Сергей Бузинин - Последняя песнь Акелы. Книга первая Страница 34

— Правду говорил Туташхиа, и в самом деле один пропадет, — после чего помолчал еще немного, успокаивая кипевшую внутри него злость, и, не в силах до конца побороть сконцентрированное в нем возмущение, коротко бросил:

— Идите уж, Троцкий. Как вахту отстоите — передайте старпому, что я определил вас на камбуз, коку помогать. До конца рейса! — И, видя, что Троцкий так и не сдвинулся с места, заорал: — Да уйдете вы уже, наконец?! Бегом отсюда, олух! Отставить! Сначала к вахтенному за шваброй, а потом сюда! Это, — Арсенин ткнул пальцем в направлении кучи осколков, — убрать! Но аккуратно!

И только после того, как за убегающим матросом захлопнулась дверь, судорожно вздохнул, предчувствуя, что одним разбитым барометром не обойдется, и все самое плохое, как уж повелось исстари, впереди.

Как я и предполагал, встреча с Винницким не принесла ничего хорошего. Поначалу Лопатин (на время судьбоносного рандеву я дал Сашиной сущности максимум свободы) старинному приятелю обрадовался. А вот тот что-то не очень. Нет, лицо у него было крайне приветливое, добрейшая и сострадательная улыбка, сочувствующие нотки в голосе… все как полагается. Но глаза! Взгляд жесткий, колючий, без тени тепла и участия. А через несколько минут разговора, стоило Лопатину поинтересоваться продвижением дел в их совместном бизнесе, Мишины глаза и вовсе ледяными стали. Отчитался он до копеечки, но сразу после окончания деловой части раута предложил предоставить убежище где-то в порту. Биндюжники, мол, укроют. И взглянул на меня так, словно уже подписал приговор. Окончательный и без права на обжалование. Мне кажется, Лопатин тоже понял, что укрытие в порту — билет в один конец. На дно морское или в безымянную могилку, не важно куда, но с концами. Пока Саша в панике хлопал глазами, я перехватил инициативу (благо для постороннего взгляда эти пертурбации не заметны) и выложил последний козырь, упомянув о Дато. Небрежно так. Мол, за время странствий подружился с абреком, вплоть до побратимства, и вскоре он меня искать начнет. И тут же весьма позабавился, наблюдая за реакцией Винницкого.

Едва крутой Уокер, тьфу ты, Миша, услышал про Туташхиа, как его взгляд тут же плеснул страхом. Ужасом. Так смотрит человек, дошедший до края пропасти и открывший глаза на самом ее краю, так и не успев сделать роковой шаг. Винницкий тут же дал адрес конспиративной, тьфу ты (что-то я сегодня сбиваюсь чаще обычного), съемной квартиры, туманно пообещал помочь деньгами и документами и, сославшись на очень срочные дела, распрощался. А я побрел на вокзал разузнать, когда и куда поезда ходят. Желательно, чтобы ходили они как можно дальше. Возле вокзала я и попался полиции. Абсолютно по-глупому. Впрочем, иного я сам от себя и не ожидал. Ну какого лешего, спрашивается, я от городового сквозануть попытался? Полиции мое лицо не знакомо, а что документов при себе нет, так Лопатин говорит, что здесь и сейчас паспортную книжку постоянно при себе носить необязательно. В общем, все мы сильны задним умом. Итог вполне закономерен, сначала я попал в полицейский участок, оттуда — в тюрьму. Странное дело, едва Лопатин узнал, что на ближайшее время мне (и ему, соответственно) предстоит куковать в Одесском тюремном замке, как он сам успокоился и меня увещевать принялся: мол, вполне приличное место, кормят-поят, гулять выводят и не обижают. Только мне от этого легче не стало. Одно хорошо, в тюремной камере я с Колей Корено познакомился, что тоже закономерно — должно же мне хоть в чем-то везти?

Николай — занятный парень. Старше меня на пару лет, а весь из себя пробивной, уверенный, но спокойный. Хотя чего б при таких данных не быть пробивным — каждый его кулак как два моих, но уверен, доведись ему с Дато на узкой тропке пересечься, братишка его на счет раз сделает! Пообщались мы полдня, а Корено уже и меня готов под опеку взять, так что даже если в замке к уголовным определят, Коля меня в обиду не даст. Одного не пойму, у меня что, красным маркером аршинными буквами на лбу написано: «нуждается в защите и опеке»? Сначала Дато (но тогда хотя бы формальный повод имелся), теперь Корено, и все готовы меня оберегать, как будто я сам ничего не могу!

Написал и задумался, а чего я могу? По большому счету — ничего. Если лопатинскими навыками воспользоваться — торговать, если собственными — и того меньше. Кому и зачем здесь могут пригодиться мои познания в русской-советской литературе или громадный репертуар всяческих песен? Никому. Так что надо засунуть гордость поглубже (вот ведь не вовремя буянить стала!) и радоваться, что есть на кого положиться. Да только в тюрьме париться у меня желания нет, даже на пару с Корено. Вот с Дато я бы посидел, хотя, будь он рядом, я бы за решетку не попал.

Что же такое Одесский тюремный замок, я так и не узнал. Когда нас из участка в тюрьму перевозили, конвой повстречался с Дато Туташхиа… и роли моментально поменялись. Я и Корено обрели свободу, а конвоиры и кучер смогли оценить комфорт тюремной кареты. Можете мне не верить, но я знал, я был уверен, что Дато меня вытащит.

Чуть позже я в очередной раз ехидно похихикал (про себя), когда абрек, Корено и моя скромная персона нарисовались перед Винницким и его приятелем Беней. Колька мне потом рассказал, что Мишин дружок и есть Король. Крик Бенцион Менделевич. А я, когда у Бабеля про него читал, решил, что знаменитый Беня — образ собирательный, а он вон какой… Странно. Может, я не в наше прошлое, а в какой-то параллельный мир попал? Не знаю. И не спросишь ведь ни у кого. Крик и Винницкий определили нас на постой куда-то в порт, как бы не в тут же самую хибару, куда меня Винницкий законопатить хотел. Только если это так и есть, мне уже не страшно. Рядом Дато, рядом Корено, а при таком раскладе кто рискнет встать против нас? Я бы не рискнул. Я вообще риск не люблю. Хватит, один раз попробовал адреналина полной пастью хапнуть, до сих пор расхлебываю. А с другой стороны, останься я в своем мире, и чего? Вдалбливал бы в головы восьмиклассников абсолютно ненужные им знания и робел пред Алевтиной? А здесь хоть временами и страшно до жути, зато есть люди, которым я нужен. И не за что-то и почему-то, а просто так — только за то, что я есть. И это стоит гораздо дороже, чем мое комфортно-безопасное болото прежней жизни.

Не успели мы толком осмотреться на новом месте, как пожаловали гости: местный знаменитый музыкант и боцман с «Одиссея». Того самого, что мы в порту видели. Местные криминальные боссы договорились, что нас на этом пароходе вывезут. Вот и говори теперь, что судьбы нет. А может, я вообще в книжках заблудился, а добрые врачи-психиатры меня из книжного запоя вывести не могут? Вряд ли, уж больно вокруг все живое и настоящее. Настолько, что порой мне начинает казаться, что это мой прежний мир — выдуманный. Психоделический такой кошмар.

Ховрин (тот самый боцман) с нами особо церемониться не пожелал и сразу расставил все точки над «ё», да так, что даже Корено хвост поджал. Дато, правда, вспылил, но я его уговорил на боцманскую ругань внимания не обращать. И вот уже неделю наша троица не просто перекати-поле, а матросы. Причем я и Датико — кочегары. Машинное отделение — место жуткое. Все гремит, кряхтит, дышит паром и воняет углем. А кидать уголь в топку — то еще развлечение. Причем еще и сложное. Надо же не просто уголек кинуть, а так, чтоб он ровным слоем лег на решетку. А у меня это никак не получается, вообще! Лично меня такая забава валит с ног, что вызывает регулярное недовольство судового начальства. Ну а когда босс, будь то завуч, стармех или старпом, регулярно кого-то критикует, итог конфликта вполне предсказуем — виновник отправляется на ковер к бигбоссу. В данном случае эту роль исполнял наш капитан — Арсенин Всеслав Романович.

Честно говоря, когда Дато передал мне капитанское распоряжение явиться к нему в каюту, я порядком струхнул, хотя Туташхиа мне и сказал, что он уже с капитаном пообщался и бояться нечего. Уверенно так заявил, а все равно страшно.

Хотел, как на свидании с Винницким, Лопатина на волю выпустить, но тот (редиска!) забился в уголок и вылезать не пожелал. От безысходности я спер его биографию и, честно глядя в глаза, точнее в пол, добросовестно ее пересказал. Капитан впечатлился и решил оставить нашу странную компашку на пароходе. Правда, меня из машинного отделения в помощники к коку определил, за что ему отдельное спасибо.

Пока я с Арсениным общался, особого внимания на его поведение не обращал, а потом, оставшись один на один с собой, принялся вспоминать и анализировать. И вот что меня поразило — это глаза! Я почему-то в последнее время все больше на них ориентируюсь. Стал копаться дальше и обалдел еще больше: Арсенин и Туташхиа смотрят одинаково! По крайней мере, на меня. В отличие от холодного, рыбьего взгляда Винницкого капитанский взгляд… даже не знаю, как и сказать, ну, не такой, и все! Во взгляде Арсенина нет фальши, он если сочувствует, так в полной мере, если злится (уходя, я в капитанской каюте барометр в хлам разнес) — тоже от души. И давая обещание стать полноценным матросом, как-то вдруг понимаешь, что ты так и поступишь, потому что этого человека подвести нельзя. Не потому что так положено по закону или обычаю, а из-за внутренней своей убежденности. Хочется оправдать его доверие. И вновь на душе скребутся кошки: а не много ли народа вокруг меня собралось, чье доверие я должен оправдать? Дато, Корено, капитан… и все в меня верят. Мне бы еще самому в себя поверить, было бы славно. Стоп! А кто мне мешает поверить, кроме меня самого? Получается — никто. Тем более жизнь и судьба подкидывают ситуации одна хлеще другой. Так, может, пора уже перестать скулить и затравленно озираться по сторонам, а сделать, пусть маленький, но шаг вперед? Ведь верят в меня не мальчишки-первоклассники, а люди с опытом. Хотя это и несравнимо: доверие детей заслужить гораздо труднее, и стоит оно как бы и больше, чем вера степенных мужей. Ну и какой из всего этого вывод? Очень простой: отныне нет ни Олега Строкина, ни Александра Лопатина, есть абсолютно новый человек — Лев Троцкий. И у этого человека своя судьба, которую я должен сделать сам.