Старые долги - Ande Страница 35

— И что я буду должен сделать?

— Помочь мне их достать. И увезти.

— Давай подробности.

— Покойник завещал своей дочери от первого брака дом в Репино. В спальне этого дома, в мебели, спрятаны деньги. Дом не охраняется. Мы проникаем в дом, достаем бабки. Оставив все как было, сваливаем.

— Так просто?

— Я не вижу сложностей. Самое главное — это не спалиться уже с деньгами. И чтобы на нас не подумали. Но первый этап — деньги получить.

— А второй?

— Хе. Он есть. Но давай сначала исполним первый.

— Как делим?

— Пополам.

— Что, сейчас поедем?

— Неее. Завтра. Ты, на Финлянском вокзале, сядешь на электричку до Зеленогорска. В семнадцать пятнадцать. Во второй вагон по ходу. Я сяду на Удельной. Выходим в Репино. Проникаем в дом. Вскрываем мебель. Складываем деньги в рюкзаки. В девятнадцать тридцать идет электричка в Питер. На Финбане кладем рюкзаки в ячейки автоматической камеры хранения. Едем в общагу, выпиваем и закусываем. Вот тебе, кстати, рюкзак.

Достал из своего рюкзака еще один рюкзак.

— А потом?

— В пятницу, после третьей пары, порознь, забираем рюкзаки. Едем на Балтийский вокзал. В шестнадцать тридцать электричка на Краснофлотск. Едем ко мне на дачу. Там есть сейф и за дачей смотрит сторож. Там и обсудим, что и как дальше.

— По рукам. А сколько денег-то?

— Тысяч четыреста.

Ефрем впечатлился.

— Ладно, давай уж пива попьем. Завтра много бегать.

Глава 20

Пачка в сто стодолларовых купюр называется котлета. Десять пачек, стянутые резинкой, называются буханка. Десять буханок не влезают в один дипломат, поэтому называются сумка. То есть, будут называться в девяностые. Звонишь ты эдак в банк, и говоришь приятелю-банкиру:

— Дружище! Я там вам денег перевел. Сейчас от меня человек подъедет. Отдай ему сумку, буханку и пару котлет. Остальное — завтра заеду, и заберу сам.

В начале девяностых в такие погремушки с упоением играли мелкие банкиры и различные торговцы. Я над этим посмеивался. Предпочитал обсуждать такие вопросы не по телефону и простыми русскими числительными.

В двойном поддоне грандиозной кровати было с десяток сторублевых буханок. Почти столько же пятидесятирублевых. Несколько двадцатипятирублевых. Солидная буханка баксов разных номиналов. Большая пачка финских марок. С десяток котлет сто-, пятидесяти-, двадцатипятирублевок россыпью. Несколько пачек десяток, пятерок, и трешников.

В кресло был замаскирован железный ящик. В нем лежала пара сереньких папок с бумагами. Мешочек с камешками. Пара колбасок с золотыми монетами. И два ствола. Наган и Парабелум.

Операция прошла почти по плану. Что бы нагнать на Ефрема жути, я тщательно поддерживал зловещий антураж. Выдал ему балаклаву, и перчатки. Сам натянул то же самое. Уже стемнело, шел обычный питерский дождь со снегом, коркой замерзающий на одежде.

Поэтому, когда мы залезли в дом, испытали даже некоторое облегчение. Неожиданностью оказалась кровать, весом чуть ли не в пол-тонны. По крайней мере, два здоровых мужика едва смогли её поднять на бок. Денег оказалось физически много. Они едва влезли в два рюкзака.

Привели все в исходное, и скрылись в близлежащем леске. Дошли до болотца, и я утопил в нем оба ствола, балаклавы, перчатки и инструмент, которым вскрывали дом и мебель. Туда же отправил оба фанарика. Достал из рюкзака пачку сторублевок, и пачку десяток. Отдал Ефрему. Взял себе столько же. Закурили.

— Тоха. Это пиздец.

— Успокойся. Я не зря вчера три раза повторил тебе последовательность действий. Что дальше помнишь?

— Едем на электричке. На вокзале иду в камеру хранения оставляю там рюкзак. Слева от вокзала запаркована твоя тачка. Иду к ней и жду тебя. Если через полчаса тебя нет, иду на метро и еду в общагу.

— Да. Только вот на электричку мы опоздали. Гребаная кровать.

Мы не торопясь побрели к платформе.

На вокзале обошлось без неожиданностей. Я опасался, что Андрюха будет шарахаться от ментов. Но он спокойно пропустил сержанта перед собой в камеру хранения. Когда он вышел, туда зашел я. Едва затолкал рюкзак в ячейку.

Когда мы с Куйбышева вырулили на Кировский, Ефрем проворчал, что нужно срочно выпить. При выезде с Марсова поля нас тормознул инспектор ГАИ. Сейчас водители не сидят в авто, ожидая когда инспектор подойдет к машине. Водитель достает документы, выходит из машины, и идет к инспектору. Нет свидетельства о регистрации авто. Люди таскают с собой ПТС. В книжечке водительского удостоверения лежит талончик предупреждений. В нем за нарушения ставят дырки. Четыре дырки в течении года — пересдача ПДД.

Взял файл с документами и пошел к ГАИшнику. Я ничего не нарушил. Инспектор просто надеется поймать бухого, или к чему-нибудь придраться.

Повертел мои права в свете фар, и уставился на меня.

— Права фальшивые?

Я вздохнул и достал Карточку Водителя. У меня открыты все четыре категории. Легковые и грузовики открыл еще на курсах ДОСААФ. Прицепы и полуприцепы через пол-года в армии. Для несения собственно службы. А на Автобусы получил в конце службы, когда замполит бригады просто уже не мог видеть мою рожу. И сплавил меня на двухмесячную учебу.

Мои права, с пацаном в солдатской форме на фото, и всеми открытыми категориями, рвут шаблон у гаишников не первый раз. Я привык. И вожу с собой Карточку с отметками.

Гаишник посмотрел Карточку.

— Что с аптечкой, огнетушителем, и знаком?

— В наличии.

— Пойдем, посмотрим.

В багажнике все действительно в наличии. Еще лежит сумка, с бухлом и закуской, которыми я собрался снимать стресс у Андрюхи. Все вызывающе сверкает импортными этикетками, и пробками.

Гаишник слегка поворошил сумку полосатым жезлом и строго уставился на меня. Я вздохнул, достал из заднего кармана джинсов трешник, вложил в права, и протянул