Болотник. Книга 3 - Андрей Алексеевич Панченко Страница 33

Охренеть! Вот это новости! Всё в голове на место встало. Откровенный рассказ Палыча многое объясняет. Детская травма. Да, маньяками и серийными преступниками почти всегда становятся те, у кого было неблагополучное детство или просто неблагополучный психотравмирующий период в жизни. Но это происходит только в том случае, если печальные события детства наложились на особые психические и интеллектуальные особенности индивида. Существует статистика. Так вот, девяносто четыре процента из них — это те люди, психика которых настолько уязвима от рождения, что при неблагоприятных условиях такой человек вполне может оказаться одержим какой-то идеей, целью, а некоторые становятся серийным убийцей или насильником. Вот и Палыч — оказался одержим местью. Многие в СССР были на его месте, тысячи людей, но только единицы были настолько решительны, чтобы хоть что-то предпринять и начать действовать. И вот, один из таких людей сейчас не так далеко от меня. Пожалуй, самое интересное — это то, что в большинстве своем это неординарные люди. И если бы с детства они попали не просто в благополучную атмосферу, а в какие-то условия, где развивали бы их творческие или иные способности, заложенные от природы, они могли бы стать замечательными учеными, знаменитыми людьми искусства. Тот факт, что обычно маньяков долго ищут, косвенно подтверждает, что с интеллектом у них дела обстоят неплохо, заметать следы они умеют… Опять же, пример моего бывшего начальника. Без образования, без связей, сын репрессированных родителей, бывший пленный, бывший коллаборационист, действуя решительно и изобретательно — он смог пробиться вверх. Стал, хоть небольшим, но начальником и имел возможность влиять на судьбы нескольких сотен людей. С Палычем мне всё понятно, осталось теперь только понять, что этих шестерых связывало между собой на столько, что они умереть друг за друга готовы.

— Ну хорошо, я тебе жизнь испортил. Майор тебя и жену «прессовал» на следствии, но остальные то причём?! Вот ты говоришь, что верующий, ну так я тебе напомню Библейскую заповедь — не убий!

— Мне всё равно гореть в аду. Так что одним грехом больше, одним меньше, для меня уже роли не играет. Это даже интересно, молодость свою лихую вспомнил.

— Эй! Мужики! Вы же видите, с какой тварью вы рядом находитесь. Вы всё слышали! Это гнида фашистская! Подстилка! Предатель! Убейте его! — вновь я ору, обращаясь к невидимым мною стрелкам.

— Зря стараешься Кирилл. Мы с Павлом столько раз друг друга от смерти спасали, да под пулями ходили, что он мне дороже родного брата — вновь знакомый голос — меня и Савелия, царства ему небесного, он из плена вытащил, от смерти спас. Его в Москву отправили, в госпиталь, а мы на Орловщине до 1951 года, советских резали! Как только НКВД нас за горло взяло, так мы сюда, к Павлу и подались. Все восемь человек, все что от нашего отряда остались. Он нас принял, помог, документы новые выправил. Мы полвека уже почитай вместе. А смерти мы не боимся, пожили своё. Двое из нас покинули этот мир уже давно, Савку ты застрелил. Ты молодец. С ним ни каждый бы справился. И смерть ему в бою подарил. Так умереть гораздо лучше, чем в кровати, на обсосанной простыне. Но мы умирать пока не собираемся. Для того, чтобы до нас добраться, ещё вас найти должны. Тайга большая, мест тут глухих много, вас долго искать будут. Да и не факт ещё, что вас вообще найдут.

Мой невидимый собеседник только что косвенно подтвердил то, что мы и так знали — с этого оврага живыми они нас не выпустят.

— У вас же жены! Дети! Вы о них подумали?! С ними что будет? — мама дорогая! Нарвался на хорошо законспирированную ячейку «лесных братьев». Хотя нет, эти «братья» только в Прибалтике же вроде были? А как другие назывались? Лезет же всякая ерунда в голову! Надо собраться, надо как-то выпутываться из этой ситуации.

— А ничего с ними не будет. Ни-че-го. Сейчас не тридцать седьмой год, родственников не посадят — прервал меня Палыч — хватит разговоры разговаривать. Принимай решение. Выбора у тебя всё равно нет. Если откажешься, мы твою молодую сучку сюда притащим, и посмотрим, как ты потом петь будешь, когда мы её на куски резать начнём.

— Она тут ни причём! Не трогай её!

— Карина тоже ни причем была! Но её вместе со мной забрали! — снова вышел из себя Палыч — Наполовину китаянка она! Ну и что?! Она вообще про мои дела не знала! Она за свою жизнь мухи не обидела, а её в кандалы и в камеру!

— Так мне сказали, что её отец и брат на тебя, через неё вышли — сказал я наугад, лишь бы потянуть время.

— Это я на них вышел! Для неё и брат и отец умерли, она не знала, что они живы! Следователь! Эта сука, её на моих глазах мордовал! Что бы я посмотрел, значит и сдал всё и всех. А она молчала! Она только на меня всё время смотрела, и звука не произнесла… Он её пощечины, только голова из стороны в сторону, а я её за всю нашу жизнь пальцем не тронул! Воробушек мой, меленькая… — голос Палыча на секунду как будто захлебнулся слезами. Но бывший начальник снова смог взять себя в руки — так что плевать мне на твою бабу! Выпотрошу, и не поморщусь.

— Дай нам время подумать!

— У тебя времени нет.

— Палыч! Я тут не один, нас четыре человека! Нам надо время, хотя бы несколько минут.

— Десять минут у вас!

— Чего делать будем, Никитос? — обратился я к лейтенанту, который весь разговор слышал от и до — давай решать. Не отвлекайся! Паси противоположный склон, я за этим присмотрю, они вполне могут сейчас попробовать к нам на огонёк заглянуть.

— Про какие камни вы говорили? У тебя есть что то, что нужно этим шакалам? Из-за этого нас всех тут в лесу чуть не перебили?! — летёха на нервах, но взгляд на меня не переводит, продолжая осматривать свой сектор.

— Успокойся. Понятия не имею, о чём он говорит, но я поддержал разговор. Нам нужно время! Пока он думает, что нужная ему вещь у нас, мы в безопасности. Только благодаря этому мы до сих пор живы.

— Согласен. Извини. Что будем решать Кирилл? — Никита в растерянности и не знает, что делать, а надёжного и уверенного в себе командира рядом нет. Я за него. Так уж сложилось, что он безоговорочно уступил мне право принимать решения.