31

– Ага!

– Чего это ты? – обернулся Прохор.

– Я знаю, откуда тут вся эта экзотика! – Павел не скрывал гордости. – На днях в Тамбове из цирка сбежали животные. Заметку готовила, кажется, Любочка… Это не важно. Да, там пропали кенгуру, обезьяна, скунс и петух!

– А сюда они как прибыли? На попутках?

– Возможно, их кто-то похитил, отвёз сюда, и они вырвались на свободу, – предположил корреспондент. – Между прочим, директор цирка жаловался в милицию, что ему угрожали.

– Ну, прямо «Следствие ведут знатоки», – усмехнулся лесник.

– Дельце пахнет криминалом, – пробормотал Гришечкин. – Крупной сенсации не светит, а вот раскрутить тему бандитского произвола вполне возможно… Прохор, нам во что бы то ни стало нужно найти этих зверей!

У Михайлы Ломоносыча хватало забот. Лисёна принесла весть о том, что люди стали ходить на разведку, правда, как-то странно. Зайдут в лес, потом вдруг поворачивают и сбегают в неясной тревоге. Медведь знал, что ощущение опасности – штука тонкая. Бывало, оно спасало множество зверей. К примеру, какой-нибудь волк замается, завоет беспокойно, уведёт стаю, а через какое-то время нагрянут охотники, только волков-то уже тю-тю. Знал лесной губернатор и то, что некоторые начинают чувствовать землетрясение или ещё какую-нибудь катастрофу.

«Неужели мы вовремя снялись с мест?» – думал Михайло.

Лисёну он на всякий случай пожалел, не послал обратно в разведку. А канюк продолжал наблюдение с воздуха, изредка оглашая деревню печальными криками. Кстати, возможно, поэтому тамошние жители ощущали какую-то тоску и подавленность.

Ещё зачем-то пришёл лесник с каким-то незнакомцем. Прохору можно было доверять, он мужик свой, а вот его спутник вызывал серьёзные подозрения. Всё прикладывал какую-то штуковину к лицу, замирал, щёлкала она. Совершенно ясно, что от такого поведения хорошего ждать не стоило, а стрельба весьма вероятна. Вот, к примеру, каждая собака знает: наклонился человек или присел – жди летящего в тебя камня. Нехорошо, в общем, тревожно.

Кроме людской угрозы возникла проблема с расселением. Не все были довольны отведёнными участками. Хомяки не хотели селиться у озера, а белки жаловались на тесноту из-за нехватки дупел. Стук Стукыч проблему с дуплами решить не мог, так как долбил громко, но медленно.

И конечно же, надо было что-то решать с послами. Американец сильно задел ежа, а остальные иноземцы неслабо на него взъелись. Однако это полбеды. Когда слух о том, что Парфюмер оскорбил Колючего, обошёл лес, в народе появились, мягко говоря, опасные мысли относительно скунса и его коллег. Ломоносыч предпочёл утрясти конфликт, втайне желая, чтобы неугомонные дипломаты вымелись из Тамбовщины куда подальше. Тем не менее хлопцы они были симпатичные, только больно уж их было много. Всего четверо, а проблем – хоть с соседями делись.

Для урегулирования политических разногласий медведь собственнолично пожаловал к посольскому шалашу. Время выбрал вечернее, тихое.

– Эй, гостюшки, выходите, надо потолковать, – позвал Михайло.

Циркачи выбрались, расселись, глядя в землю. Последним вальяжно вышел Вонючка Сэм, занял место с краю.

Ломоносыч хмуро начал:

– Значит, музыкального слуха у меня нету, всё-таки в берлоге рос, а там на ухо, сами понимаете, наступили, и не раз, поэтому я вам сейчас не спою, а просто заявлю ноту протеста. Если ещё раз кто-нибудь из вас допустит хотя бы малейшее оскорбление моих подданных, я того лично вызову на самые серьёзные дебаты. На всякий случай намекну, что полемику со мной пока никто не пережил.

– Не надо меня пугать, у нас в стране самая крутая армия, – горделиво сказал Вонючка Сэм. – Видели бы вы наших морских котиков. Сущие дьяволы!

– Так, трепло пушное, – устало проговорил Михайло. – Имей уважение к тому, с кем беседуешь. На каждого вашего морского котика у нас найдётся сухопутный пёсик. А ты сейчас извинишься передо мной, руководителем леса, а потом перед Колючим, моим заместителем по связям с иностранцами.

Скунса, похоже, совсем занесло.

– Вот ещё, извиняться! – ляпнул он и развернулся для химической атаки.

Хвост Сэма ещё поднимался, а медведь уже начал кувырок, и к моменту, когда зловонная струя брызнула туда, где только что сидел Михайло, тот уже был рядом со скунсом, чуть сбоку.

Американец вякнул, почувствовав стальную хватку у себя на шее. Ломоносыч поднял Сэма в воздух, приблизил свою морду к его острой физиономии:

– Ещё раз применишь химическое оружие в моём лесу – съем тебя вместе с хвостом. Понял?

– Да, – прохрипел Вонючка.

– Ты хочешь принести извинения?

– Разумеется… Простите, я больше так не буду.

Михайло разжал лапу, скунс брякнулся оземь.

– Отчего вы все только силу и понимаете? – в отчаянии спросил медведь. – Просишь по-хорошему, никакой реакции. А придавишь горлышко-то, и пожалуйте – результат. Вы поймите, черти иноземные, мы вам искренне рады. Только не надо плевать в колодец.

Циркачи совсем притихли, хотя Ман-Кей хотел возразить, дескать, и не думали никуда плевать, и не знаем, где тут колодец, но промолчал. Сказал Гуру Кен:

– Ты не держи зла, Михайло Ломоносыч. Я с Колючим вчера поговорил, он простил Сэма.

Медведь снова уселся, удовлетворённо кивая.

– И я давно хотеть иметь намерение восхититься. Превосходный тут у вас место, ваш Фатерлянд, – промолвил Петер. – Я есть испытывать зависть белого цвета.

Ломоносыч погладил землю:

– Хорошо тут. Дом это мой. Я-то на Тамбовщину совсем молодым пришёл. С рыбным обозом. Сам-то обоз ехал в Москву, но я всю рыбу с него потаскал ночами, вот он тут и остановился. И верно, чего порожним ехать-то? Ну, я огляделся – любо. Так и поселился. Активность проявил, любознательность. Можно сказать, этот лес – мои университеты. Рос я, рос да вырос в губернатора. – Медведь помолчал. – Хорошие вы ребята, правильные. Если чего, то знайте – тут у вас есть сильная мохнатая лапа.

Пробеседовав ещё несколько часов, Михайло и циркачи расстались друзьями.

Вонючка Сэм сидел пристыженный, вяло жевал жвачечку и погружался в пучины самоанализа.

Бывают натуры, которые надуваются, словно воздушные шарики, от чувства собственного достоинства, лоснятся от самодовольства, а потом жизнь наносит им щелчок. Тогда они сдуваются, теряют спесь, морщась и ноя. Правда, потом снова начинают медленно надуваться… Скунс был из таких натур.

Сейчас ему было и гадко из-за себя, и мерзко оттого, что его так унизили. Но он действительно осознал свою неправоту. Прав был Ломоносыч: только взбучка протрезвила напыщенного наглеца.

– Ребята, вы тоже меня простите, – сказал Сэм друзьям-актёрам.

– Йо, Парфюмер, ты даёшь нам пример откровенности, говоря «прости». Брат, я с тобой, ты реальный boy.

– Молодец, Сэм, я есть гордиться твоим дружбом, – добавил Петер.

Гуру Кен просто пожал скунсу лапу.

В густых сумерках никто не следил за мнимыми послами. Только стоявший на опушке Таинственный Кабан тихо наблюдал за иностранцами. На рыле секача замерла загадочная полуулыбка наподобие той, что тронула лик Джоконды.

Таинственный Кабан вздохнул и скрылся в зарослях.

Глава 6

Часто бывает: после ссоры стороны мирятся и сходятся ещё теснее, чем прежде. Так случилось и в истории с ежом. Вонючка Сэм искренне повинился, а Колючий заверил его: мол, зла не держит. К вящей радости циркачей и тамбовчан, они скрепили мир тёплым лапопожатием.

Потом разговорились и как-то незаметно ушли от шалаша.

Кенгуру не оставлял занятий спортом, посвящая свободное время бегу, прыжкам и избиению деревьев. Местные косились на боксёра, молотящего сосну кулаками, да шептались, дескать, у Стук Стукыча подрастает конкурент.

Петер завёл знакомство с тамбовскими птицами. Те оказались любителями почирикать. Немец от них не отставал:

– Был у меня знакомый режиссёр – попугай по имени Риччи. Этот попугай Риччи вечно хотеть стремиться запутать всё действо вокруг какой-нибудь яркий блестящий предмет или сокровищ. Я понимай, сказывалась его наследственность. Предки Риччи иметь ходить на пиратских судах и с плеч капитанов насмотрелись на такое, что перья дыбом должен встать…