Купец из будущего 2 (СИ) - Чайка Дмитрий Страница 33

— Фальшион! — выдохнул в озарении князь, не обращая внимания на удивленного донельзя кузнеца. Это оружие и родилось из обычного германского ножа, и было куда дешевле, чем меч. — Ну, конечно же. Сделаешь мне к весне восемь сотен таких ножей, и твой долг закрыт. Бери людей, сколько нужно, но сделай! Понял!

— Понял, ваша светлость! — сглотнул слюну мастер. — Непременно сделаю! А что такое фальшион? Я и слова такого никогда не слышал.

— Это большой сакс с тяжелым и острым концом. Полтора локтя, или чуть длиннее, — пояснил Самослав. — Он должен быть пригоден и для укола, и для рубки.

— Я, кажется, понял, что вам нужно, ваша светлость, — задумался мастер. — Я сделаю образец через пару дней. Нужно будет опробовать. Если я правильно вас понял, то таким ножом можно будет отрубить руку. А обычным саксом этого сделать никак получится.

Два дня пролетели в трудах и заботах. Их и не заметили. Князь вместе с легатом Деметрием осматривали грубую заготовку здоровенного ножа, шириной на конце почти в ладонь. Этот конец сходился потом в хищное жало острия. Огромный тесак оказался довольно удобным, и Деметрий пробовал выполнить им тот или иной удар, шевеля в задумчивости губами.

— Ну что? — спросил Само.

— На удивление, вполне неплохо, ваша светлость, — ответил, наконец, Деметрий. — Если пытаться биться им как обычным ножом — полное дерьмо, скорость будет очень низкой. И для укола в плотном строю подходит не слишком хорошо. Хуже, чем меч, но рана от такого удара будет страшной. Точнее, раненых после этого ножа почти не будет, они быстро кровью истекут. А вот рубить им очень удобно, конец тяжелый. Думаю, я таким ножом даже смогу рассечь кольчугу. Надо будет попробовать.

— Так что? Нам это подходит? — нетерпеливо спросил Само, безумно гордый тем прогрессом, который он привнес в местное военное дело.

— Нет! — отрезал Деметрий. — Нашим парням умения не хватит ножом с таким балансом работать. Этот я себе возьму, а для воинов нужно сделать германский лангсакс с одним лезвием и толстым обухом. В тесном строю, где нужно колоть, а не рубить, это то, что нужно. А как разбогатеем, будем мечи ковать.

— Восемь сотен до лета, Лотар, — повернулся князь к кузнецу, который понятливо кивал головой. Собственно, именно это он и предлагал с самого начала. — Восемь сотен таких ножей, и эта кузница твоя. И земля под ней твоя. И вообще, тогда проси у меня все, что хочешь.

— Мне бы жениться, ваша светлость, — смущенно сказал Лотар. — Девушка одна мне люба, да только ее за меня не отдадут. Она самого мельника дочь, а у меня пока ни кола, ни двора.

— Это которая дочь? Кунигунда или Эльфрида? — со знанием дела спросил князь, который ехал с ними в обозе почти два месяца. — Советую взять Фриду, у нее характер не такой противный.

— Да! — радостно замотал башкой Лотар, и на его лице появилось дурацкое мечтательное выражение. Дочь мельника, обладательница необъятной задницы и арбузных сисек, считалась тут неописуемой красавицей, и была объектом всеобщих воздыханий. Она знала себе цену, и абы кого в мужья себе не хотела. — Фрида!

— Ну, Фрида, так Фрида, — равнодушно пожал плечами князь, у которого были свои понятия о красоте. Его собственную жену многие местные по простоте душевной принимали за живое воплощение германской богини Фрейи, и обычной женщиной не считали. Особенно, когда следом за ней шел исполинских размеров охранник-дан в медвежьей шкуре и с огромной секирой на плече. Он тоже разделял мнение большинства и своей службой безумно гордился. Боги и богини перемешались в многоязычном городе самым причудливым образом, и даже святой Мартин постепенно становился для словен чем-то вроде германского Одина. Просто еще один чужеземный бог, которому можно на всякий случай принести жертвы. И никакого противоречия никто из горожан в этом не видел. Ведь чем больше богов, тем лучше. Кто-нибудь, да поможет. Князь Самослав, как верховный жрец, и сам продвигал подобную идею, внедряя в массы культ христианского святого. У него были долгосрочные планы.

— Когда дом поставишь, я твоим сватом буду, — пообещал князь. — Эльфрида — твоя, обещаю. Думаю, почтенный мельник Халло не откажет мне в такой малости.

— Пять толковых парней, ваша светлость, — облизал пересохшие губы кузнец. — Мне нужно пять сильных толковых парней. И я сделаю до лета восемь сотен таких ножей, даже если мне вообще не придется спать.

— Есть одно условие, Лотар, — сказал князь. — Восемь сотен ножей должны сделать твои подмастерья. Ты же будешь делать доспехи для меня и лучших воинов. Для начала нужно приодеть в железо одного мальчика. Кольчуга с пластинами, как у меня, шлем с назатыльником и забралом, наручи, поножи. Он с ног до головы должен быть в железо закован.

— Мальчика? — выпучил глаза Лотар. — Что еще за мальчик?

— Сигурд, заходи! — крикнул Само.

Глава 37

Незаметно наступил год тридцать девятый царствования короля Хлотаря II, или шестьсот двадцать третий от Рождества Христова. Впрочем, последняя дата была пока известна немногим, и еще не вошла в широкий обиход. Последние мирные месяцы в словенских землях. Грозные всадники, собранные из разных племен под знаменами родов уар и хуни, уже обратили свой взгляд на запад.

Князь Самослав ломал голову над тем, как прожить до следующей зимы. Впереди была война, ведь авары не были слепыми и глухими. Их разъезды замечали довольно часто. Они подъезжали к засекам, что понаделал в пограничных землях Дражко, удивленно крутили головами, и скакали вдоль леса, где внезапно исчезли знакомые тропы, а под ноги могла прилететь стрела, что вежливо просила непрошеных гостей уйти подобру-поздорову. Проблема была только в том, что никакими гостями в этих землях авары себя не считали. Они были тут хозяевами. А потому пустеющие на глазах деревеньки, где они привыкли брать зерно, приводили их в немалое изумление. Ведь это они пригнали хорутан в эти земли четверть века назад. Конники пытались идти на запад, туда, куда уходили их рабы, но неизменно упирались в глухую чащу. Привычные лесные дороги оказывались заваленными упавшими деревьями или были заплетены кустарником и молодыми деревьями, которые срослись в самые причудливые фигуры, намертво перекрывая проход коннице. Впрочем, несколько юношей, пылавших гневом, прорубались через эти заросли только для того, чтобы упасть в волчью яму и умереть на кольях вместе со своим конем. Все это для благородных всадников было неслыханной дерзостью, и вести полетели к самому тудуну. Тудун Тоногой, наместник великого кагана в тех землях, тоже не был слепым и глухим. Он уже знал, что где-то на западе какой-то наглый мальчишка поставил город, устроил торг и неслыханно разбогател, найдя залежи соли. Его соглядатаи из мораван, что были на том торге, доложили все в мельчайших подробностях. Вот только место, где добывалась соль, так и осталось неизвестным, но это уже не имело ни малейшего значения. Поход на запад будет весной, по свежей траве. Тудун возьмет верные племена всадников и примерно накажет наглецов. Он обойдется своими силами. Великому кагану неинтересна мелкая возня в этих глухих лесах. Его цель — Константинополь. В его хринге день и ночь куют оружие, а вожди словенских племен из бывших имперских провинций Фракия, Македония и Иллирия ждут приказа выступать. «Семь племен», которым великий каган пожаловал для поселения Фракию, готовили в низовьях Дуная сотни кораблей-однодеревок, которые греки называли моноксилами. Они станут главной ударной силой в том походе. Они ворвутся в Константинополь с моря, пока другие вожди погонят своих людей на стены огромного города, который до сих пор не покорился никому. У великого кагана и планы были великие, он не станет вникать в такие мелочи, как очередной набег на земли обнаглевших хорутан. Ему на это наплевать.

Именно об этом размышлял князь Самослав, который тоже получал информацию от тех же самых мораван, которые не видели ничего зазорного в том, чтобы за десяток-другой фунтов соли рассказать все, что знают. Ведь отказ от сотрудничества подразумевал более близкое знакомство с могучим полуседым мужиком, сверкавшим суровым взглядом из-под кустистых бровей. Им, этим человеком, который оказался главой Тайного Приказа, в словенских землях уже начинали пугать детей, а лазутчики — мораване не настолько сильно любили своих хозяев — авар. Соль они любили куда больше.