Черный гусар (СИ) - "СкальдЪ" Страница 33

К весне 1868 г. войска Туркестанского края насчитывали чуть более восьми тысяч солдат и офицеров: полк гусар, 6 батальонов пехоты, 19 сотен Уральских, Оренбургский и Сибирских казаков, роту саперов и 177 артиллерийских орудия, включая ракетные станки. В это число входили 280 офицеров, тысяча унтер-офицеров, казаки, артиллеристы и солдаты. Имелась и небольшая Аральская флотилия. Трудность заключалась в том, что все эти подразделения охраняли города и крепости, и были разбросаны на огромной территории от Казалинска до Ташкента. Снять их с места и оставить объекты без охраны не представлялось возможным. Так что в поход смогла выступить лишь половина из указанных сил.

Войско состояло из трех полных эскадронов Александрийских гусар (с еще одним мы соединились в Джизаке), двенадцати рот стрелковых батальонов, дивизиона нарезной артиллерии, роты ракетных станков с обслугой, полуроты саперов и шести сотен казаков. Незамедлительно сформировали инженерные парки и подготовили запас снарядов, амуниции и перевязочных материалов. С многочисленным обозом находились и сестры милосердия.

Регулярная армия Бухарского эмирата могла похвастаться пятнадцатью тысячами воинов: 12 батальонов пехоты, 3 тысячи кавалерии и 150 орудий. Кроме того, к ним присоединилось многочисленное ополчение из местных жителей. Воевали они плохо, но их общая численность достигала восьмидесяти тысяч человек.

Как и всегда, мы с Некрасовым занимались разведкой. Нашу команду усилили до двадцати гусар. Впрочем, и казаки охраняли двигающееся войско. Так же были высланы боковые и тыловые разъезды. Кроме того, конные джигиты следовала вдали, справа от дороги, едва виднеясь на горизонте. Но на сей раз подполковник Шауфус дал нам более конкретные указания — теперь мы не только охраняли полк и армию от возможного нападения, но и собирали сведения о противнике, местности и погоде.

Войску потребовались сутки, чтобы переправиться через Сыр. Паром безостановочно скользил от одного берега до другого.

Пришли первые радостные известия. Командир Джизакского отряда полковник Абрамов докладывал, что ночью 14-го апреля большая шайка бухарцев под командованием Ахмата, старшего сына чилекского бека Омара, напала на их лагерь. Войска поднялись по тревоге, открыли огонь и пушечную стрельбу, а с рассветом перешли в атаку. Наш второй эскадрон с двумя сотнями казаков преследовал их 15 верст, совершенно разбил, а самого Ахмата взял в плен. Неприятель потерял более трехсот человек, с нашей стороны погиб один казачий офицер, три рядовых казака и один гусар. Пали шесть лошадей.

Известие вызвало радость — было приятно, что война началась хорошо. Это посчитали благоприятным знаком. Кауфман так же не скрывал удовлетворения. А радость генерал-губернатора означала, что за столь смелые и удачливые действия последует награда.

Во время одного из разъездов нам навстречу попался вражеский отряд. Их по первым прикидкам насчитывалось свыше двух сотен, и мы не решились вступить в бой при таком соотношении. Наблюдали мы за ними издалека, но и они нас заметили. Послышались крики.

— Урус! Урус! Мир! Мы к вам! — нам кричали на таджикском и узбекском, демонстрируя пустые руки и хитрые загоревшие лица.

— Засада? — предположил Некрасов, оглядываясь по сторонам. То, что нас могли обмануть, было вполне вероятно. В Азии обманывали все и всех.

— Смотри, к нам парламентер едет, — заметил я. — Козлов, приглядывай по сторонам на всякий случай.

— Слушаюсь, вашбродь. Гусары, разомкнись! Отставить разговоры!

Команда остановились, позволив парламентеру приблизиться. Им оказался важный и спокойный афганец, без оружия и с улыбкой на устах, которая должна была нас успокоить.

— Мой повелитель Искандер-хан поссорился с лживым и порочным эмиром Музаффаром! — начал посланник. Говорил он с таким важным видом, словно предложение его господина должна было осчастливить не только Кауфмана, но и всю Россию. — Услышав о доблести и благородстве наместника Белого Царя, он решил перейти под его руку.

— Вот как? Отрадно подобное слышать. Пусть Искандер-хан приблизится к нам со своими ближними слугами, а все прочие остаются, где и стоят, — Некрасов язык знал плохо, да и особым желанием его изучать не горел. Пришлось изъясняться мне. Несмотря на мои скромные навыки, парламентер меня худо-бедно понял.

Посланник ускакал и уже через пять минут вернулся, представляя нам своего повелителя, разочаровавшегося в бухарском эмире. Искандер-хан с виду оказался очень благородным человеком. Люди с подобной внешностью в Азии мне уже попадались. Они были редкостью, но все же встречались. Белое, красивое лицо, умный, любознательный взгляд, полная достоинства и внутренней силы осанка. Одет он был в богатый кашемировый халат поверх малинового шелкового бешмета. Голову прикрывала изящно сложенная чалма. Сидел афганец на прекрасном сером аргамаке, в седле, вышитом серебряной нитью.

— От имени генерал-губернатора и Александрийских гусар мы приветствуем вас, — я говорил по-таджикски. Некрасов молчал.

— Я рад видеть верных воинов наместника, — Искандер-хан приложил руку к чалме. — Не проводите ли вы меня к нему?

Так мы и сделали. Афганец не возражал, что его людей для безопасности заставили двигаться позади. Они выглядели бедно, у многих даже отсутствовала обувь. Длиннополые кафтаны, синие сюртуку, детали экипировки английских войск, красные куртки бухарской пехоты, старые русские шинели — воинство Искандер-хана вид имело разбойничий и не слишком воинственный.

— Скажи, благородный воин, — обратился хан ко мне, с любопытством оглядывая нашу форму и коней. — Это вы и есть? Те, кого прозвали Кара Улюм?

— Кара Улюм? — я некоторое время соображал, что же он имеет в виду, пока меня не осенило. Это же Черная Смерть, не иначе. Ого! Значит, слух о черных гусарах уже разошелся по Средней Азии. Великолепно!

Стараясь не улыбаться и сохраняя серьезность, я важно кивнул.

— Да, так и есть. Нам приятно, что уважаемый хан о нас уже слышал.

— Слышал, слышал, — тот уважительно поцокал языком, оглядывая гусар.

— Что он говорит? — Андрей требовательно дернул меня за руку.

— Язык надо учить, Некрасом-бек, — засмеялся я. Искандер-хан, хоть ничего и не понял, из вежливости заулыбался, показывая крупные белые зубы. — Говорит, что ушел от эмира и хочет служить наместнику.

— Небось, денег ему не заплатили, вот он и разочаровался, — предположил Некрасов, откидывая мысли о всяких «высоких материях» и якобы пострадавшей чести хана. Впоследствии выяснилось, что Андрей попал в точку.

Через час мы приблизились к войску и сдали хана с рук на руки Кауфману. Генерал нас поблагодарил и повел рукой, приглашая афганца к беседе, для чего на берегу ручья быстренько расстелили ковры и поставили самовар. Слуги поддерживали хана под руки и помогли ему слезть с коня. Добравшись до ковров, он с достоинством сел на пятки.

Беседа с командующим войском заняла около получаса, но окончания ее мы не застали, вновь выдвинувшись на дорогу. Как нам впоследствии рассказали, Искандер перешел на службу к Белому Царю. За свою верность он выторговал жалование: три рубля в сутки самому хану, рубль его старшему помощнику, остальным офицерам по пятьдесят копеек, а всем «аляманам» т. е. рядовым, по пятнадцать копеек.

Войско продолжило движение. С помощью казаков мы взяли нескольких «языков». Ситуация прояснялась. Садык-бек с шестью тысячами киргизов стоял в укрепленном селении Ата на склонах Каратаутских гор, а еще один, Хайдар-бек, с отрядом в тысячу, занял дорогу сразу за Джизаком.

В Джизаке нас с радостью встречал 2-й эскадрон под командованием князя Ухтомского. Я их не видел с того времени, когда возвращался с Бухары. За минувшее время часть офицеров успела получить отличия и повышения. Они устроили нам небольшую, но веселую пирушку.

Лазареты в Джизаке оказались переполнены. И не сколько от ран или последствий боев, а от элементарной дизентерии, горячки и реакции на климат. Многим крайне тяжело давались переходы в жару и отсутствие воды. Не в силах терпеть жажду самые несознательные и глупые солдаты пили из первых попавшихся по дороге луж. И конечно, подхватывали понос или еще чего хуже.