Комбинация (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич Страница 32

— Новые газеты и журналы. А также подготовки книги о России для европейцев. Чтобы представить нашу страну у них самим, не доверяясь всяким проходимцам. Ну и какие-нибудь мелочевки, вроде наборы открыток.

— Что сие?

— Небольшие гравюры на листах плотной бумаги. Возможно раскрашенные частично или полностью. А на оборотной стороне подпись, объясняющая что на открытке изображено. Портреты там лучших людей. Или виды городов. Или природа. Или еще чего. Можно много чего выдумать. И продавать их. Это должно быть простой и любопытной забавой, которая не только заявит о твоей державе там, но и денег принесет. Хотя и не уверен, что много.

— Хм… Занятно.

— Газету ту, что есть, можно оставить в уже сложившемся виде. Политические и хозяйственные новости, а также коммерческие объявления. Только расширить, вывести в масштаб всей России, а не только Москвы и округи. А вот новую сделать совсем другой. Публиковать там всякие интересные истории, курьезы, сплетни, шутки и так далее. Можно даже всякие игры на отгадывание слов.

— Это как?

— Форма с клеточками под буквы. И номера с вопросами, ответами на них будут слова, вписав которые в эти клеточки можно будет заполнить форму. Я потом покажу. Это довольно просто и увлекательно. А в следующем номере ответы на предыдущую форму и новая. Впрочем, игр можно подобных придумать не сложно.

— Это все из сна?

— Да. — кивнул Алексей не став отпираться. — Можно, кстати, даже разделить нашу нынешнюю газету. В ней оставить только новости политики, как российской, так и зарубежной. А в новой размещать только деловые, торговые и прочие подобные новости. Опять-таки — наши и зарубежные. Я даже название для нее занятное придумал — Царский комсомолец. — произнес Алексей, а у самого глаза засмеялись, выдавая то, что он шутит. Лицо, впрочем, осталось невозмутимым, отчего отец этого не понял. Он не любил смотреть сыну в глаза. Это мало кто любил.

— Комсомолец? Это что за невидаль? — поинтересовался царь.

— Ну… — завис Алексей, лихорадочно придумывая оправдание хоть сколь-либо правдоподобное. — Это каламбур — слово-загадка. Ком — сие усечение от коммерческий. Молец — это от слова молодец, то есть, удалец. Со — же просто связка, чтобы благозвучнее звучало. А вместе: толковый в делах коммерции купец али заводчик. Царский, само собой, а не абы какой.

— А поймут? — усмехнувшись, спросил царь. Ему такой каламбур пришелся по душе. — Мудрено очень.

— Так мы напишем. Под названием подпишем то, как сие расшифровывается. Прям в каждом номере и будем писать малым шрифтом. Вот. Можно еще подумать. Но пока, я думаю, трех газет за глаза хватит. «Известия» для политики, «Царский комсомолец» для коммерции и ну, я не знаю, пусть будет «Крокодил» для веселых и любопытных историй. Ну или его «Фитиль» назвать. Тут подумать нужно.

— А журналы?

— Тут я пока не знаю. Много всякого нужно делать. Но я не уверен, что мама справится. Разве что, если станет только присматривать, не сильно влезая. По итогам этого года, например, сельскохозяйственный журнал нужно будет делать. Научный какой-нибудь тоже. Точнее научно-популярный, чтобы рассказывал о сложных изысканиях простым и доходчивым языком. И многое другое. А некоторые так и вообще… — махнул рукой Алексей.

— Что вообще?

— Я не знаю нужно ли. А если и нужно, то явно не маме доверять, так как вопросы не по ней. Например, какой-нибудь армейский листок или как-то так назвать журнал, издавая раз в год. И указывать там действительные особенности службы начальных людей. Какая есть, на каких условиях и где. Давая там же перечень всех таких людей, что состоят на службе, и которые по какой-то причине не состоят. Указывая там год поступления, выслугу, звания и когда какое присвоено, жалование, заслуги, взыскания, участие в делах. И прочее.

— Это еще зачем? — нахмурился царь.

— Чтобы и сами начальные люди ведали о делах и о своем положении, и ты. Потому что в таком перечне сразу будет видно — кто пустой на повышенном жаловании, кто дельный, но перебивается капустным листом. Ты ведь сам много раз говорил, что оценивать нужно по заслугам. Вот такой список и будет отражать сии заслуги. Публично. Чтобы тайком не сговаривались. В нем ведь пустые заслуги если напишешь — вой поднимут. Ну и самое главное — резерв. Ведь даже десятники старых служб — это готовые унтер-офицеры. Ну, почти. И вместо того, чтобы с чистого листа пытаться вырастить новых, можно будет привлекать старых. Если, конечно, они не запятнали себя чем-то.

Царь задумался.

Алексей ему предложил сделать то, что в свое время сделали англичане, чтобы учитывать морских офицеров. Он слышал как-то об этом в прошлой жизни. Такой журнал позволял убрать массу противоречий и проблем, более полно используя столь ценный ресурс, ну и отслеживая всякие нехорошие дела.

Петру идея не сильно понравилась. Впрочем, отказываться он не стал. Продолжив беседу, в которой царевич продолжал сыпать идеями. За ней их Наталья Алексеевна и застала.

— Ну конечно! О чем вы еще могли говорить? — смешливо фыркнула она, уверившись в правильности своего решения.

Бешеный эпилептик и чокнутый параноик. Идеальная парочка. Этих слов, конечно, она не употребила в оценке. Даже мысленно. Не знала. Но в иные, более изящных формулировках она подумала еще хлеще…

Встреча с посланником Фридриха Вильгельма I Мекленбургского прошла довольно приятно и продуктивно. Чему способствовал вкусные виды кофе, которые готовили с подачи Алексея только в Москве. Да и царевна «пришлась ко двору». Наталья Алексеевна по меркам царевича не была красавицей из-за своей страсти к откровенному обжорству. В чем-то миловидное личико. Да. В остальном… ее на его взгляд портила излишняя полнота.

А вот посланник это оценил.

В те годы именно такие женщины были в цене. Что, как едко замечал царевич, происходило из-за излишнего увлечения геометрией.

— Почему? — однажды спросил царь.

— Потому что для геометра идеальная фигура — это шар. Человек же, полон недостатков. А потому в такой геометрической идиллии становится сам на себя не похож…

Переменить моду Алексей, конечно, не мог. Но время от времени подшучивал над ней. Посланник же Мекленбурга не морочил себе голову такими рассуждениями. Он просто ценил женскую пухлость. И, зная любовные предпочтения Фридриха, слывшего известным гулякой, нашел Наталью Алексеевну весьма привлекательной…

А потом, когда эти импровизированные смотрины закончились, поехали все вместе к Лейбницу. Чтобы посмотреть, как он устроился. Так-то этого пожелал посланник герцога, знавший о переезде в Россию этого известного ученого из Ганновера. И Петру с Алексеем было бы желательно его сопровождать, как виновникам сего события. Но и Наталья Алексеевна не устояла, пожелав отправится с ними. Чтобы немного развеяться и показать посланнику свою просвещенность. Чай не теремная девица…

У Готфрида Вильгельма Лейбница в 1698 году умер его покровитель — старый правитель Ганновера — Эрнст-Август. Новый же Георг-Людвиг держал уже немолодого ученого в черном теле, отзываясь о нем пренебрежительно. Как ученый он его не интересовал, только лишь как историограф семьи, которому почему-то платят слишком много.

Более того, после начала грандиозной ругани Ньютона и Лейбница, Георг-Людвиг начал отзываться о нем как о шарлатане и проходимце. Если не сказать больше. И перед Лейбницем остро встал вопрос о том — что делать? Кто виноват было и так понятно.

В оригинальной истории его сумела вытащить к себе в Берлин София-Шарлота, сестра нового курфюрста Ганновера, давно и хорошо знавшая Готфрида. И слывшая интеллектуалкой, находившейся в широкой переписке с виднейшими умами Европы.

Здесь же на него насел и сам Петр, почуяв шанс, и Алексей. Отчего, Лейбниц, немного поколебавшись, отправился в Россию. Он посчитал, что покровительство супруги уже немолодого правителя Пруссии и Бранденбурга интересно, но ненадежно. В любой момент ее супруг мог преставиться. И он бы вновь оказывался у разбитого корыта как там — в Ганновере. Здесь же, несмотря на всякие россказни, ему покровительствовали и правитель, и его наследник. Что гарантировало много больше стабильности. Тем более, что ему пообещали весьма приличное жалование и работу, в которой не потребуется ломать уже немолодые глаза в пыльных архивах.