Две жизни комэска Семенова - Корецкий Данил Аркадьевич Страница 32

— Пока мы едем, слушайте краткий предварительный инструктаж, — сказал Юрий Борисович, когда «Гелендвагены», покрякивая спецсигналами, выехали на Алтуфьевское шоссе и, отжимая в стороны попутные автомобили, начали прорезать транспортный поток, как острый раскаленный нож режет замороженный брусок масла. — Крайне рекомендую быть предельно конкретным, высказываться исключительно по теме. Сделаете доклад, ответите на вопросы, если будут задавать — и не ждите, сразу возвращайтесь на место. К первому лицу не подходить. Если он сам подойдёт, просто стойте ровно, приветливо улыбайтесь, руками не шевелите. В глаза лучше не смотреть. Но и взгляд не отводите. А главное, Сергей Дмитриевич, с личными просьбами не обращаться. Даже если спросит — отвечайте: «Спасибо, у меня все есть!» Вы меня поняли?

Ивлиев машинально кивал, наблюдая сквозь дымчатое стекло проплывающую мимо и каким-то чудом не мешающую им автомобильную пробку. Можно сказать, что он пропускал слова инструктажа мимо ушей.

Судьба сенсационной разработки экспериментальной лаборатории, создание которой стоило стольких усилий, итог пяти лет напряжённой работы, полной провалов и озарений — и это только если считать заключительную фазу, вся его дальнейшая научная карьера, благосостояние семьи, наконец, — для Сергея Ивлиева на карту было поставлено всё. Научная среда, авангард человеческой мысли, нередко становится агрессивной и косной, совсем как среда обывательская, когда сталкивается с открытием, выходящим за рамки привычного. Примеров десятки. И как бы ни был Ивлиев уверен в доказательной базе, собранной его научной группой и тщательно задокументированной, он был готов к любому повороту событий, в том числе и к провалу. Шансы на то, что специальный учёный консилиум встретит его доклад скепсисом и примется «валить» выскочку-акселерата, слишком рано, слишком легко получившего то, к чему принято идти десятилетиями — были весьма велики. Но Ивлиев с самого начала решил идти до конца, чего бы это ему ни стоило. А слова отца успокоили окончательно — на Высший уровень зовут победителей для того, чтобы награждать, а не неудачников, чтобы разоблачать их глупость. И всякие шавки на Олимпе права голоса не имеют! Правда, там будут «Светила», много раз подписывающие ему отказы, уж они-то не заробеют… Ну, что ж, придется сразиться и с ними!

Около часа стремительных обгонов, лихих перестроений из ряда в ряд и рывков по разделительной полосе — и вот уже знакомые всей стране ворота Спасской башни, и Ивлиев протягивает в приспущенное стекло паспорт, официально-строгому, будто не живому, а витализированному сотруднику кремлёвской охраны. Тот сверяет документ со списком, заверенным большой красной печатью, и берет под козырек — они проезжают в Кремль.

— Сюда не всех на машинах пропускают, — сообщает Юрий Борисович. — Только особо важных и ценных кадров. Остальные ножками топают…

Неизвестно, была ли это шутка или суровая правда, но Ивлиев доехал до самого подъезда, после очередного сличения паспорта со списками, миновал двойной пост — на этот раз вместо сержантов с карабинами и штыками, двое офицеров — один в армейской форме, второй в мундире ФСБ, с кобурами на поясах. Посуровевший Юрий Борисович не пошел сквозь рамку металлоискателя — обошел по узкой дорожке, с открывшимся на желтый пластиковый жетон турникетом. Потом они поднялись по широким лестницам, прошли по бесшумной красной дорожке длиннющего коридора. Глядя на эту идеально уложенную, выровненную по ниточке старомодную дорожку, неоднократно замененную и уже в очередной раз носившую следы потертостей, Ивлиев вдруг представил — сколько прямых, артритных, косолапых от старости, мозолей и деформации стоп прошли по ней за десятки лет…

И это были не простые ноги — они несли высокопоставленных, облеченных властью, сановитых чиновников, крупных руководителей, военачальников, конструкторов космических кораблей, политиков… И каждый готовил представить какое-то новое свое предложение: как надежно укрепить обороноспособность страны, небывало повысить урожайность, проникнуть в самые глубины космоса, стократно улучшить жизнь простых граждан, на недосягаемую высоту поднять образование и культуру… Но судя по тому, что добиться заметных прорывов ни в чем упомянутом не удавалось, они то ли несли недоброкачественный материал, то ли не способны были преподнести его адресату или, стушевавшись, не докладывали, как положено, а может, просто не смогли заинтересовать своими убогими мыслями важные умы обитателей государственного Олимпа… И вот теперь по этому самому важному пути страны идет никому не известный и до неприличия молодой человек, некий Ивлиев, он тоже полон наполеоновских планов, но удастся ли ему добиться цели? Ведь постоянные обитатели этих коридоров видели всякое…

Но он располагал колоссальным преимуществом: ему нечего было терять! Ни карьеры, ни государственной дачи, ни хлебной должности, ни квартиры с вертолетной площадкой в Москва-сити, ни особняка на Рублевке, ни пентхауза в новейшем небоскребе Майами, куда можно заехать в специальном лифте, не выходя их автомобиля… Да ну их, эти заоблачные фантазии — даже сорокапятиметровой «трешки» у него не было! У Сергея Дмитриевича Ивлиева за душой не было ничего, но душа, несомненно, имелась, и потому он готов биться до конца!

У высокой полированной двери внезапная растерянность прошла. Ивлиев тряхнул головой и приказал себе, как когда-то в юности: «Не дрейфить, ботан! Наше дело правое. Победа будет за нами!» Юрий Борисович усмехнулся: наверное, опять прочел его мысли.

В просторном квадратном зале, в котором советская архитектурная помпезность смешалась с офисным хай-теком нового времени, собрались человек пятнадцать — одни предпочли сразу занять свои места за длинным полированным столом, другие стояли у занавешенных белой матовой тканью окон и о чём-то негромко переговаривались. Заслушать доклад о витализации были приглашены самые маститые отечественные представители научного мира. Нейрохирург, исследователь мозга Камил Бигава. Два биолога, руководитель кафедры биологии и биологической химии РАН Михаил Шершень и его коллега, академик Юрий Суетин. Два физика: знаменитый Пётр Горбатов, научная группа которого разработала уникальный «думающий» материал «церебрит», и академик, живая легенда теоретической физики Антон Асламов. Известный историк, академик РАН Николай Волошин, автор десятков школьных и вузовских учебников, популяризатор науки, которого злые языки называли не иначе как «главным идеологом от истории». Не обошлось и без министров: здравоохранения Ирина Галушкина, культуры Александр Величко, образования Дмитрий Чуйков, отдельной могучей кучкой стояли силовики, мгновенно просветившие вошедших пронизывающими насквозь взглядами — уже не рентгеновскими: это вчерашний день — какими-то нейтриновыми, а может мезоновыми или кварковыми…

Громко и уверенно поздоровавшись, Ивлиев прошел к столу, внимательно и почему-то без робости разглядывая высокое собрание: и члены правительства и высокопоставленные чиновники, и учёные мужи с мировыми именами смотрели на него вполне дружелюбно и даже с интересом. Больше того: навстречу новичку с редкой для столь почтенного возраста и научного веса порывистостью поднялся академик Суетин. Протягивая руку и обнажая в широкой улыбке фарфоровые зубы предыдущего поколения, уже безнадежно отслужившие свой срок, академик приветствовал Ивлиева как старый знакомый, хотя всё их общение до сих пор было односторонним и сводилось к подписям на отказных письмах и коротком объяснении, когда Сергей все же прорвался на прием: «Ну, что Вы, голубчик, это же мистика, а не наука!» Но сейчас корифей встретил Ивлиева совсем по-другому:

— А вот и автор сенсации! Позвольте, Сергей Дмитриевич, засвидетельствовать вам своё категорическое восхищение. Работа проделана огромная и результаты очень убедительные!

И костюм на светиле науки уже давно пережил пик своей моды. На рукавах ткань блестела, кое-где виднелись неумело замаскированные потертости.

— Спасибо, Юрий Карлович, — стараясь попасть в светский тон матёрого ученого, который только что легко перечеркнул собственные отрицательные оценки, ответил Ивлиев, напряженно думая, откуда академик знает его имя-отчество. Неужели специально выучил? — Ваше мнение для меня очень важно!