Бастард Ивана Грозного (СИ) - Шелест Михаил Васильевич Страница 33

Государь даже разрешил боярским детям послать своих гонцов в вотчины, дабы приступить к розыску немедленно. Определили, что розыск земель каждый проведет от своего места по направлению к Москве. Высказав таким образом «свою волю», Иван с благодарностью посмотрел на Ракшая.

Связь между Иваном и Санькой становилась всё понятнее им обоим. Александр просто думал о том, что хотел донести Ивану, а Ивану эти мысли раскрывались. Не навязывались, а становились доступными. Как «расшаренные[32]» файлы в компьютерной сети. И то, что Александр волю не навязывал, а информировал царя, давая справки о тех или иных фамилиях, событиях, возвело Саньку в отношениях с царём на недосягаемую для Адашева высоту. И это Адашев понял. Понял он и то, что царь всё-таки попал под влияние ведуна.

Они провели весь следующий день в совещаниях с перерывом на трапезу и от Адашева не могло укрыться мысленное общение Ивана и Ракшая. Это его сильно напрягало и к вечеру Алексей Фёдорович всё же не выдержал. Он выбрал момент, когда Ракшай отошёл в сторону и спросил:

— У тебя, государь, всё в порядке? Ты какой-то задумчивый сегодня. И говоришь всё с закрытыми глазами.

— Да? — Удивился Иван. — Не замечал.

— Так вот… Словно кто колдует тебе. Никакие словеса со стороны не чуешь?

Иван Васильевич посмотрел на Адашева и правый уголок его рта дрогнул в полуулыбке.

— Не заботься о том. Ладно всё со мной. А за подсказ спасибо. Не гоже царю глаза закатывать. Не юродивый, чай… Ракшай научил, как с помощью постоянной молитвы обращаться за «правдой».

— Ну и как? — Едва не усмехнулся Адашев, но вовремя одёрнул себя.

— Просто, — сказал Иван. — Господи Иисусе Христе вразуми меня.

— И всё? Так и есть — проще не куда. Помогает?

— Помогает.

— А я думаю, что это государь губами шевелит постоянно. С кем, думаю, говорит? Встревожился за тебя. Вдруг утомился, думаю?

— Нет. Ладно всё складывается. И ведь как я вовремя вспомнил, как мы с тобой слушали этого… не помню по имени… Родич Витовта… Предлагал, как служилых людей вокруг трона собрать. Помнишь?

— Помню, но имя забыл. Давно это было… Да и кто их, ляхов, упомнит. Сколько их здеся было…

— Вот и я забыл, как имя, а что говорил, помню. Так вот… Пришло, видно, время. Нам никак нельзя допустить, чтобы Москва сгорела, и бунт черни, и купцов. А для того войско стрельцов под рукой надобно иметь всегда. Да и Казань брать с такими воеводами, то ещё занятие. Кто в лес, кто по дрова. Нам с тобой, Алексей Фёдорович надобно собрать войско и самим вдарить по Казани. И сначала пройтись по окружным городкам и весям, чтобы Казанцам в помощь не пришли.

— А этот поход на Казань свернём? — Спросил Адашев.

— Нельзя. Пусть идут, как задумано было. Только пушки я приказал оставить в Коломне. Мои пушки, не хочу, чтобы утонули.

— Потонут ведь людишки! Я Ракшаю верю. Раз сказал, потонут, значит, потонут. Хотя… Раз пушек мало, могут и пройти. Надо ж ведь… Только сейчас понял, что будущее в наших руках…

— О, то ж… — глубокомысленно подытожил разговор Иван.

Этим разговором Алексей Фёдорович, подавив гордыню, не стал «качать права», а мягко намекнул на своё присутствие и вроде как на озабоченность состоянием государя. Иван по малоопытности в интригах и политесах сей демарш боярина пропустил, посчитав за проявление беспокойства о государевом деле, однако для себя отметил, что их мысленную связь с ведуном надо скрывать. А то и до метрополита дойдёт, что царь молится господу, дабы познать правду.

Адашев пытался не оставлять новоиспечённого Александра Мокшеевича с государем, но и он человек с потребностями, и как-то на некоторое время удалился по нужде. Этим воспользовался государь.

— Я вот, что мыслю, Ракшай. Зело полезен ты мне, когда рядом со мной. Не ведаю, как ты это делаешь, но про некоторые семьи я и так знал не мало. Но сейчас знаю не только про их былые заслуги и пакости, но и про будущие. То зело для государства полезно. Кстати, и про Адашева узнал, много нового. Потому, решаю я, что ты пока рядом будешь всегда. Батька твой и без тебя справится. Да и остановимся мы все пока здесь, в Коломенском. Поставим кремневый дворец из камня. В Коломне закончили уже. Купцы Китайгородскую стену тоже поставили. Пускай туточа ставят. Согласен? И то мои мысли, а не твои. Я чую.

Александр чуть склонив голову с ответом не спешил.

— Ты не сейчас отвечай. Перед сном обсудим. Нам есть что… — царь усмехнулся. — Сказку расскажешь новую. Есть у тебя?

— Есть государь.

— Три девицы под окном пряли поздно вечерком. Кабы я была царица, — говорит одна девица, — то на весь крещеный мир приготовила б я пир. Кабы я была царица, — говорит ее сестрица, — то на весь бы мир одна наткала я полотна. Кабы я была царица, — третья молвила сестрица, — я б для батюшки-царя родила богатыря.

Глава 11

Москва открылась краснокирпичной Китайгородской стеной, сразу за которой начиналось торжище. Саньку поразило, сколько они проезжали мостов и мостиков, перекинутых то через речки-ручейки, то через глубокие и не очень овраги! Москва представала незнакомой, но такой же суетной.

Сразу после пересечения Москвы реки и выезде на её левый берег, царский поезд столкнулся с массой движущихся в ту, или противоположную сторону, саней и волокуш. Ни троек, ни «двоек» видно не было. В тяжелые повозки запрягали коней друг за другом.

Лошадки, в основном, были среднерослые, в холке примерно с Саньку, с короткой шеей и выпуклым лбом. Редко попадались длинношеие красавцы.

Военные конники использовали низкорослых степных ногайских лошадей, неприхотливых, невысоких и лёгких телосложением. Они легко выдерживали шестичасовой безостановочный бег, в чём Александр смог убедиться за время длительного перехода из Коломны в Коломенское. Именно на таком жеребчике верхом ехал сейчас и Ракшай.

В Москву много везли брёвен и пиломатериалов, и Санька понял почему, когда въехал в Китайгородские Варварские ворота. Китай-город застраивался теремами. Сразу за воротами, справа и слева вдоль стены стояли слады брёвен, бруса и досок.

— Готовые срубы недорого! — Кричали зазывалы. — Отрезная доска и дрань!

Тут же пилили и строгали, сколачивали двери и окна, подгоняли и собирали, и разбирали конструкторы. Санька проезжал, глядючи на это, открыв от изумления рот. Государь ехал рядом и не удержался, чтобы не похвалиться.

— Заселяют купцы и бояре Китай-город. Растёт посад!

— Вот отсюда и полыхнёт, когда дровишки подсохнут, — буркнул Александр тихо, но Иван услышал. А может не услышал, а понял.

— Не полыхнет, — упрямо насупился царь. — Не допущу!

Государь прижал пятками своего серого аргамака, стоившего, как он сказал Александру, триста рублей, и тот попытался рванутся в галоп, но лишь встал на дыбы, сдерживаемый рукой седока.

— Ты что-то имеешь предложить? — Спросил Иван, успокаивая свой гнев.

— Вынести это безобразие за стену.

— За стеной они не будут платить пошлину, — сказал царь.

— Кто сказал? — Удивился Александр.

— В судебнике прописано от… э-э-э… не помню какого года.

— Издай указ.

— Дума боярская не приговорит.

— Насрать на неё, — ругнулся Александр. — На думу боярскую.

— Как это? Что значит насрать?

— Навалить на их приговор кучу.

— Зело похабно от тебя слышать такое…

Иван даже расстроился и Александр извинился.

— Прости, государь, вырвалось скверное.

— Бог простит, — тихо сказал Иван.

Посад пах свежеструганным деревом.

— В думе почти все мои родичи: дядьки, деды. А кто не родич, тот потомок Рюрика, Владимира, Олега. Они меня уму-разуму учат.

— Учат-то они учат, спору нет. Но и земли растаскивают. Черносошных крестьян обирают, пустоши к рукам прибирают. Вон дьяки да дворецкие и твои земли себе отписывают. Кто через монастыри, а кто и так. Те же Захарьины… И себе и родичам много земель отписали, якобы продав болотины негодные за гроши, а цена им — рубли.